День в лагере тянулся лениво. Только мужчины, ушедшие с животными в бруссу, были действительно заняты. Присмотр за животными, которые разбредаются по большой территории и легко могут потеряться пли стать жертвой прожорливых шакалов, затем водопой, пригон на ночь в лагерь, дойка — все это большое напряжение и ответственность. В это время женщины, оставшиеся в палатках, готовили будничную, скромную и однообразную еду из просяной муки и молока, делали масло, занимались самыми маленькими детьми. Иногда кто-нибудь из них что-то шил, убирал палатку. Мужчины, которые остались дома, ничего не делали. Их обычное времяпрепровождение в лагере — это разговоры, сон, прогулки в бруссе. Женщины разговаривали, разговаривали не переставая. Порой я задумывалась, откуда у них столько тем для разговоров? Почти постоянно кочуя вместе, они уже, вероятно, могли все рассказать друг другу!
Пожалуй, счастливее всего протекала жизнь детей. С утра до ночи они возились вокруг палаток, устраивали какие-то игры, «наели» верблюдов — это были остроконечные камни, действительно слегка напоминавшие одногорбых верблюдов; «стадо» располагалось у выхода из нашей палатки. Играя здесь, они постоянно держали нас в поле зрения, и ничего не упускали из того, что у нас происходило. Поездка «лендровера» за водой произвела на них большое впечатление, с этой минуты каменные верблюды были забыты, вся детвора бегала, гудя и пыхтя, что должно было изображать езду на машине.
У взрослых палатку господ от палатки прислуги отделяла определенная дистанция, но среди детей царила полная демократия, и вся компания резвилась вместе.
Здесь, в 30 километрах от Атара, жители нашего лагеря вовсе не были изолированы. Каждый день их кто-нибудь посещал. Другое дело, что гостей, возможно, привлекало наше присутствие. По странному стечению обстоятельств все они уже знали, что в лагере живут иностранцы. Однажды приехал какой-то тощий, совершенно невероятного вида мужчина, который вот уже неделю искал верблюда. Только сейчас он нашел пропажу и на обратном пути в свой лагерь заглянул сюда на минуту. На следующий день прибыли торговцы, перегонявшие стадо в сто с небольшим коз, купленных у кочевников в глубинных районах страны и предназначенных для продажи на базаре в Атаре. Оттуда уже другие торговцы должны были перегонять их в Нуадибу. Затем появился караван из десятка ослов, несших из пустыни связки травы, которую используют в ксарах для покрытия каменных домов. И так постоянно кто-нибудь наведывался, пил чай в палатке наших хозяев и уезжал, обогащенный нашей биографией, осмотром машины и дорожного снаряжения.
Мы уезжали с сожалением. Если бы позволило время, мы охотно бы двинулись с нашими хозяевами к их следующей стоянке. Увы, нас ждала новая дорога, и не в том направлении, в котором двигались регейбат. Прощание было искренним. Муж пожимал руки мужчинам, я посетила палатку за палаткой, вручая подарки трем матерям семей. Вероятно, было бестактно, что я одинаково сердечно распрощалась с хозяевами и с прислугой, но так глубоко проникнуть в местные обычаи я не смогла. Женщины, получившие в подарок сахарные головы, пачки зеленого чая и алюминиевые кастрюли (они вызвали бурю восторга), долго еще махали на прощание концами своих черных тюрбанов.
Женщины — это особая тема разговора о мавританском обществе. О них следует сказать несколько слов.
Наш проводник Сиди Моктар, хотя и был полон сил и энергии, уже перешагнул семидесятилетие. В его бурной жизни, в течение которой он был пастухом, разбойником, членом гума шейха Атара, позднее проводником многих научных экспедиций, не было недостатка в сердечных переживаниях. Многочисленные приключения с девушками из оазисов и бруссы, больших кочевников, среди которых пронеслась его жизнь, конечно, не сделали его мораль пуританской — у него поочередно было восемь легальных жен и определенное количество детей, о судьбе которых он был не очень осведомлен. Его нынешняя, восьмая жена — Шайя Минти Бузейд — обладала всеми данными, чтобы стать последней. Уже сам возраст Сиди Моктара давал ей надежную гарантию верности, хотя при долголетии мавров всего можно ждать.
