В этот сложный период, когда государство со всех сторон подвергалось нападениям врагов, императоры не упускали случая сэкономить на организации публичных зрелищ. Так, Проб (276–282) по случаю триумфа над германцами и африканским племенем блеммиев показал римлянам на арене Большого цирка звериные травли и поединки трехсот пар гладиаторов, набранных исключительно среди пленных представителей упомянутых племен, а также сарматов и исаврийских разбойников, захваченных на юге Малой Азии (Fl. Vop. Prob. XIX. 8). Последние грандиозные гладиаторские игры в духе прежних традиций устраивал император Диоклетиан (284–305), при котором число христианских мучеников, в том числе и принявших смерть на арене, увеличилось почти вдвое.
Понятно, что христиане не могли испытывать симпатий к гладиаторским играм и подвергали их активному осуждению. Уже «Апостольское поучение», приписываемое Ипполиту, Папе Римскому конца II в., отлучало от жизни христианских общин гладиаторов и их наставников. Против кровопролития на арене выступил и Тертуллиан, подвизавшийся в Риме в качестве адвоката. Став христианином, он обрушил на любителей кровавых зрелищ гневные обличительные речи: «Если я войду в Капитолий или Серапей для жертвоприношений и молитв, то изменю Богу, точно так же, как если войду в цирк или театр в качестве зрителя… Амфитеатр посвящен еще большему числу демонов, чем Капитолий — это поистине храм всех демонов. Там столько же нечистых духов, сколько зрителей… Если можно доказать, что жестокость, свирепость, варварство нам позволительны, тогда пойдем в амфитеатр… Лучше не видеть, как карают злодеев, чем видеть, как с ними гибнут и добрые люди, если, конечно, они понимают, в чем благо. Ведь среди гладиаторов есть и невинные люди, приносимые в жертву удовольствию публики… Кто не выносит вида покойников, тот в амфитеатре с удовольствием смотрит на тело, плавающее в луже крови. Кто пришел посмотреть на казнь преступников, тот сам плетьми и розгами толкает гладиатора, против его воли, на убийство. Кто требует опасного убийцу отдать на съедение льву, тот просит свободы свирепому гладиатору, а в случае его смерти подбегает и с близкого расстояния сочувственно разглядывает того, чьей гибели требовал издалека» (Tert. De spect. 8; 12; 19; 21). Тертуллиан утверждал, что не сможет учить милосердию тот, кто «с удовольствием смотрит на разъяренных медведей и щитки ретиариев. Да избавит Бог служителей своих от желания участвовать в столь гибельных увеселениях… и устами, произносившими в храме, Аминь“, рассуждать о достоинствах гладиатора» (Tert. De spect. 25). Конечно, несмотря на все свое возмущение, христианские писатели были не в силах остановить кровопролитие, поощрявшееся властями. Максенций (306–312), известный гонитель христиан, давал гладиаторские игры в честь своего дня рождения, даже когда его соперник, будущий Константин 1 Великий (312–337), со своим войском стоял у стен Рима. Да и сам Константин, позднее признанный церковью равноапостольным, отметил свою победу над Максенцием гладиаторскими играми, на проведение которых он и в дальнейшем выделял деньги. Ситуация начала меняться, только когда император стал открыто поддерживать христианскую церковь. Под ее влиянием был принят эдикт о наказании преступников, где, в частности, указывалось, что магистраты не должны посылать осужденных преступников в гладиаторские школы, вводился запрет на организацию гладиаторских игр, а казни заменялись принудительным трудом в каменоломнях. Впрочем, этот закон не касался Рима и ряда других городов, которым в этом отношении были даны особые привилегии. В любом случае, масштаб выступлений на арене был уже далеко не тот, что раньше. Но все же римлянам было трудно отказаться от укоренившихся привычек, и к 357 г., несмотря на очередной запрет для солдат и офицеров добровольно поступать в гладиаторские школы, волна игр вновь захлестнула всю территорию империи. Иногда продолжал проявляться и «высочайший» интерес к играм. Так, императора Грациана (367–383), как в свое время Коммода, настолько захватила страсть к истреблению животных, что, «убивая стрелами зубастых зверей», он каждый раз испытывал неподдельный восторг (Amm. Marc. XXXI. 10. 