Так, шаг за шагом, то продвигаясь вперед, то останавливаясь, приблизились они к жилью дона Абондио, но дома еще не было видно за поворотом. Подойдя как раз к важному моменту своего рассказа, Перпетуя дала себя остановить, не оказывая сопротивления и даже не заметив этого, как вдруг неподвижный воздух среди безмолвия ночи прорезал отчаянный крик дона Абондио, доносившийся откуда-то сверху: «Помогите, помогите!»

– Господи помилуй! Что случилось? – вскрикнула Перпетуя и бросилась было бежать.

– Что, что такое? – закричала Аньезе, хватая ее за юбку.

– Господи помилуй! Вы разве не слышали? – отвечала та, стараясь вырваться.

– Что такое? Что случилось? – повторила Аньезе, удерживая ее за руку.

– Подите вы ко всем чертям! – крикнула Перпетуя, отталкивая Аньезе и вырываясь, а затем пустилась бежать.

В это время донесся отдаленный, еще более пронзительный и неожиданный, страшный крик Менико.

– Господи помилуй! – закричала теперь и Аньезе и помчалась за Перпетуей.

Но не успели, так сказать, сверкнуть их пятки, как вдруг раздался набатный колокол – раз, два, три и дальше, удар за ударом. Эти удары могли бы пришпорить их, будь в том надобность! Перпетуя прибыла на место минутой раньше и бросилась отворять дверь, но дверь сама распахнулась, и на пороге показались Тонио, Жервазо, Ренцо и Лючия, которые, отыскав лестницу, вприпрыжку спускались по ней, а услыхав страшный набатный звон, бросились искать спасения в поспешном бегстве.

– Что такое? Что такое? – задыхаясь, спросила Перпетуя братьев, но те ответили ей лишь грубым толчком и удрали. – И вы! Как? Вы что тут делаете? – спросила она затем нашу парочку, узнавая ее.

Однако и они удалились, не дав ответа. Перпетуя, спешившая на помощь туда, где в ней нуждались всего больше, не стала терять времени, быстро вошла в переднюю и, как могла, на ощупь, бросилась к лестнице.

Жених с невестой, так и оставшиеся лишь обрученными, столкнулись лицом к лицу с Аньезе, прибежавшей впопыхах.

– А, вы здесь! – сказала она, с трудом произнося слова. – Как же прошло дело? Что это за звон? Я никак слышала…

– Домой, скорей домой, – проговорил Ренцо, – домой, пока не собрался народ.

И они пустились было наутек. Но тут прибежал Менико и, узнав их, весь дрожа, проговорил охрипшим голосом:

– Куда вы? Назад, назад! Идите туда, в монастырь!

– Так это ты?.. – начала было Аньезе.

– Это что еще такое? – спросил Ренцо.

Лючия, совершенно растерявшись, молча вздрагивала.

– Сам дьявол в доме, – задыхаясь, продолжал Менико. – Я видел их, они хотели убить меня. Падре Кристофоро сказал, – да, и вы, Ренцо, – он сказал, чтобы вы тоже приходили сейчас же, и потом – я же их видел воочию, по счастью, я нашел всех вас здесь. Я расскажу вам все потом, когда выберемся отсюда.

Ренцо, растерявшийся меньше других, подумал, что, так или иначе, надо уходить как можно скорее, прежде чем соберется народ, и что всего надежнее было бы поступить по совету или, лучше сказать, по настоянию насмерть перепуганного Менико. А по дороге, избежав опасности, можно будет потребовать у мальчика более толкового объяснения.

– Ступай вперед, – сказал он Менико. – Мы пойдем с ним, – обратился он к женщинам.

Они быстро повернули по направлению к церкви, пересекли площадь, где по милости неба еще не было ни одной живой души, вошли в уличку, пролегавшую между церковью и домом дона Абондио, пролезли в первую попавшуюся им в изгороди дыру и бросились в поле.

Не успели они пройти, пожалуй, и полсотни шагов, как на площадь стала стекаться толпа, с каждой минутой возраставшая. Люди глядели друг на друга, у каждого на языке вертелся вопрос, ни у кого не было ответа. Прибежавшие первыми бросились к церковной двери – она была на запоре. Тогда они побежали к колокольне, и один из них, приставив рот к небольшому окошку вроде бойницы, крикнул внутрь: «Кой черт там звонит?» Услыхав знакомый голос, Амброджо бросил веревку и, поняв по гомону, что народу сбежалось много, ответил: «Я сейчас отопру». Наспех надев принесенную с собой под мышкой амуницию, он прошел изнутри к церковной двери и отпер ее.

– Что значит весь этот шум? Что случилось? Где? Кто?

