Что же это было за время? Напуганные размахом пролетарского движения, власти решили одним-двумя ударами уничтожить левую оппозицию. Для них, готовивших войну в Китае и на Тихом океане, врагом номер один была компартия.

В ночь на 15 марта 1928 г. по всей стране прокатилась лавина арестов. Тысячи коммунистов и деятелей левого движения были схвачены и без суда и следствия брошены за решетку. Рабоче-крестьянская партия, Всеяпонская лига пролетарской молодежи были объявлены вне закона…

16 апреля 1929 г. тысячи новых жертв переполнили тюрьмы. Министерство юстиции «объясняло» массовые репрессии в сообщении, утверждавшем, будто коммунисты замышляют низвержение вечного и нерушимого государственного строя, установление диктатуры рабочего класса, защиту Советской России, завоевание полной независимости всех колоний… «Они хотят создать коммунистическое общество!..» — угрожающе заканчивался документ.

Этого было достаточно, чтобы «оправдать» варварские меры расправы и запугать обывателя «красной опасностью». Операция «Варфоломеевская ночь», проведенная в два приема, дала свои результаты: инакомыслящими были забиты до отказа все тюрьмы. Начались истязания жертв, зверские убийства. Погибли видные деятели Компартии Японии Ватанабэ Масаноскэ, Ямамото Сэндзи и другие.

Вот как описывает обстановку в тюрьмах того периода в своей повести «15 марта 1928 года» пролетарский писатель Кобаяси Такидзи, который позднее, в 1933 г., сам был злодейски убит в полицейском застенке: «В камере для допросов к потолочным балкам был прикреплен блок с перекинутой через него веревкой. Ноги истязаемого привязывали к концам веревки и поднимали его к потолку головой вниз. Затем, ослабляя веревки, ударяли головой об пол, как бы трамбуя землю. С каждым ударом кровь приливала к голове. Лицо пылало как огонь. Налитые кровью глаза готовы были выскочить из орбит…»

Таки Сигэру было двадцать два года, когда на страницах органа пролетарских литераторов Японии — журнала «Сэнки» («Боевое знамя») в 1929 г. появилась его «Песня под пыткой». Ей суждено было не сходить со страниц антологий и хрестоматий. Ее запрещали и убивали, но Песня, несломленная, непокоренная, гордо взлетала ввысь. Я перевел эту песню задолго до встречи с автором, и мне хотелось бы привести ее полностью как документ той далекой эпохи, когда японское революционное движение набирало силы.

— «Песню под пыткой» я написал в студенческие годы в Киото, — рассказывает Таки Сигэру. — Тогда я был членом Союза пролетарских поэтов и сотрудничал в «Сэнки». Как раз в те годы и произошли трагические события, известные как инциденты «15 марта» и «16 апреля». Стихотворение было написано в обстановке массовых репрессий, когда и мне пришлось пострадать от полицейского террора, развернувшегося по всей стране. После освобождения из-под ареста я перебрал ся в Осака, где прожил около двух лет в бедном пролетарском районе. К тому времени кроме «Песни под пыткой» у меня было еще несколько стихотворений, и я решил объединить их в небольшом сборнике, который назвал «Через мост Мацукахана» — за этим мостом начинались заводы и трущобы, в которых ютились рабочие. Я включил в сборник стихи, протестующие против полицейского произвола. На долю сборника выпал большой успех — сначала у японских читателей, затем и у зарубежных.

Да, трудное было время, не всегда удавалось идти неуклонно вперед. И у меня случались ошибки, если быть самокритичным, и я порой шел не прямо, а зигзагами. Взять хотя бы «Песню под пыткой»:

Эти строки не были ложью, и все же теперь, когда я вспоминаю, каким я был в то время, «бессмертье» применительно к нам кажется мне преувеличением.

Таки Сигэру смущает заключительная строка стихотворения. Ведь человек всего лишь человек и тело его вовсе не бесчувственно к боли. Но дух его сильнее плоти. Именно эту мысль о торжестве бессмертного духа, бессмертных идей над бренной плотью хотелось выразить автору, и в этом сила его «Песни под пыткой». Мог ли думать иначе один из трех лучших поэтов-марксистов пролетарской Японии, очевидец и участник классовых битв?

Хозяин приглашает осмотреть сад. Журчание воды за окном я принял поначалу за шум дождевых струй, стекающих с крыши. Теперь я вижу: это течет вода из синей водопроводной трубы, что торчит из-под обломков скалы среди валунов, украшающих маленький пруд. Под сенью вечнозеленых сосновых веток плавают золотые рыбки. А рядом еще пруд, поменьше. В одном — десятилетние карпы, в другом — годовалые золотые рыбки. Все вокруг — дело трудолюбивых, заботливых рук Таки. Через трубу вода поступает с ближайшей горы, из источника, поясняет он. Поэтому пруды не замерзают и зимой. Мы фотографируемся на фоне прудов, созданных фантазией и любовью хозяина. Эти снимки мне дороги.

Таки Сигэру живет здесь уже тридцать с лишним лет. Когда-то на месте дома и сада были заросли мандаринов. Теперь, смеется он, плантации «Арита-микан» резко сократились.

Перед ужином Таки Сигэру предлагает нам отправиться на берег океана. С середины августа начинается время бурь, замечает он, оно продлится до конца октября. Мы садимся в машину. Тихий океан в кило метре отсюда. Переезжаем через мост, едем вдоль широкого устья Аритагавы, потом по узенькой улочке мимо деревянных домиков. В хорошо защищенной бухте слегка покачиваются рыбачьи суденышки, укрывшиеся от надвигающегося тайфуна. По небу мчатся рваные, еще не почерневшие до предела предгрозовые тучи. Океан не спокоен. Никто не купается — охотников рисковать жизнью нет.