18). Тем не менее идея проведения игр ради развлечения народа постепенно угасала. Этот процесс распространялся с греческого Востока на латинский Запад. Последний «мунус» в восточных провинциях Римской империи состоялся в 392 г. в Антиохии. В западной части государства ситуация была совершенно иная. На увлечение местного населения играми не могли повлиять никакие военно-политические катастрофы. В одном из сочинений Сальвиана, церковного писателя начала V в., повествуется об уцелевших жителях Трира, четыре раза подряд разграбленного варварами, которые признавались, что совершенно примирились бы со своей участью, если бы им оставили их привычные зрелища. Из сохранившихся писем Квинта Аврелия Симмаха (ок. 340–402), ревностного защитника древних обычаев и противника христианства, мы знаем, что он не раз устраивал игры, чтобы отметить очередной этап в карьере своего сына. Так было и в 393 г., когда тот выдвинул свою кандидатуру на должность квестора. Из письма, описывающего подготовку игр, мы знаем, с какими сложностями пришлось столкнуться их организатору. Подготовку зрелища он начал с обращения к своим друзьям в разных концах империи за помощью в доставке лошадей, медведей, львов, шотландских собак, крокодилов и т. д. По мере приближения игр беспокойство Симмаха все нарастало. Ситуация складывалась далеко не так, как он хотел. Медведи вовремя не прибыли, о львах ничего не было известно, а крокодилов доставили буквально в последнюю минуту. К тому же они наотрез отказывались принимать пищу, а это значило, что их нельзя будет оставить на конец представления, как первоначально планировалось. Оставались, правда, еще гладиаторы: три десятка пленных германцев из племени саксов, но накануне игр двадцать девять человек из них задушили друг друга, чтобы не появляться на арене. Это был жестокий удар и, по словам Симмаха, ему понадобилась вся его философия, чтобы перенести это несчастье. По поводу мужества гордых саксов он заявил, что «ничего не хочет слышать об этих негодяях, которые оказались хуже Спартака» (Symm. X. 46). Впрочем, эта неудача не остановила его, когда в 401 г. сын собрался выставить свою кандидатуру в преторы. Теперь подготовку к играм в Колизее начали почти за три года, и только поэтому удалось собрать медведей из Италии и ряда северных областей, лошадей из Испании, собак из Британии, львов, леопардов, антилоп и крокодилов из Африки. Дополнительные сложности доставило решение императора Гонория (395–423) в 399 г. закрыть последние гладиаторские школы. В итоге затраты составили две тысячи фунтов золота, чего вполне хватило бы для пропитания почти двадцати тысяч крестьянских семей в течение года. Возникает вопрос: а часто ли использовался в этот период Колизей по своему прямому назначению? Ответ можно найти в документах, где отмечается, что из 176 праздничных дней в году под гладиаторские бои отводилось всего десять[18].
Возможности «людей меча» хоть как-то устроить свою судьбу ограничивались все больше. Приближался переломный момент в истории игр, который наступил в 404 г. Когда очередная пара гладиаторов готова была вступить в бой на арене Колизея, прекратить кровопролитие призвал монах Телемах из Малой Азии. Возмущенные тем, что их пытаются лишить любимого зрелища, люди на трибунах завязали драку, в которой Телемах погиб. Потрясенный этой смертью Гонорий запретил впредь устраивать в Риме плохо увязывавшиеся с официальной государственной идеологией гладиаторские бои, но даже если бы этот запрет не состоялся, уже нельзя было и думать о дорогостоящих играх. Целая волна бедствий обрушилась на Рим — несколько разрушительных землетрясений и три варварских нашествия. К концу V в. население города сократилось в десять раз, и он находился в страшном упадке. Теперь было уже не до роскошных представлений, оставшихся в далеком прошлом. Впрочем, та часть обычной зрелищной программы, которая была связана с травлей зверей, продержалась в пределах ранее единой империи еще несколько десятилетий, поскольку отношение общества к «охотам» было достаточно терпимым. Последние выступления венаторов в уже начавшем разрушаться Колизее состоялись в 523 г. при остготском короле Теодорихе[19].
