Мадам Герье вышла на поклон. Словно выжженная земля влагу, она впитывала аплодисменты и не могла ими насытиться. Ему хотелось поймать ее взгляд, но она смотрела поверх голов, смаргивая невольные слезы счастья. Их глаза так и не встретились. Бросив в зал прощальный взгляд, она скрылась за кулисами. Но аплодисменты не стихали. Актриса исчезла так стремительно, словно бежала от чего-то постыдного. Необычное поведение для блестящей лицедейки!

Приятели встали. Никто не мог пожаловаться на выбор Фергюсона, но все торопились к игорному столу. Фергюсон взял трость и попросил друзей не ждать его:

— Думаю, в клубе вы без труда найдете четвертого партнера.

Маршам рассмеялся:

— Приглянулась мадемуазель, а?

Фергюсон дерзко и самоуверенно улыбнулся. Ему пожелали удачной охоты и, наконец, оставили одного. Он почувствовал облегчение. Всего один вечер в этой компании, и он уже сомневался, сможет ли благополучно скоротать время до замужества сестер. Если сестры не соизволят общаться с ним, ему либо придется искать общества проходимцев вроде Маршама, либо же воспользоваться привилегиями своего нового положения. Он помнил, как быстро изменилось в свете отношение к отцу, когда тот унаследовал титул.

Или он мог завести любовницу — нежную, согласную на все женщину, которая будет ублажать его, не пресмыкаясь в то же время перед титулом. Но ему хотелось не только плотских утех. Ему нужна была подруга и собеседница.

Фергюсон подумал, что мадам Герье — женщина, вполне подходящая на эту роль.

Спектакль закончился, но Мадлен все еще ощущала себя Гамлетом — безумным, больным принцем. Она грациозно кланялась, наслаждаясь громом аплодисментов, восторженными возгласами и слепящим светом софитов. Театр был полон упоительных звуков, которые, словно море, подхватили Мадлен и качали на волнах счастья, заполняя пустоту в душе.

Если бы об этом узнала тетя Августа, то сочла бы себя смертельно оскорбленной, Мадлен не могла бы рассчитывать на прощение. Выступать перед чернью — что может быть позорнее? Но сегодня Мадлен сильнее огорчало другое: это был последний ее спектакль. Пора было уходить со сцены, но она еще какое-то время упивалась происходящим. Выкрики зрителей, аплодисменты, даже запах разгоряченных тел, который не маскировался дорогими духами, — все пьянило и заставляло ее сердце трепетать. Она отлично понимала, почему девушки из низших сословий поддаются искушению сцены.

Мадлен помахала зрителям рукой. Из-за кулис ее знаками поторапливали рабочие, которым нужно было сменить декорации для пантомимы. Она отыскала горничную, которая ее постоянно сопровождала в театральных приключениях, и только тогда позволила себе расстаться с образом.

— Жозефина! — обняв ее, Мадлен закружилась на месте. — Ты когда-нибудь слышала такие овации?

Жозефина со вздохом погладила Мадлен по голове. Ей было чуть за пятьдесят, она была одного возраста с тетей Августой, но ее темные волосы выбелила седина, а некогда стройная фигура изрядно расплылась, в чем она винила английских поваров. Вместе с мужем Пьером она уговорила родителей Мадлен отправить ее в Англию и, когда той едва исполнилось девять, отвезла ее к Августе. А ее родители, оставшись во Франции, отправились в Париж — на верную смерть. Жозефина не одобряла бунтарства Мадлен, но не собиралась ей перечить.

— Надеюсь, за две недели твоя страсть к театру поутихла, и я наконец смогу спать спокойно.

Мадлен посторонилась, пропуская цыганскую повозку, которую рабочие катили на сцену.

— Я больше никогда даже не вспомню о театре. Я ведь пообещала. Снова стану унылой старой девой, а ты сожжешь эти бриджи, как и хотела.

Мадлен говорила весело и непринужденно, но заметила, что Жозефина внимательно смотрит на нее: значит, ее тон был недостаточно убедительным. Две недели свободы только разожгли аппетит Мадлен. Особенно теперь, когда ей определили роль дуэньи и не было перспектив выйти замуж, будущее без театра казалось мрачным и ужасно скучным. Но нарушать данное слово она не собиралась. Сказываясь больной, она убегала в театр, но с открытием сезона продолжать в этом же духе было невозможно. Сегодня закончилась ее актерская карьера. Неважно, что она чувствовала и чего хотела.

Мимо задников, изображающих леса и замки, они прошли в крохотную каморку, где Мадлен переоделась.

— Мадмуазель, подождите здесь, — сказала Жозефина. — Я попрошу привратника поймать кеб.

Обычно в театр их возил муж Жозефины, который служил кучером у Стонтонов. Но сегодня он должен был везти тетю Августу, и Жозефина с Мадлен были вынуждены возвращаться домой в наемном экипаже. Не самое безопасное приключение, но выезжать с другим кучером, служащим в поместье, было бы еще опаснее. Он мог рассказать Августе, где Мадлен проводит вечера.

Оставшись одна, она провела ладонью по глади пыльного зеркала и устало прислонилась головой к деревянной раме. Она смотрела на себя и не узнавала. Дело было не только в том, что она не полностью сняла грим. Ее глаза никогда прежде так не сияли от счастья — такой ее никто еще не видел. Кроме того, в них не было страха: ни тетя Августа, ни Алекс никогда не появятся в «Семи циферблатах». Она отвернулась от зеркала. Пора возвращаться домой.

Жозефину сопровождала мадам Легран.

— Милая, ты изумительно играла! — она, как всегда, говорила с фальшивым французским акцентом.

Каждый раз, когда Жозефина слышала этот ужасный выговор, она закатывала глаза. Никто и никогда не видел месье Леграна, да и мадам точно не была француженкой, однако Мадлен восхищалась этой женщиной, которая сама смогла открыть театр, и прощала ей все. Мадам Легран широко раскинула руки, словно хотела обнять и Мадлен, и покровителей, которые благодаря ей появились у маленького театра:

— Весь Лондон у твоих ног!

— Спасибо, ты очень добра. Какая пьеса будет следующей? Жаль, я не смогу посмотреть ее.

Закрыв дверь, мадам понизила голос:

— Мадлен, пожалуйста, не оставляй меня! Две недели — это слишком мало. Есть ли хоть что-нибудь, что может удержать тебя? Спектакль с твоим участием — это всегда аншлаг, слава о твоем таланте распространяется с головокружительной скоростью. А сегодня вечером к нам заглянули настоящие джентльмены! Только представь: чтобы посмотреть на тебя, к нам уже приходят аристократы!

Мадам Легран всегда была внимательна и никогда не обращалась к Мадлен по имени, однако новости, которыми она спешила поделиться, были настолько важными, что она совершенно забыла об осторожности. Сердце Мадлен учащенно забилось.

— Кто это был?

— Они не представились, но я узнала одного из них. Этот джентльмен был завсегдатаем Ковент-Гардена, когда я танцевала там. Я слышала, он недавно унаследовал герцогство.

— Фергюсон? То есть, я хотела сказать Ротвел? — У Мадлен замерло сердце.

— Да-да, Ротвел! — воскликнула мадам, переходя на йоркширский говор, который она так тщательно маскировала французским акцентом. — Герцог был в восторге. Увидев тебя на сцене, он глаз не мог отвести. Только на тебя и смотрел.

— