Плавание по водам Новых Гебридов — занятие отнюдь не из приятных. Мореплавателя здесь повсюду подстерегают рифы, мелководье, еле скрытые под водой валуны и тому подобные препятствия, вынуждающие моряков сохранять постоянную бдительность и осмотрительность. Ночью плавать в этой акватории отваживаются только отчаянные смельчаки, так как отсутствуют навигационные огни, бакены и буи. Плывут, полагаясь лишь на собственное чутье и опыт. Карты, которыми располагал капитан Бохеньский, были составлены на основании «новейших» измерений, произведенных британским судном «Дарт» в… 1893 году, а некоторые — еще раньше. Поэтому, бросая якорь в разных уголках архипелага, капитан тут же производил необходимые замеры, набрасывал кроки[Кроки (спец.) — план местности, сделанный наскоро по глазомерной съемке. — Примеч. пер.], чтобы потом, в старости, как он сказал, составить тщательную лоцию этих негостеприимных берегов.

Стоянки проходили по-разному. Как только судно становилось на якорь, агрономы первыми покидали его, а вслед за ними и все остальные. Агрономы осматривали больные пальмы, а я интересовался окрестностями и местными жителями. Иногда мы все вместе разбрасывали особую разновидность импортного… тимьяна, который будто бы является эффективным средством в борьбе с вредителями кокосовых деревьев.

За несколько дней до рождества мы оказались у берегов небольшого островка Пентекост. Высадка прошла весьма неудачно. Была довольно большая волна, и наше суденышко, как обычно, опасаясь коралловых рифов, бросило якорь подальше от берега. Мы пересели в шлюпку и, обдаваемые время от времени брызгами волн, двинулись в сторону плоского песчаного берега. Как назло, подвесной мотор отказал, поэтому Дэвиду и Чарли пришлось взяться за весла. Я видел, как струйки пота текли по их смуглым лицам. Было очень душно. Капитан сказал, что будет ливень. Границу прибоя мы проскочили довольно благополучно, но около берега пришлось выйти из шлюпки и брести по пояс в воде.

Наши пассажиры — агроном и врач — отправились по своим делам в деревню, а мы с капитаном остались у подножия крутого берегового обрыва.

— Вечерами в Варшаве люди собираются вместе и пьют кофе, — сказал капитан на безукоризненном польском языке. — Отведаем-ка и мы здешней кавы.

Мы стали подниматься в гору. Подъем был очень трудным. Через пятнадцать минут мы оказались у большого дома в деревне Лолтонг — месте сходок и торжеств. У входа возвышались вырезанные из черной пальмы рослые человеческие фигуры. Их рты, пупки, мужские или женские атрибуты были окрашены белой краской. Местный вождь почтительно встретил капитана. Они были старыми друзьями. Нас усадили на парадную скамью, и завязалась беседа. Меланезийцы весьма любопытны, поэтому вождь заинтересовался моей личностью.

— Он с моего острова, — представил меня, как обычно, капитан, а вождь понимающе кивнул головой.

Я с любопытством рассматривал интерьер дома сходок: несколько масок, две земляные печи для выпечки лаплапа и небольшое пространство, по которому разрешается передвигаться женщинам.

Через некоторое время несколько юнцов по просьбе капитана взялись за деревянные гонги. Специально для нас они дали небольшой импровизированный концерт. Глухие звуки гонгов неслись в сгущавшиеся сумерки, в горные джунгли. Но вот музыканты кончили, и капитан встал.

— Итак, все уже готово. Сейчас пойдем в дом вождя на каву.

И мы двинулись гуськом по невероятно скользкой тропинке, тут карманный фонарь капитана очень нам пригодился. У порога односемейного, покрытого пальмовым навесом шалаша — так, пожалуй, можно было назвать хижину вождя — сидел голый мальчик. Хозяин отдал ему какое-то распоряжение, и мальчуган тут же исчез.

Внутри хижины при свете керосиновой лампы находилась большая группа людей, видимо семья вождя. Тут было, пожалуй, три поколения. Мы увидели очень много малышей (они спали прямо на глинобитном полу), сморщенного старика, каких-то подростков и женщин разного возраста. В хижину вошел мальчик, по-моему тот, которого недавно мы встретили у порога хижины. В руках у него была охапка белесых корней.

