А теперь Олмер отстранил его от себя. Поручил командование истерлингами, хазгами и прочими, сам возглавив «армию тьмы», как в шутку называли орков и остальных нелюдей ратники. Санделло ничего не имел против живых, тех же троллей, но призраков люто ненавидел. А ведь может так случиться, что без них Серую Гавань и не удастся взять. Эльфы и впрямь владеют непонятными силами, недаром же они Бессмертные. Но первыми пойдут все равно люди. И, будем молить всех Великих и Могучих, крепость падет от их рук. Аннуминас не должен повториться.

«А еще эта тьма! Неужели тоже из-за Него?»

Откуда-то с востока раздался звук рога, и в то же мгновение в шатер вбежал Отон. Воин ничего не сказал, но Санделло все понял и так. Он прибыл.

Вороной был напуган. Олмер чувствовал его страх, как и страх всех, кто его окружал, и ему это нравилось. Не должно было нравиться, но все равно нравилось. Словно чувства подчинялись не ему, а кому-то другому. Впрочем, так оно и было. Он уже давно перестал быть хозяином того, кого раньше звали Олмером, золотоискателем из Дэйла. Теперь он не более чем раб. Или — пока еще раб. Пока еще не полная марионетка.

— Тихо, тихо. — Олмер успокаивающе похлопала жеребца по холке, но конь только испуганно поджал уши. «Вот так. Его не обманешь, так же как других. Все чувствуют, что ты — это уже не ты».

Последний поворот, и перед ним открылся вид на лагерь и Серую Гавань. Темное море у подножия сверкающего утеса.

Олмер стиснул поводья, останавливая коня. Следующая за ним колонна тоже замерла, не смея пошевелиться. Только хлопает на ветру черное знамя с трехзубчатой короной на белом поле.

Вот она. Его конечная цель. То, к чему он стремился всю свою жизнь. То, ради чего все и затевалось. Путь был долог. Тысячи лиг, пройденных во имя этого дня, тысячи дней, прожитых в ожидании. И тысячи жизней, размолотых жерновами его ненависти и страха. И теперь, здесь, на крайнем западе его мира, все должно завершиться, потому что на большее сил у него нет. Нет, ненависть и страх не исчезли, просто они уже ничего не значат. Они выполнили свое предназначение, приведя его сюда и приведя его к Нему, но дальше Он справится сам.

«Пока еще нет. Миг близок, но пока ты нужен».

Снова этот голос. Голос из черного льда. Привыкнуть к нему невозможно даже за вечность. Когда все только начиналось, он казался прекраснейшим на свете, но — настало время, и все маски сброшены. После того, как Олмер надел последнее Кольцо в развалинах Дол-Гулдура, он впервые услышал Его истинный голос. И понял, в какую ловушку попал.

«Ты ведь это хотел увидеть? — Олмер впился взглядом в крепость, не сомневаясь, что и Он видит ее. — Это!?»

Нет ответа. Больше Он не отвечает. После того, как слились Кольца, в этом нет нужды. Теперь Он только приказывает. Впрочем, и так все ясно. Это только начало.

Тот, кто когда-то был Олмером, тронул коня. Вслед за ним двинулась его армия. Армия Тьмы. Уже настоящая.

Последний раз Санделло видел Олмера две недели назад, когда их войска ускоренным маршем продвигались к Аннуминасу. Вождь уже тогда выглядел как оживший мертвец (черный плащ и капюшон лишь скрадывали то, во что он превращался, но не скрывали), сейчас же… Горбун опустил глаза. Не было сил смотреть на того, кого он так любил, и понимать, что уже не увидит его никогда. И голос не тот. Сухой, безжизненный, ледяной. Санделло даже показалось, что стенки шатра, когда говорит Олмер, словно бы колышутся от ветра.

…- и продвигаться к порту! — Олмер, так и не снявший капюшона с момента прибытия, повернул голову в сторону Отона. — Что Скиллудр?

— Перекрыл выход из Гавани, как и договаривались. У него более семисот «драконов». Эльфам придется туго.

— Этого недостаточно. — Вождь говорил спокойно, но Санделло почувствовал скрытую ярость, сквозившую в словах. Нечеловеческую ярость. Отон побледнел. — Я не хочу, чтобы им было туго. Я хочу, чтобы ни один из них не покинул этих берегов. Пошли ему приказ.

