Кто же такой был Спартак и как он попал в Италию? К сожалению, его жизнь до гладиаторской школы во многом окутана тайной. Одно мы знаем вполне определенно: его родиной была Фракия — страна на севере Балканского полуострова, а если более конкретно — область племени медов, упоминаемых Страбоном в числе «народностей, чрезвычайно склонных к разбойничеству» (Strab. VII. 5. 12). Если попытаться нанести на современную политическую карту территорию их обитания в среднем течении р. Стримон, на западных отрогах Родопских гор, то она сопоставима с Юго-Западной Болгарией, где в городе Сандански, почти на границе с Грецией и Югославией, установлен единственный в мире памятник Спартаку. Скупую информацию о начальном периоде его жизни дает Луций Анней Флор, написавший свои «Эпитомы римской истории обо всех войнах за семьсот лет» на основе труда Тита Ливия. По словам этого историка, сначала он был римским «солдатом из фракийских наемников», затем дезертировал и стал разбойником, и только потом, когда он попал в плен к римлянам, за огромную физическую силу его продали в гладиаторы (Flor. III. 20. 8; см. также: Арр. Bell. Civ. I. 116). Отсюда, по крайней мере, ясно, что Спартак какое-то время провел в римской армии. Как и когда это могло произойти? Исходя из анализа исторической ситуации, можно предположить, что в возрасте 18–20 лет [54] он оказался в отряде, отправленном в 86 г. до н. э. царем соседнего племени одрисов Садалом на помощь Сулле во время первой войны Рима с понтийским царем Митридатом VI Евпатором (Holleaux 1938. Р. 143–159). Такие подразделения с территорий за границами Римского государства нанимались за определенную плату и вливались в состав вспомогательных войск[55]. За время своей военной службы Спартак успел основательно познакомиться с организацией и тактикой римской армии, достигнув, быть может, командных должностей. Позднее это дало Юлию Цезарю повод упомянуть о пользе, которую принес восстанию рабов «полученный от нас опыт и дисциплина» (Caes. De bello Gall. I. 40). Служба Спартака продолжалась, скорее всего, до 78 г. до н. э. Именно в этом году Аппий Клавдий Пульхр в ранге проконсула Македонии одержал, как пишет Евтропий, «легкие победы над народами, жившими в провинции Родопы» (Eutrop. VI. 2.1)[56], начав, таким образом, покорение той области Фракии, которую занимали меды. Видимо, это и послужило причиной дезертирства молодого фракийца, превратившегося в «разбойника», воевавшего с римлянами [57]. Сколько лет могла продолжаться его вооруженная борьба за свободу, трудно сказать, но военные действия во Фракии велись почти три года, завершившись в 75 г. до н. э. В любом случае, для нас важен тот факт, что еще до пребывания в гладиаторской школе будущий вождь восстания уже обладал вполне определенными военными навыками.

Из общей массы рабов Спартак выделялся «выдающейся отвагой и физической силой», а «по уму и мягкости характера» вообще больше походил на эллина и человека более высокого положения, чем то, в котором он оказался (Plut. Crass. 8). В этих словах Плутарха, одного из самых образованных людей своего времени, скрыта очень лестная оценка человека, бывшего по происхождению варваром, но носившего имя, принадлежавшее к числу тех, что бытовали в среде фракийской знати. Если следовать предложенной выше схеме, то Спартаку, когда он попал в гладиаторскую школу, было около тридцати лет, так что авторы поставленного в Болгарии памятника, изобразив его в расцвете сил, наверно, были не так уж далеки от истины. Ведь в гладиаторы отдавали, как правило, молодых людей, чтобы максимально продлить срок их выступлений на арене, обычно не слишком долгий. Сорок пять лет, до которых дожил мирмиллон Ульпий Феликс, — это самый высокий возрастной предел для действующих профессионалов, известный по дошедшим до нас надписям [58].