Шайя (ей было около тридцати) была красива, очень толстая, а, следовательно, все еще привлекательна, и, что самое главное, она подарила мужу детей, самому старшему из которых было тринадцать, а самому младшему — год. Все это, подкрепленное сознанием происхождения из группы, известной своей храбростью, и тем, что ее муж носил почетный титул «сиди» (что означает «господин мой», но еще не обесценено повсеместным употреблением), ставило Шайю в особое положение. Она держалась с должным достоинством.
Одной из привилегий ее общественного положения была праздность. Шайя не занималась ничем. Весь день она сидела в палатке и сплетничала с соседками из того же лагеря. На коленях у нее лежал самый младший сын, по и его она часто отдавала под присмотр маленькой служанки или старшей дочери. Животными занимались мужчины, они же доставляли поленья для костра и воду из дальнего колодца, готовили лагерь к отъезду, водили караваны. Домашним хозяйством, приготовлением пищи, уборкой палатки и прочими мелкими делами занималась «рабыня». В период сбора фиников, когда семья возвращалась в родной оазис, Шайя Минти Бузейд ткала шерстяные полосы для шалашей, но в бруссе не делала и этого.
Шайя не являлась исключением. Мавританскую женщину из высших слоев общества, из группы воинов-марабутов и даже богатых семей зенага с детства готовили к тому, чтобы она была украшением палатки, предметом особой гордости семьи, а после замужества — мужа. С пяти лет девочка начинает посещать вместе с мальчиками кораническую школу, где учит молитвы, учится писать и читать, а также зубрит на память какое-то количество стихов из Корана. После нескольких лет обучения ее образование завершается, и тогда она переходит на полное попечение матери. В наиболее просвещенных семьях образование продолжается в домашнем кругу. Главным образом оно состоит в чтении священных книг. С семи лет, так же как и мальчики, девочка должна произносить молитвы пять раз в день, а девочки из благочестивых семей марабутов — громко повторять и стихи Корана. В дальних районах Сахары религиозных правил придерживаются намного слабее, а во многих родах воинов их и вовсе не соблюдают. Во время пребывания в лагере регейбат я ни разу не видела мужчин, а тем более женщин, совершающих молитвы. Считается, однако, что жены ученых марабутов должны быть примером набожности.
Девочка после окончания коранической школы приобретает различные навыки, которые будут ей необходимы в последующей жизни, когда она станет женой и «хозяйкой дома». Это — умение ткать, шить, готовить, овладение церемонией заваривания чая. Ее учат хорошим манерам, тому, как себя вести в обществе.
Девочка до двенадцати лет называется азба и пользуется большой свободой. Она бегает по ксару или лагерю со своими сверстницами и даже не должна покрывать голову. Но уже с десяти лет девочка начинает заботиться о своей внешности. Стремление казаться взрослой, как мы могли бы это назвать, выражается в заплетании волос в тонкие тугие косички и закреплении их надо лбом в плотные коки с вплетенными в них бусами, украшениями из кожи и ракушек каури, которые кокетливо свисают на лоб. Даже двухлетние малыши, бегающие еще голышом, носят браслеты и скромные ожерелья из цветных бус.
С двенадцати лет девочка становится девушкой на выданье. Ее одевают в искусно заколотую тунику, один конец которой покрывает голову. Она уже начинает носить более дорогие украшения, и, что самое важное, для нее наступает трудный период откармливания.
Пышные формы, с одной стороны, считаются синонимом женской красоты, с другой — доказательством богатства и общественного положения семьи девушки. Бедную невесту запирают в шалаше, откуда ей запрещено выходить, и много раз в день кормят молоком, жирным кус-кус, и прежде всего шариками из просяной муки, замешанной на молоке и масле. Это практикуется преимущественно в бруссе, в период, когда в избытке пища и молоко. Еще до недавнего времени, а иногда и сейчас, в очень удаленных от центров цивилизации лагерях можно было слышать стоны и крики девушек, которых кормят насильно. Не желающих повиноваться даже били, чтобы заставить есть, а в известных своей жестокостью семьях воинов случалось, что побои приводили к смерти девушки, чего, конечно, общественное мнение не осуждало. Ведь у отца полная власть над своим ребенком! Откормом невест занимаются женщины, отец вмешивается только в том случае, если девушка решительно сопротивляется. Чувствительные матери, у которых не хватает мужества самим мучить дочерей, отдают их на период откармливания в другую палатку, а взамен берут дочерей своих родственников или подруг.
