— Это не пустяки, — послышался очень знакомый голос у него за спиной.

Селевк обернулся.

— Каллисфен…

— Повторяю: это не пустяки. Александр покинул Грецию как полководец всеэллинского союза с поручением разбить векового врага греков. Это его истинная и единственная задача, которую он возложил на себя в Коринфе. Единственная, которую поклялся выполнить.

— Он сжег Персеполь, — вмешался Евмен, до сих пор хранивший молчание. — Тебе этого мало? Ради всеэллинской идеи он пожертвовал прекраснейшим дворцом.

— Ты ошибаешься, — возразил Каллисфен. — Он сделал это, потому что у него не оставалось выбора. Об этом я знаю из надежного источника. Ему теперь наплевать на Грецию и греков, как, боюсь, и на всех остальных.

Тут прозвучали трубы, и из западных ворот лагеря галопом вылетел отряд гетайров в парадной форме. Всадники растянулись линиями по сторонам дороги. Вскоре послышался ритмичный бой барабанов и размеренная поступь приближающегося войска.

— Прибывает подкрепление! — воскликнул Птолемей. — Вот-вот появится Александр. Лучше подготовимся, чем стоять здесь и спорить.

Каллисфен снисходительно покачал головой и удалился. Остальные, кто раньше, кто позже, пошли облачаться в доспехи, чтобы построиться перед войском.

Вновь прибывшие безупречным строем прошли через лагерь под торжественные звуки трубы и приветственные крики салютовавших оружием гетайров и расположились на возвышении сбоку от царского шатра. Позади них выстроилось войско в полном составе. Среди вновь прибывших своими белыми плащами и красными хитонами выделялись оруженосцы — молоденькие мальчики из самых знатных македонских семей, пришедшие служить царю Александру, подобно тому как в свое время Пердикка, Птолемей, Лисимах и другие явились к царю Филиппу во дворец в Пелле.

Потом раздались другие сигналы, и все повернулись к восточным воротам, так как эти звуки возвещали о прибытии монарха.

— О боги! — тихо воскликнул Птолемей, схватившись рукой за голову. — Он все еще в персидском наряде!

— Чтобы все знали, как себя вести, — бесстрастно прокомментировал Селевк. — Так лучше, поверь мне.

Александр галопом подскакал на Букефале, и персидские одежды из тончайшего бистра развевались на ветру, как парус. Головной платок, завязанный крест-накрест на груди и плечах, придавал ему необычный, странно привлекательный вид.

Царь соскочил на землю перед возвышением, медленно поднялся по ступеням на площадку и под недоуменными взглядами собравшихся, от близких друзей до последнего солдата, повернулся в своем диковинном наряде лицом к македонскому войску, где плечом к плечу стояли ветераны и новобранцы. Даже выстроившиеся под помостом мальчики уставились на него, словно не веря своим глазам.

— Я хотел прийти лично, — начал Александр, — чтобы принять наших новых товарищей, которых прислал регент Антипатр, и встретить оруженосцев, которых отправили сюда знатные македоняне, чтобы на службе у своего царя они стали доблестными и верными воинами. Но я вижу изумление в ваших глазах, как будто перед вами явился призрак. Мне известна причина этого: все дело в моей одежде, этом кандисе, в этой тряпке у меня на голове. Я действительно надел персидский наряд поверх греческого военного хитона и хочу, чтобы вы знали: я сделал это преднамеренно, потому что я — царь не одних только македонян. Я также фараон Египта, царь вавилонский и Великий Царь персов. Дарий умер, а я женился на его дочери царевне Статире, и, стало быть, я его наследник. И потому претендую на власть над всей принадлежавшей ему державой. Я хочу упрочить эту власть, преследуя узурпатора Бесса, где бы он ни прятался. Мы схватим его и наложим на него наказание, которого он заслуживает. Сейчас я раздам подарки вновь прибывшим, и сегодня вечером все вы получите особый ужин и в изобилии доброго вина. Я хочу, чтобы вы повеселились и пришли в доброе расположение духа, так как скоро мы отправляемся в поход и не остановимся, пока не достигнем нашей цели!