Но вернемся к выступлению гладиаторов из школы Лентула Батиата, ставшему сигналом для начала великого восстания. Уже на этом этапе к беглецам присоединилось более десяти тысяч рабов (Flor. III. 20. 3), которые волей случая наткнулись на повозки с гладиаторской экипировкой, перевозившейся в другой город. Мгновенно расхватав мечи (Veil. Pat. II. 5), они, видимо, легко справились с охраной городских ворот и бежали из Капуи, по пути отбирая кинжалы и дубины у случайных путников. Римские власти сначала не придали большого значения этому инциденту. Конечно, несколько отрядов были посланы в погоню за рабами, но те не только отбили нападение, но и захватили большое количество воинского снаряжения, при этом свое гладиаторское вооружение бросили как позорное и недостойное (Plut. Crass. 9). Преодолев расстояние, примерно равное одному дневному переходу (около 35 км), восставшие укрылись на давно потухшем вулкане Везувий (рис. 33), который стал для них, используя выражение Флора, своеобразным «алтарем Венеры» (Flor. III. 20. 4), возле которого по традиции рабы получали свободу.

Никто из писавших о восстании Спартака, как правило, не задавался вопросом, а что, собственно, представляла из себя эта гора в те далекие времена и где там можно было успешно обороняться? Обычно в качестве укрытия фигурирует вершина Везувия, но, судя по описанию географа Страбона, она была «в значительной части плоская, совершенно бесплодная, на вид пепельного цвета… в грудах скал черного как сажа цвета на поверхности» (Strab. IV. 8) и выглядела как обширный неглубокий кратер[59], часть стенки которого сохранилась до наших дней в виде полукольцеобразного вала Монте-Соммы, т. е. такое место мало соответствовало задачам обороны и устройства укрепленного лагеря. Очевидно, в этих целях восставшие использовали примыкающую к скалам древнего кратера с юга и юго-востока плоскую террасу Ле-Пиане. Туда вела только одна узкая и чрезвычайно крутая тропинка, которую было удобно охранять, но вскоре доступ наверх преградил посланный против мятежных рабов военный отряд численностью три тысячи человек под командованием претора Гая Клавдия Пульхра. Правда, относительно имени этого военачальника мнения историков часто не совпадают[60]. Но если это действительно был он, то, по иронии судьбы, именно его брат Аппий Клавдий Пульхр в 78 г. до н. э. в ранге проконсула Македонии вел военные действия в Южной Фракии и, возможно, стал виновником превращения Спартака из свободного человека в раба (Flor. III. 4. 6).

Римский военачальник, казалось, правильно рассчитал, что голод и жажда в конце концов вынудят восставших сдаться. Однако он глубоко заблуждался. Люди Спартака начали плести прочные лестницы «из лесных прутьев» и «лозы дикого винограда». Это говорит о том, что место, где они разместились, действительно находилось на уровне, соответствующем террасе Ле-Пиане, т. е. не выше 800 м, так как это верхняя граница произрастания винограда в районе Везувия. Затем беглые рабы благополучно спустились со скал. Только один человек остался наверху с оружием, а когда спуск закончился, передал его вниз и потом присоединился к остальным. Где же произошел этот альпинистский маневр и с какой высоты пришлось спускать лестницы? У некоторых авторов это описывается как некий фантастический трюк, для исполнения которого были пущены в дело лестницы длиной около 300 м [61]. Позволим себе в этом усомниться, вряд ли неподготовленные люди могли спокойно преодолеть спуск с высоты, сравнимой с современным восьмидесятиэтажным небоскребом. Здесь следует обратить внимание на сообщение Флора о том, что осажденные «опустились через жерло полой горы, и сошли к самой ее подошве» (Flor. III. 20. 4). Очевидно, они воспользовались тем, что не столь высокий отвесный склон внутренней стороны кратера, естественно, не охранялся. Среди воинов Спартака должны были быть люди, хорошо знавшие эту местность, и они могли показать незаметный выход из кратера к подножию горы. Обойдя римлян с тыла, мятежники неожиданно, скорее всего на рассвете, напали на их лагерь и навели «такой страх, что несколько когорт потерпели поражение от семидесяти четырех гладиаторов» (Front. Strat. V. 21). Конечно, римляне были разбиты наголову и в страшной панике бежали, и все же утверждение Юлия Фронтина в его «Стратегемах» относительно численности нападавших, безусловно, является преувеличением и отражает только роль гладиаторов как командиров в повстанческом войске. Кстати, один из них, Эномай, если понимать буквально сообщение Павла Орозия о его смерти (Oros. V. 23), погиб именно в этом бою.