В данном случае рассуждать на тему о «падении римских нравов» с сегодняшних позиций бессмысленно. Видимо, индустрия гладиаторских игр в Риме была настолько отработана, что практически невозможно было сопротивляться всеобщему опьянению захватывающим зрелищем, которое действовало как наркотик. То, что происходило две тысячи лет назад на арене амфитеатра, увлекало порой даже людей изначально добродетельных. В этом отношении показательна история, рассказанная одним из т. н. отцов церкви Августином (354–430) в сочинении под названием «Исповедь». Среди его учеников был некто Алипий, в характере которого отмечались «врожденные задатки ко всему доброму». Он отправился в Рим изучать право, и там захватила его невероятная жадность к гладиаторским играм, хотя сначала подобные зрелища были ему отвратительны и ненавистны. «Однажды он случайно встретился по дороге со своими друзьями и соучениками, возвращавшимися с обеда, и они, несмотря на его резкий отказ и сопротивление, с ласковым насилием увлекли его в амфитеатр. Это были как раз дни жестоких и смертоубийственных игр. „Если вы тащите мое тело в это место и там его усадите“, — сказал Алипий, — „то неужели вы можете заставить меня впиться душой и глазами в это зрелище? Я буду присутствовать, отсутствуя, и таким образом одержу победу и над ним, и над вами“. Услышав это, они, тем не менее, повели его с собой, может быть, желая как раз испытать, сможет ли он сдержать свои слова. Придя, они расселись, где смогли; всё вокруг кипело свирепым наслаждением. Он, сомкнув глаза свои, запретил душе броситься в эту бездну зла; о, если бы заткнул он и уши! При каком-то случае боя, потрясенный неистовым воплем всего народа и побежденный любопытством, он открыл глаза, готовый как будто пренебречь любым зрелищем, какое бы ему ни представилось. И душа его была поражена раной более тяжкой, чем тело гладиатора, на которого он захотел посмотреть… Как только увидел он эту кровь, он упился свирепостью; он не отвернулся, а глядел, не отводя глаз; он неистовствовал, не замечая того; наслаждался преступной борьбой, пьянел кровавым восторгом. Он был уже не тем человеком, который пришел, а одним из толпы, к которой пришел, настоящим товарищем тех, кто его привел. Чего больше? Он смотрел, кричал, горел и унес с собой безумное желание, гнавшее его обратно. Теперь он не только ходил с теми, кто первоначально увлек его за собой: он опережал их и влек за собой других» (Aug. Conf. VI. 8. 12–13).
А, собственно, как часто поединок на арене завершался кровавым финалом и какие шансы выжить были у гладиатора во времена Римской империи? Это во многом зависело от степени его профессионализма и отношения публики к побежденным, ведь по правилам, установленным Августом, бои с установкой на смерть одного из участников надолго попали под запрет. Потерпевший поражение, если рана не была смертельна, имел право просить пощады у народа. Исполнение этой просьбы называлось missio. Случалось, что противники оказывались равны по силе и ловкости, тогда опять могли вмешаться зрители и потребовать, чтобы оба бойца были отпущены. О них говорилось, что они stantes missi, т. е. избавлены от смерти, когда еще стояли на ногах и могли продолжать бой. В таком финале не было позора поражения. Между тем преступников, осужденных на смерть, если они выступали в роли гладиаторов, помиловать было нельзя.
Результаты ста поединков I в. н. э… проанализированные французским ученым Ж. Виллем, дали следующую картину: шансы остаться в живых, выйдя на арену, примерно 9:1, у проигравшего — 4:1 [26]. Получается, что в тот период помилование фактически было обычным явлением. Кроме того, при подборе сражающихся пар учитывался опыт участников: запрещалось выставлять ветерана против новичка. Об одном из отступлений от правил рассказывают помпейские граффити. Речь идет о подвигах некоего Марка Аттилы, который, будучи дебютантом, в вооружении мирмиллона сразился с профессионалом, четырнадцатикратным победителем на арене, и заставил его просить пощады. История повторилась через некоторое время с двенадцатикратным победителем Луцием Феликсом. Спустя двести лет, видимо как реакция на сокращение числа выступлений, жестокие нравы снова возобладали. Шансы сохранить жизнь в ходе боя снизились до 3:1, а для проигравших и вовсе в лучшем случае составляли 1:1.