— Это и есть кава, или корни растения Piper methysticum, обладающего слабым наркотическим действием. Напиток распространен, по существу, по всей Океании, — объяснил мне капитан.

Я с интересом наблюдал, как готовили каву по-меланезийски. Два рослых юноши слегка сполоснули корни водой, достали большую деревянную миску и с помощью шершавой коралловой палочки стали долго тереть белые корни, словно хрен на терке. Растертую таким способом массу залили водой, и после тщательного перемешивания хозяин достал горсть пальмовых волокон и стал выжимать, словно через сито, жидкость, похожую на разведенную водой глину. Наконец он дал знак одному из сыновей или внуков. Тот подставил под импровизированное сито скорлупу кокосового ореха, которая заполнилась кавой. Капитану поднесли «чашечку» кавы первому. Затем мне.

— Обычай требует выпить это одним залпом, как рюмку водки, — сказал он.

Я выпил сразу. И правильно сделал, так как второго глотка мне бы уже сделать не удалось, до того терпким был вкус этого напитка. Самое неприятное — это то, что привкус кавы еще долго оставался во рту.

Плавание с капитаном Бохеньским, продолжавшееся несколько недель, оставило у меня неизгладимое воспоминание. Многие уголки архипелага Новые Гебриды — места, которых еще не коснулось время. Живущие в первобытных условиях аборигены, их удивительные обычаи, искусство, характерные лица на деревянных гонгах, служащих для контактов… с духами предков. Все это захватывает. Лишь незначительную часть ярких впечатлений удалось зафиксировать на цветной пленке. Зато мое краткое пребывание в доме семьи Бохеньских глубоко запало мне в сердце. Польский сочельник, рождественские подарки, удивительное гостеприимство хозяев — все было столь неожиданно на краю света, вдали от родины. Да, такое быстро не забывается.

С нами не было лишь старшего сына Бохеньского, Маркуса. Морская служба не позволила ему присоединиться к нашему праздничному столу. Патриция Бохеньская, как и каждая мать, очень это переживала, утешаясь лишь тем, что сын приедет, очевидно, к Новому году.

В первый день рождества, когда мы рассматривали чудесную коллекцию раковин Патриции и собранные капитаном произведения искусства аборигенов, радио передало потрясающее известие об ужасном урагане «Трэйси», пронесшемся над Дарвином. Ураган, как сообщил диктор, почти целиком смел с лица земли этот центр Северной Австралии. Зная, что дом семьи Повежа был расположен на холмике над морем, я понял, что его уже нет. Вдруг они не успели уехать с детьми в Кэрнс?.. Первый за многие годы собственный дом, точно такой же, как этот в Порт-Виле, больше не существует. В мрачном расположении духа улетел я в тот день на Фиджи.

— Ваш завтрак, мистер! — послышался голос, и в дверях показалась пышная шевелюра.

Я проснулся, протер заспанные глаза и наконец сообразил, что нахожусь в Суве, на Фиджи. Накануне поздно ночью я не без труда добрался до этой маленькой гостиницы. Самолет опоздал, мы приземлились, когда землю окутала черная, непроглядная ночь… На мои расспросы о том, как добраться до города на автобусе, никто ничего вразумительного сказать не мог. То ли будет автобус, то ли нет.

Самолет имеет, несомненно, свои положительные и отрицательные стороны. Если путешествовать на корабле, то обычно прибываешь к центру города, где можешь выбрать дешевый или дорогой ночлег, все разузнать и принять то или иное решение. В маленьких аэропортах ночью от заспанного персонала редко можно добиться нужной информации. Поскольку не знаешь, как велико расстояние до города, на такси уходит сразу несколько долларов.

— Cheap accomodation, cheap![Cheap accomodation (англ.) — дешевое пристанище. — Примеч. пер.] — Темнокожий водитель кивает головой, делает вид, что понял, и везет белого пассажира прямо в отель «Хилтон» или «Интерконтиненталь». Достаточно взглянуть на фасад отеля, чтобы сразу же броситься на поиски более дешевого пристанища. Водитель тоже по-своему прав, ведь большинство белых, путешествующих по Океании, останавливаются именно в дорогих отелях.