Первая влюбленность! Наталья выбрала в объекты своего обожания отцовского шофера. Володя — симпатичный молодой человек с родинкой на щеке. Он был водителем у папы еще в Туркмении. Девочке, конечно же, казалось, что он перевелся в Сталинабад из-за нее. По-другому и быть не могло!

Он часто заходил домой к Аринбасаровым, каждый раз от волнения Наталья начинала икать. Однажды он предложил повезти детей на прогулку в горы. Поехали. Наталья сидела с гордым видом, прямо держа голову — у нее на щеке горел прыщик. Девочка, боясь пошевелиться, проклинала все на свете: «Зачем же ты вскочил именно в этот день? Не мог подождать до завтра?». Она любила Володю отчаянно.

Как чудесно жилось им в новой квартире! Марии Константиновне не приходилось дважды просить Наталью почистить кран или раковину. Как можно не хотеть чистить медный кран, эмалированную, белоснежную раковину! Наташа драила кран мелом, он начинал сверкать, как золотой. И чем больше мама ее похваливала, тем больше она старалась. В ванной стояла высокая колонка. В банные дни ее топили дровами, как печку. Дрова клали вниз, вода грелась, одним баком надо вымыть всю семью. Всю зиму в коридоре хранились аккуратно сложенные дрова. За дровами стояли ящики со стружкой. В стружке прятались яблоки — зимний запас. Каждый день детям выдавалось по яблочку, и на подоконнике они находили пять одинаковых кучек конфет. Никто никогда не посмел стащить конфетку из чужой горки. Наталья сладости не любила, и ребята знали, что она будет раздавать свою сладкую долю. Кто же будет счастливчик?

В доме всегда были вкусности — фрукты, орехи, конфеты, мед, всевозможные варенья. Каждый год Утевле Туремуратович уезжал в отпуск в Москву. Ох, эти приезды из отпуска! Из Москвы он привозил черную и красную икру. Наташа обожала щелкать языком икринки, они расплывались маленькими солеными лужицами. Сколько было радости, когда папа открывал большущий чемодан и оделял каждого подарком! Сначала самого маленького Мишу, потом всех детей по возрасту. Подарки были вещевые — из одежки и обуви. На самом дне всегда лежали подарки для мамы. Какие красивые платья — крепжоржетовые, крепдешиновые, шерстяные. Мама в новом платье казалась детям кинозвездой. Тоненький торс, грациозные руки, женственный наклон головы. Ах, как хороша Маруся!

В 54-ом году ужас от амнистии продолжался. Мария Константиновна не разрешала детям долго гулять на улице. В доме часто отключали электричество. В такие темные вечера Мария собирала за столом детей и при свете керосиновой лампы рассказывала страшные истории. Было жутковато-сладко сидеть вокруг дымящегося светильника, слушать мамин дрожащий голос, а по стенам плясали огромные тени, корчили детям рожицы, в углу кто-то хихикал. «Барабашка!» — шептала мама. Дети верили и еще больше пугались.

Как-то Аринбасаровых пригласили в гости. Пригласил молодой таджик, бывший папин солдат. Всей семьей отправились за город в совхоз, где у них был свой дом и большое хозяйство. Длинный одноэтажный дом, стоявший буквой П. На улице во внутреннем дворике был небольшой водоем, около которого на деревянном настиле накрыли стол — достархан. Лежали немыслимые лакомства самса, горячие лепешки, курага, инжир. За стол сел только отец хозяина, сам хозяин ухаживал за гостями. Где-то в глубине двора промелькнула женская фигура, ее лицо было закрыто. Сначала угощали горячим супом — шурпой, потом подали дымящийся плов на огромном блюде. Танечка проворно запустила ложку в плов, за что тут же получила легкий подзатыльник. «Первым должен взять дедушка», — выдохнула мама: «Ведите себя прилично».

Стояла жуткая жара, поэтому после обильной трапезы было особенно приятно возлежать на мягких подушках у прохладного водоема, и пить душистый чай из пиалушек. Утевле Туремуратович тихонько сказал: «Поели, идите из-за стола». Дети послушно встали. Ушли.

Забрались в сад. «А-а-а-а-ах!» — никогда сестры не видели столько черешни. Деревья краснели, сплошь усыпанные ягодами. Детям сказали, что они могут есть сколько угодно. «Здоровски лопать черешню прямо с дерева!» восторгалась Танечка, оседлав ветку. Но, к сожалению, много черешни не съешь, пузо от нее становится огромным, может взорваться.

