— Говорит, — быстро справившись с собой, отвечала Нивелийская леди, — о том, что ты окончательно спятила! Герцог Ликонт! Может, всё-таки сразу король Орест? Ничего умнее придумать не смогла? Да светлый герцог втопчет тебя в грязь, как только узнает, как ты посмела осквернить его имя!
— Или тебя, — повысила голос Марион, — как только я передам ему твои слова!
Августа открыла было рот, и вновь закрыла его, подозрительно уставившись на баронессу. Марион казалась такой уверенной в своих словах, что решимость самой Августы поколебалась.
— Быть не может, — уже без прежнего запала проговорила Нивелийская леди, — ведь он писал мне! Мы состояли в нежнейшей переписке… правда, уже более полугода не получала я от него писем, но ведь… смена власти в Валлии… отсутствие времени…
— Не позорься, Августа! — насмешливо сказала Марион. — Он не писал тебе потому, что уже получил от тебя, что хотел. Ведь вы, помимо флирта, болтали в своей переписке и о последних дворцовых сплетнях? Точнее, это ты болтала. А он слушал. Так ведь? — Марион и понятия не имела, о чём общались в своей переписке Ликонт с Августой, но по вспыхнувшему лицу новой помощницы Северины поняла, что попала в точку. — Ну вот видишь! Да и зачем ему ты, когда вместе с принцессой Таирой в Галагат приехала я? А теперь простите нас, — Марион дёрнула поводья, кивнула сыну. — Мне нужно написать письмо моему возлюбленному. Узнать, как идёт подготовка к нашей свадьбе. Полагаю, теперь вопрос о ссылке моего сына в дальний монастырь отменяется? Равно как и моё «призвание» служить Единому. Сомневаюсь, что её величество императрица Наала одобрит подобное отношение к своей родственнице.
Марион тронула поводья, и они с Михаэлем проехали мимо ошарашенных Кензила с Августой. Последняя пришла в себя довольно быстро, успев задать ещё один вопрос в спину:
— Полагаю, баронесса, вы не против, чтобы я погостила у вас пару недель? Уж очень хочется дождаться ответа светлого герцога Ликонта!
— Ну что за вопрос, Августа? — лениво откликнулась Марион, не оборачиваясь. — Конечно, я против!
Нивелийская леди позеленела, но тотчас взяла себя в руки, посылая последнюю ядовитую ухмылку в спину Синей баронессы.
— К счастью, пока что в вашем замке распоряжается граф Добокс. И уж он-то точно не против, верно?
— Конечно-конечно, — поспешил заверить Кензил.
Марион не слушала их дальнейшего разговора. Скопление вражеских сил в фамильном замке Синих баронов оказалось таково, что достойный уход вполне мог считаться победой. Довольно с неё унижений! Кажется, за минувшие полгода она хлебнула их вдоволь. Уж если героиню недавней войны не ценят на земле, которой она посвятила свою жизнь и честь, которую защищала с мечом и щитом, войсками которой командовала — тогда и у неё нет перед этой землей обязательств. Пусть простит её Магнус, но она не могла себе позволить потерять последнее — их сына. И если для этого нужно обвенчаться с валлийцем — что ж, значит, у северного предела Валлии наконец-то появится хозяйка.
Флорика приоткрыла глаза, взирая на вошедшего в кабинет Бенедикта. Сутенёр вошёл без стука, как обычно, и быстро огляделся. Большого Питона в комнате не оказалось, но главарь должен был вот-вот вернуться: Феодор никогда не пропускал собрания. Топор внизу уже развлекал разговорами Карена, торговца смертью, Флорика, занявшая место скончавшейся от лесной хвори Вилоры, уже на месте — ждали только главаря с Ренольдом.
— О повестке дня уже известно? — спросил он.
— Да всё та же муть, — снова закрывая глаза, отозвалась Флорика, едва сдерживая при этом рвотный позыв. — Люлей братец раздаст, кому надо и сколько надо, и разойдёмся.
— Небось опять Топор наследил в королевском лесу? — хмыкнул Бенедикт.
— Да не знаю я, — раздражённо отрезала Фло, откидываясь в кресле брата. — Заткнись, а? Не видишь — тошно мне…
Король Орест приказом Большого Питона получил неприкосновенность, и определённую лояльность со стороны преступного мира. Подобное распоряжение ни для кого не осталось секретом: про отношения королевы галагатских воров и короля Валлии быстро пошли слухи. Но было кое-что ещё, что заметил пока лишь Бенедикт, и о чём не догадывалась даже сама Флорика.
