Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Иди, гуляй! — сказала Татьяна, поднимаясь. — А я пойду, поучусь, пока Э обследует нашего гостя.

Бим посмотрел на хозяйку снизу вверх. Во взгляде явно читалось подозрение.

— Не любишь его, да? — покачала головой Татьяна Викторовна. — Нельзя так себя вести! Ты же не просто пёс, ты — пёс Лазарета на перекрестке миров.

Ей показалось, или Бим выглядел пристыженным, когда она уходила прочь по коридору к Центру Управления?

Татьяна подключилась к Э, спеша наверстать время обучения, потерянное в связи с последними суматошными днями. Ближе к станционному вечеру Управляющий Разум свернул обучающую программу и вывел данные проведённого обследования сатианета. Противопоказаний к процедуре замены скобы на плечевом своде пациента выявлено не было. Параметры скоб Э передал в Лабораторию, махина которой уже приготовилась запустить процесс обтачивания кристаллов. Дело было за малым.

Потягиваясь и прыгая то на одной ноге, то на другой, чтобы разогнать застоявшуюся от неподвижного сидения кровь, Татьяна вернулась в операционную, забрала контейнер с кристалином и отнесла в Лабораторию. Процесс был запущен, полностью готовые результаты Э обещал предоставить к утру. Она отдала указание о подготовке операционной ко времени готовности скоб и разбудила Тсалита.

— Прекрасно себя чувствую! — Тсалит спустился с платформы и с удовольствием повел тяжёлыми плечами. — Выспался на несколько циклов вперёд!

— Я рада, — бледно улыбнулась Татьяна — в отличие от сатианета она ощущала себя вымотанной. — Пойдёмте ужинать. Операцию проведём завтра в первой половине дня. На частичное восстановление понадобится три — четыре станционных цикла, после чего вы сможете нас покинуть. Впрочем, по предыдущему опыту вам это и так известно. К тому же с кристалином процесс заживления пойдет значительно быстрее, а вот насколько, я вам сказать не могу — мне самой интересно!

— Отдохните, пока я приготовлю ужин, доктор, — выслушав, неожиданно предложил Тсалит. — А после ужина, если вы не будете возражать, я присоединюсь к вам в смотровой.

Татьяна удивлённо взглянула на него.

— Вы тоже любите смотреть на звёзды, броненоссер?

— Люблю, — невыразительное лицо осветила быстротечная улыбка. И пропала, словно её никогда не было.

Сатианет развернулся, не оглядываясь, пошёл прочь.

На ужин Тсалит приготовил какое-то экзотическое блюдо, которое Татьяна съела с удовольствием, но интересоваться, из чего оно сделано, на всякий случай, не стала. Она чувствовала себя лучше после душа, взбодрившего жёсткими струями ледяной воды.

Вдвоём, довольно слаженно и не произнося ни слова, они прибрались в кухне. Татьяна тщательно скрывала улыбку от пришедшей мысли — так ведут себя супруги, прожившие вместе много лет, знающие друг друга, как облупленные, которым и говорить, вроде бы, больше не о чем.

Когда они пришли в смотровую, Э не стал включать свет, и звёзды предстали во всей красе, окружённые сияющими спектрами и дымкой зелёно-розовой галактической пыли, наползающей со стороны звёздной системы Юмбы.

Управляющий Разум вырастил для Тсалита грубое кресло. Сатианет с удовольствием угнездился в нём, продолжая держать спину неестественно прямо, словно находился на военном смотре.

Оба молчали, разглядывая призрачную темноту за пределами станции.

Вдруг броненоссер наклонился и провел ладонью по поверхности козетки Лу-Тана.

— Мне жаль, что доктор покинул нас! — сказал он. — Вселенная много потеряла от его ухода. Лу-Тан был настоящий таг!

— Таг? — переспросила Татьяна Викторовна. Ее словарный запас сатианского такого слова не содержал.

Тсалит пошевелил пальцами, подыскивая синоним на межгалактическом коде.

— Мудрец, — наконец, произнес он, но тут же, поморщившись, поправился. — Не верно! Воин духа. Так будет точнее!

— Он как-то сказал мне, — тихо ответила Татьяна, — что ничто не исчезает во вселенной. Всё где-то находится. Я не хочу снова спорить с вами, броненоссер, но мне странно, что даже ваши нравственные категории проникнуты духом войны. Путь насилия — путь гибели, прежде всего для того, кто ему следует. Когда-нибудь вы проклянете самих себя, за то, что делаете.