— Да… мой Вождь.

Олмер повернулся к Берелю, прибывшему с ним из Аннуминаса. Санделло уже успел заметить, что воин сильно постарел за те две недели, что они не виделись. Светлые волосы уже не казались седыми — они ими были.

— Прикажи тысячникам готовиться. Начинаем, — Олмер на секунду замолчал, — через час.

Санделло сжал зубы. Так он и думал. Олмер не собирается ждать ни дня. Словно боится чего-то не успеть. Чего?

— Идите. — Человек в черном плаще отвернулся от окружавших его воинов, словно потерял к ним всякий интерес. Горбун успел заметить побелевшие от напряжения губы Отона. Да. Они перестали быть для него друзьями уже давно, но только сейчас он дал это понять не скрываясь. Он шагнул к выходу, ненавидя себя за испытываемое облегчение, что не надо задерживаться здесь, не надо слушать этот голос и отводить глаза от этой тьмы между складок капюшона… — Санделло, задержись.

Горбун замер. На миг мелькнула мысль, что он прочитал его мысли и теперь…

«Что — теперь?»

Олмер молчал, по-прежнему не оборачиваясь. Бесформенная фигура в бесформенном черном плаще. Куда делся тот статный воин? Что за сила превратила его друга и повелителя в это… существо?

Олмер молчал. Стоял, замерев, и в то же время словно бы двигался. Санделло скосил глаза на его тень, и, несмотря на железную выдержку, похолодел — она двигалась, едва заметно, но ошибиться было невозможно. Дрожащий, точно мираж, лоскут тьмы, гротескная фигура, лишь отдаленно напоминающая человеческую тень. И острое до безумия чувство, что Олмер сейчас «на самой грани», и отделяет его от нее самая малость. Один шаг, и ВСЕ!

— Мой Вождь, — прохрипел Санделло, буквально задыхаясь от чего-то кошмарного, затопившего шатер. Даже не страха — предчувствия конца. — Вы… Ты… просил меня…

В ответ Олмер издал страшный надрывный хрип, как будто пытался сдержать дикую боль, но тень (хвала всем Силам Земным и Небесным!), на миг размывшись в чернильное пятно, вновь обрела нормальные очертания. Стенки шатра раздались в стороны — Санделло только сейчас заметил, что все это время палатку словно затягивала в себя какая-то воронка, и центром этой воронки был Олмер.

Вождь же, словно утратив все силы, начал странно медленно заваливаться на бок; Санделло кинулся вперед и успел подхватить его — и едва не упал сам: несмотря на ужасную худобу, ощущаемую под плащом, Олмер оказался страшно тяжелым. И холодным.

«Как труп».

— Ты почти прав, мой друг, — спокойно проговорил Олмер, словно ничего и не произошло. Склонившийся над распростертым телом Санделло едва не отшатнулся, когда рука в черной перчатке стянула капюшон. Это было не лицо. Маска смерти в обрамлении длинных пепельных волос. Туго обтянутые серой кожей скулы нависают над ввалившимися щеками; губы точно узкая расщелина, зажатая между двумя горными пиками — подбородком и носом, острыми и неестественно вытянутыми. Но больше всего ужасали глаза — черные озера в глубине кратеров-глазниц. Нет, не глаза. Провалы во Тьму.

— Мой… Вождь…

— Знаю, — Олмер поднялся, снова натягивая капюшон. Санделло так и остался на земле, глядя снизу вверх на отошедшую к дальней стене шатра фигуру, когда-то бывшую его повелителем. — Но с этим уже ничего не поделаешь. За все надо платить, друг мой, и за нашу великую победу тоже.

— Победу? Разве, — Санделло все-таки удалось встать, — это победа?

— А разве нет? — повернувшись, Вождь медленно направился к горбуну. — Разве мы не добились того, чего хотели? Все, кто мешали Средиземью стать свободным, уничтожены, и нам осталось только нанести последний удар до его окончательной свободы. Разве не это было нашей целью?

Санделло не знал, что сказать. Все так, они хотели этого, и они этого добились. Гондор и Арнор пали, Рохан разбит, весь Запад покорен, но стал ли он свободным?

Олмер вдруг оказался совсем близко. Санделло едва удержался, чтобы не отступить, когда он положил на его плечо затянутую в черное руку. Правую руку. Ту, с которой никогда не снимал перчатку.