— Тошно, м-м-м? — понятливо кивнул сутенёр, присаживаясь на край стола. — По утрам так и вовсе белого света не видишь? А ещё грудь болит небось… никак, больше стала, уж я-то вижу…
Флорика вспыхнула, открыла глаза, меряя сутенёра злым взглядом.
— Ну, болит, — неохотно признала она. — Ну, больше… Нешто так видно, что твои бесстыжие глаза тут же узрели?
— А у меня глаз намётанный, — хмыкнул Бенедикт, разглядывая разрумянившееся лицо девушки. — У моих девочек такое частенько случается…
— Что случается? — нахмурилась Фло, выпрямляясь в кресле.
Бенедикт ухмыльнулся, протянул руку, отводя отросшие каштановые пряди с лица девушки. В последнее время Флорика очень похорошела; изменились голос, походка, фигура, даже улыбка — и Бенедикт прекрасно знал причину всех изменений.
— Брюхатость, — ответил он и усмехнулся. — Ты носишь ребёнка, Ящерка.
Бенедикт не отказал себе в удовольствии понаблюдать, как сменяются эмоции на лице Флорики — от непонимания и мимолётных вспышек радости до откровенного шока. Она даже в кресле подскочила, вглядываясь в лицо нависшего над ней сутенёра.
— Да ты с ума сошёл! Как так? Как — ребёнка? Это… это же… да и живота у меня совсем нету! Бенедикт, дрянная твоя душа! Что ж ты говоришь-то такое?
— Правду говорю, — рассмеялся Бенедикт, поднимаясь со стола. — А живот отрастёт! И очень быстро. У тебя, небось, уже пару месяцев-то есть? Да вижу, что есть. Говорю же, глаз у меня намётанный. Значит, у его величества в скором времени появится наследник! Вот только, хе-хе, признает ли его Валлия? Хотя неважно… главное — чтобы его признал король Орест!
И, подмигнув онемевшей от подобного заявления Флорике, Бенедикт вышел за дверь.
Януш медленно ехал по дороге, ведущей из Галагата в соседний городок. От самых ворот он гнал коня галопом, невзирая на проливной дождь, разлетавшиеся от копыт брызги грязи и всхрапывавшего на резких поворотах скакуна. Ближе к придорожной таверне он придержал коня: ему требовалось время, чтобы прийти в себя, и, помимо прочего, он больше не доверял своим дрожащим рукам. Вспышка ярости сменилась гневом, гнев — злостью, злость в конце концов перешла на бессильное самокопание, благополучно вогнавшее его в жесточайшее отчаяние.
Марион написала письмо. Впервые за полгода написала письмо. Не ему — Нестору. Что было в письме, он мог только догадываться, но Нестор всё рассказал сам, не дожидаясь расспросов и косых взглядов. Перед отъездом он сделал ей предложение — деловое предложение, как тут же оговорился друг. И Марион приняла его — пускай спустя полгода, но приняла. И просила его приехать.
Януш сумел выслушать новость с каменным лицом, но Нестор вряд ли обманулся на его счёт: оба прекрасно знали о чувствах и планах друг друга. С момента отъезда Марион, и следом за ней — Наалы, командующий перебрался во дворец, перетащив за собой и Януша. Лекарь отвоевал право работать в оборудованной в загородном поместье лаборатории несколько раз в неделю, но остальное время был обязан проводить во дворце: стараниями Нестора он стал лекарем самого короля. Именно это повышение, то, что он обязался неотлучно находиться при Оресте, и дало Нестору законное основание оставить Януша в Галагате. Сам Нестор, бросив все дела, уехал на следующий же день по получении письма.
…Перед отъездом командующий зашёл к нему проститься, и то ли его радостное возбуждение от предвкушения скорой дороги, то ли попытка очередного дружеского жеста, то ли само присутствие сыграло на руку — но Януш сорвался.
— Ты никуда не спешишь, Нестор? — прервал его на полуслове лекарь. — Ну там, отдать последние распоряжения офицерам, проверить начальников охраны, прочесть очередную лекцию Оресту? Я просто подумал, вдруг ты теряешь со мной время? К отправлению всё готово? Ну так едь, не задерживайся! Уж если Марион решилась принять твоё щедрое предложение — значит, дела у неё совсем плохи. Езжай уже!