На мгновение ей показалось, что Тсалит встанет и уйдет. Сатианет подобрался, словно приготовился к прыжку, и явственно клацнул зубами. А затем вдруг расслабился и откинулся на спинку своего кресла.

— Любой спор перед их лицами глуп, Лу-Танни, — усмехнулся он, кивнув на звёзды, но усмешка вышла невеселой. — Именно за это я их и люблю!

Так, не разговаривая и думая каждый о своем, они просидели около часа. А затем броненоссер поднялся и покинул смотровую. Татьяна тоже не стала засиживаться. Вечерние виртуальные операции на сегодня отменялись. Ей надо было выспаться.

* * *

Операция прошла идеально. Пока Икринка осуществляла полное подключение к сатианету, замыкание плазменного круга на себя, насыщение его облегчённой газовой смесью, Татьяна еще раз простерилизовала скобы и ввела их в Икринку в специальном защитном контейнере, вместе с соответствующим набором инструментов. На этот раз панцирь пришлось резать лучевым скальпелем, чтобы обнажить мягкие ткани. Она не использовала манипуляторы, пока не добралась до сросшихся, словно сцепивших неровные челюсти, толстенных костей плечевого свода. Пожалуй, это был единственный по-настоящему сложный для неё этап операции, ведь человеческих сил для извлечения старых скоб не хватало. Предпочитая работать руками, Татьяна освоила манипуляторы в меньшей степени, чем хотела бы, и действовала ими излишне осторожно и медленно. Впрочем, врождённая внимательность и щепетильность по отношению к работе сказалась и тут. Татьяна Викторовна не допустила ни одной ошибки, и вскоре нанонить была запущена в рану. Татьяна, отпустив манипуляторы и сев в кресло, с закрытыми глазами следила за процессом. Нейротерапию она проведет завтра, поскольку сатианет будет находиться в целительном послеоперационном сне ещё два станционных цикла.

После завершения процесса заживления мягких тканей, Татьяна приступила ко второму этапу операции, выкладывая панцирную мозаику из кусков, щедро смазанных ярко-оранжевым клеем, сделанным на основе эндоплазмы сатианетов. Затем она вернулась в кресло и, устало откинувшись на спинку, задремала. Обрывки снов сплетались в ловчую сеть, колыхались в пустоте, словно причудливые, разноцветные водоросли, светились пунктирной чертой, свивались затейливой вязью слов, видений, мелодий. Наркотической, нестойкой, неспокойной. Она слышала потусторонние голоса, и не могла их разобрать, видела геометрические фигуры — но названий не ведала. Татьяну окружила душная вязкая ночь, в которой люди барахтались, как в тине, и внезапно вспомнилась атмосфера так любимых Артёмом, и так не любимых ею самой «Ста лет одиночества» Маркеса. Сейчас она поняла, почему никогда не принимала книгу и не восхищалась, как восхищался муж. На этих страницах, что бы люди ни делали, как бы ни рвали души, время было сильнее. Оно пряталось за бесконечными ливнями и затерянными долинами среди лесов, социальными встрясками и маленькими, ничего не значащими смертями и рождениями. Оно было сильным, бесконечным, подавляющим. Вечность, надевшая маску ста человеческих лет. Маску, под которой скрывалась… пустота.

Горло перехватило. Пугающее ощущение удушья разорвало сон в клочья, хотя ненавистная личина ещё выглядывала из-за завесы подсознания. Татьяна, инстинктивно схватившись руками за шею, вскочила, отшатнулась от Икринки, спросонья показавшейся неведомым гигантским монстром. Наткнулась на выступающую из стены Панель управления и тихо сползла на пол, потеряв сознание. Прошло несколько секунд. Будто кто-то снял камень с грудной клетки и распахнул её, словно окно. И дело было вовсе не в том, что Э усилил вентиляцию операционной, добавив в газовую смесь больше кислорода. Что-то в очередной раз произошло с ней. Что-то изменилось.

Силовые щупы, бережно поддерживая, помогли встать. Татьяна явственно ощущала безмолвное беспокойство Управляющего Разума, словно он спрашивал: «Что с тобой?», заглядывая в глаза.

7
{"b":"190365","o":1}