О судьбе и жизненном пути многих профессиональных бойцов мы знаем по надгробным эпитафиям, согласно которым средняя продолжительность жизни гладиатора, безусловно, отличалась от соответствующего показателя для простого римлянина. Если взять в качестве точки отсчета возраст 17 лет, в котором большая часть молодых людей попадала в гладиаторскую школу, то римский гражданин имел все шансы прожить еще лет тридцать, а они — в лучшем случае десять. Конечно, не всем удавалось достичь и этого возрастного предела. Надписи на могильных памятниках гладиаторов скупы на выражение чувств. Обычно в них указывали имя, тип вооружения, родину, число поединков и годы жизни, например: «Македону, фракийцу, новобранцу из Александрии, весь отряд фракийцев. Жил 20 лет, 8 месяцев, 12 дней». Гладиатор Главкон закончил свою карьеру на восьмом поединке, когда ему было двадцать три года. Жена по имени Аврелия и «те, кто любили его», поставили памятник, на котором, судя по всему, приведены последние сказанные им слова: «Мой совет: найди себе собственную звезду. Не доверяй Немезиде. Она обманула меня». Надгробная надпись из Флоренции рассказывает о гладиаторе, который после тринадцати выступлений на арене погиб в возрасте 22 лет, оставив жену и двоих детей, а товарищам дал напоследок еще один практический совет: «Убивай каждого, кого бы ни победил». Надо сказать, что многие из профессиональных гладиаторов были женатыми людьми и имели детей. Их семьи разделяли все тяготы казарменной жизни, часто связанной с переездами из одного города в другой. Например, одна эпитафия гласит, что погребенный был воспитанником школы в Аквилее, потом начал выступать в соседних провинциальных амфитеатрах, а нашел свою смерть в Далмации, решив померяться силами с гладиаторами школы в Спалато (совр. Сплит). Редко кто проявлял такое благоразумие, как ретиарий Веян, который сразу после освобождения посвятил свои сеть и трезубец в храм, а на заработанные деньги купил поместье, где и умер в собственной постели спустя много лет. Например, удачливый боец по имени Фламма из Сирии за тридцать лет своей жизни участвовал в тридцати восьми поединках, из которых четыре проиграл, но получил missio. В описании его судьбы цифра «4» фигурирует еще один раз. Четырежды Фламме вручали деревянный меч как символ освобождения, но он снова и снова возвращался на арену, пока не нашел там свою смерть. Таким людям нравилось показывать во всем блеске свою отвагу, ловкость, мастерство и хладнокровие. Сенека вспоминал мирмиллона Триумфа, недовольного тем, что при императоре Тиберии редки гладиаторские игры и зря пропадают лучшие годы. Младший современник Сенеки, философ-стоик Эпиктет (ок. 50–120 н. э.) в своих беседах упомянул, как императорские гладиаторы жаловались, что слишком редко принимают участие в поединках, и «молили бога и наставников, чтобы им чаще предоставляли возможность показать себя в деле». Видимо, ветераны чувствовали себя на арене достаточно уверенно. В описании боев одного гладиатора из Кампании отмечено, что, выступая в пределах этой области, он за четыре дня провел двадцать два поединка с лучшими местными бойцами [27].
Своего рода гладиаторскую элиту готовили четыре существовавшие в Риме императорские школы. Одну из них, так называемую «Большую школу», итальянские археологи обнаружили рядом с Колизеем, связанным с ней подземным переходом. Она вполне оправдывала свое название, так как ежегодно здесь обучались ремеслу гладиаторов всех типов сотни молодых людей. Построенное из кирпича здание, по всей вероятности, насчитывало в высоту три этажа. В центре этого комплекса находился огромный двор с портиком и четырьмя фонтанами по углам (рис. 8). В него был встроен небольшой амфитеатр, на девяти рядах сидений которого могло разместиться до 1200 зрителей. Когда наступал момент выхода на арену Колизея, она уже не пугала обучавшегося здесь гладиатора своим непривычным видом. На северной и южной сторонах учебного амфитеатра располагались трибуны для императора или особо почетных гостей. На перпендикулярной оси были открыты два входа, ведущие на арену. В каморках-кубикулах по другим сторонам здания, как считается, могло разместиться до тысячи гладиаторов. Это здание оказалось обозначено на обнаруженных при раскопках фрагментах карты Рима, высеченной на мраморной плите во времена императора Септимия Севера.