– Как это где? – сказал Амброджо, придерживая одной рукой дверь, а другой ту самую амуницию, которую он наспех напялил. – Как! Вы не знаете? У синьора курато в доме разбойники. Смелей, ребята, на помощь!

Все устремились к дому курато и, подойдя к нему толпой, стали, прислушиваясь, смотреть наверх; в доме стояла полная тишина. Некоторые забежали со стороны двери – она была заперта, и не было заметно, чтобы кто-нибудь к ней прикасался. Тогда, в свою очередь, поглядели наверх – ни одного открытого окна, ни малейшего шороха.

– Есть там кто внутри? Эй, синьор курато! Синьор курато!

Дон Абондио, который, едва лишь заметил бегство незваных гостей, отошел от окна, запер его и в данную минуту шепотом пререкался с Перпетуей, бросившей его одного в таком затруднительном положении, должен был, по требованию собравшегося народа, снова появиться у окна. Увидав столь огромное подкрепление, он раскаялся в том, что вызвал его.

– Что тут было? Что с вами сделали? Кто они такие? Где они? – кричали ему разом пятьдесят голосов.

– Никого уже больше нет. Спасибо вам, расходитесь по домам.

– Но кто же это был? Куда они ушли? Что случилось?

– Дурные люди, что шляются по ночам, но они уже разбежались. Ступайте домой; никого больше нет; еще раз, дети мои, спасибо вам за доброе ваше отношение. – С этими словами он скрылся, затворив окно.

Тут одни принялись ворчать, другие – напевать, третьи – ругаться. Некоторые пожимали плечами и уходили. Вдруг появился новый человек; совсем запыхавшись, он с трудом выговаривал слова. Человек этот жил почти напротив дома Аньезе. Когда начался шум, он выглянул из окна и увидел происходивший во дворике переполох среди брави, которых Гризо старался успокоить. Переведя дух, он крикнул в толпу:

– Что вы тут делаете, ребята? Дьявол не тут, а в конце улицы. Внизу, в доме Аньезе Монделлы, какие-то вооруженные люди, они там, в доме; никак собираются убить какого-то странника. Кто знает, что там за дьявольщина!

– Что? Что такое? – началось беспорядочное совещание. – Надо идти. Надо посмотреть. Сколько их? А нас сколько? Кто они? Консула сюда, консула!

– Я здесь, – отозвался консул из середины толпы, – я здесь, но вы должны мне помочь и слушаться беспрекословно. Живо! Где пономарь? Звони вовсю! Быстро! Бегите кто-нибудь за помощью в Лекко! Идите все сюда…

Кто приблизился, а кто за спиной у других и удрал. Шум стоял страшный, как вдруг появился новый свидетель, видевший собственными глазами, как незнакомцы поспешно удирали, и завопил:

– Спешите, ребята! Воры либо разбойники убегают с каким-то странником; они теперь уже за деревней. Держи их!

В ответ на это сообщение вся толпа, не дожидаясь приказаний начальства, пришла в движение и врассыпную бросилась вниз по улице. По мере того как воинство подвигалось вперед, кое-кто из шедших первыми замедлял шаг, давая обогнать себя другим, и застревал в самой гуще боевой массы, задние проталкивались вперед, и наконец вся вереница в беспорядке достигла места назначения.

Свежие следы нашествия были налицо: дверь настежь, засов снят, но самих разбойников и след простыл. Вошли во дворик, подошли к двери нижнего этажа – она тоже оказалась отпертой и сорванной. Стали звать: «Аньезе! Лючия! Странник! Где странник? Знать, Стефано видел его во сне, странника-то!» – «Да нет же, нет. Карландреа тоже видела его. Эй, странник! Аньезе! Лючия!» Ответа нет. «Они утащили их с собой, утащили с собой». Нашлись такие, что громогласно стали требовать преследования похитителей: ведь это неслыханная гнусность и было бы позором для всей деревни, если бы любой негодяй мог безнаказанно заявляться и таскать женщин, словно коршун цыплят с покинутого гумна. Новое и более шумное совещание; вдруг кто-то (потом так и не удалось узнать, кто же это был) пустил слух, что Аньезе и Лючия укрылись в одном доме. Слух быстро распространился, ему поверили: о преследовании беглецов сразу перестали говорить, толпа рассыпалась и все разошлись по домам. Поднялось шушуканье, шум, стучали в двери, отворяли, появлялись и исчезали огоньки, женщины, высунувшись из окон, задавали вопросы, им отвечали снаружи. Когда же улица опустела и все затихло, разговоры продолжались по домам, перемежаясь с зевотой, с тем чтобы поутру возобновиться.