Раздувшись, девочки отправились обследовать комнаты таинственного дома. На пороге их встретила фигура с закрытым лицом. Поманила войти. Наташа на секунду замерла на пороге, Таня решительно втолкнула сестру в полутьму дома. Темно. Влажно. Журчание воды. Посреди комнаты арычок, течет водичка. От этого создавалось ощущение прохлады. Фигура бойко рассмеялась, скинула покрывало.

Пред девочками предстала очень хорошенькая, молоденькая девушка с множеством косичек. Она звенела смехом. По-русски девушка не говорила. Наталья так и не поняла, была ли она женой молодого хозяина или его сестрой. Хозяйка знаками показала, что хочет заплести сестрам косички. На что девочки с радостью согласились. После наведения порядка на сестринских головах, таджичка достала свою нехитрую косметику. Подрисовала сестричкам брови, глаза, губки. Открыла какую-то благоуханную коробку, взмахнула белой пуховкой и затанцевала по Наташиному лицу. Девочка испытала чувство полнейшего блаженства, когда ее запыляли белоснежной пудрой — «Белый лебедь».

Наталья с Танюшкой, превратившись в сказочных пери, выплыли из полутьмы дома, дабы явить свету свою красоту. Мама, грозно сдвинув брови, уже хотела сделать им выговор, но тут раздался тихий смех — смеялся старичок. Он что-то ласково сказал сестрам, улыбнулся доброй старческой улыбкой, мамино лицо разгладилось.

Парк. Крики детей. Яркие краски. Перед Натальей беснуется карусель. Наташа — несчастный заморыш, ей восемь лет, ее прозвище «Рахихульчик». Наталья часто падает в обмороки, еще чаще ее мутит, она — тот редкий ребенок, который ненавидит сладкое. И вот девочка собирается с силами, начинает атаковать:

— Хочу на карусель!

— Нет.

— Ну, пожалуйста.

— Нет.

— «Ну, очень пожалуйста» — в ее голосе мокрые нотки.

— «Нет». Но девочка безошибочно слышит — мамино «нет» слабеет.

— «Да» — беззастенчиво ревет она: «Да, да, да!».

— «Тише. Прекрати. Ну, ладно, пошли»

Мама берет ее за руку. Мелочь брякает о жестяную банку. Наталья садиться на облупленную лошадку, мама туго ее привязывает. Смотрит ей в глаза — дочка счастлива. Звук мотора. Ветерок. Ветерок сильнее. Коленки сжимаются. Наташенька визжит, визжит, все вокруг танцует. Но вдруг что-то знакомое нагоняет ее. Карусель останавливают. Недовольные вскрики мамаш, растерянное хихиканье детей. Наталью снимают, она в полуобморочном состоянии. Ее опять стошнило на ходу карусели. «Это в последний раз!» говорит мама.

Наталья приехала в Сталинабад, который теперь назывался Душанбе, через двадцать пять лет, приглашенная на всесоюзный кинофестиваль с фильмом «В ночь лунного затмения». Она участвовала в этом фестивале только для того, чтобы увидеть места своего детства.

Наташа с радостью согласилась выступить в доме офицеров, который располагался напротив ворот воинской части, где Аринбасаровы провели несколько месяцев в десятиметровой комнате. Но самое главное, она хотела поехать на улицу Айни, где семья жила два года в двухкомнатной квартире «со всеми удобствами». Когда она стала узнавать, как доехать из гостиницы до кинотеатра «Ватан», Лева Прыгунов, с которым она дружила, строго заметил: «Ехать по городу одной нельзя! Давай я тебя провожу».

Именитые актеры сели в троллейбус и поехали по улице Ленина до кинотеатра «Ватан». Чтобы дойти до дома, надо было обогнуть кинотеатр. В детстве Наталье казалось, что от «Ватана» нужно бежать до двора довольно долго, а тут несколько шагов, и сразу увидела что-то знакомое — квадратный двор, трехэтажный дом, деревья. Все стало маленьким, стареньким. Она в недоумении остановилась, сердце билось.

Посреди двора на столе, врытом в землю, сидела, болтая босыми ногами, пожилая тетушка:

— «Иди, иди! Ты сюда пришла. Я знала, что ты придешь в свой двор». Наталья со своим спутником подошли к ней.