Раздались жидкие аплодисменты, но Александр не сделал ничего, чтобы вызвать пыл и воодушевление. Он понимал, что испытывают солдаты и его товарищи и насколько ошеломлены только что прибывшие из Македонии мальчики-оруженосцы, для которых он был живой легендой. Перед ними стоял человек в наряде побежденных варваров, имевшем для греков и македонян характерные женские признаки. И это было еще не все: предстояло сказать нечто худшее.

Александр подождал, пока установится тишина, и начал:

— Предприятие, которое мы начинаем, так же трудно, как и все то, с чем мы встречались до сих пор. Свежих войск, только что прибывших из Македонии, не хватит. Нам придется сражаться против врагов, каких мы еще никогда не видели и с какими не сражались раньше. Нам понадобится оставлять гарнизоны в десятках городов и крепостей, воевать с войсками еще более многочисленными, чем те, что мы разбили при Иссе и Гавгамелах…

Теперь над лагерем повисла полная тишина. Солдаты не отрывали глаз от лица Александра, чтобы не пропустить ни единого слова.

— И потому я принял решение, которое может вам не понравиться. Оно абсолютно необходимо: мы не имеем права обескровливать нашу родину постоянными призывами, лишая ее защиты. Поэтому я постановил призвать тридцать тысяч персов и обучить их македонской боевой тактике. Обучение начнется немедленно — завтра же военные вожди всех провинций державы получат точные наставления.

Никто не зааплодировал, никто не попросил слова, никто не раскрыл рта. Царь остался в каменной тишине. Такого одиночества он не испытывал никогда раньше. Только Гефестион подошел и придержал за поводья Букефала, когда Александр вскакивал в седло. И царь галопом умчался прочь.

Евмен свернул свиток и посмотрел в лицо Каллисфену.

— Значит, таков для тебя Александр?

— Возможно, следовало бы сказать: «таким Александр должен быть», — ответил Каллисфен с замешательством в глазах.

— Задача историка состоит в том, чтобы изложить факты в точности так, как они разворачивались, засвидетельствовав их лично или получив от прямых и надежных свидетелей, — ответил секретарь, словно цитировал по памяти некую формулу.

— Ты полагаешь, я не знаю задачу историка? Но я также должен растолковывать душу и мысли Александра, делать их понятными для тех, кто будет читать мои труды. Я дал тебе прочитать то, что написал до сих пор, потому что мне нужна твоя поддержка, потому что ты ведешь дневник об этом походе, но главное — потому…

— Потому что Александр не умещается на твоих страницах! Потому что он выходит за рамки, в которые ты пытаешься втиснуть его своим произведением?

— Возможно.

— Ты должен признать, что Александр — уже не тот человек, которого мы знали. А возможно, никогда и не был таковым.

— Он поклялся перед всеми греками возглавить поход на Персию, их многовекового врага.

— Он сделал это. И победил. Первый и единственный из всех греков.

Каллисфен рывком встал и непримиримо проговорил:

— Да, но он сам стал одним из них. Он одевается, как они, он окружил себя евнухами и наложницами, он велел обучить персов нашей военной тактике. Говорят, что он берет уроки персидского; говорят, что вчера во время их варварского праздника он при всех целовал в губы этого… Багоаса.

— Он решил шокировать всех, кто думает подобно тебе, вот и все, — возразил Евмен. — Он дает вам понять, что мы дошли до точки, откуда нет пути назад. А что касается праздников, то я бы не сказал, что ваши оргии менее варварские. Нам следует смириться с тем, что было всегда, поверь мне, и забыть иллюзии, которые мы строили о нем в нашем безмятежном неведении.

— Безмятежном неведении?

— Да. Представь, что ты создал в своей «Истории» убедительный образ, который легко понять и полюбить образованному греку с довольно умеренными политическими взглядами. А реальный Александр вдруг оказывается совсем не таким.

— О, в этом нет сомнений, он каждый день не упускает случая напомнить нам об этом. Люди растеряны, сбиты с толку. Прибывшие из Македонии новобранцы и юные оруженосцы шокированы. Они ожидали увидеть героя, завоевателя, наследника Ахилла и Геракла, а вместо этого видят человека в женском платье, который ежедневно демонстрирует варварские наряды и постыдные и презренные обычаи.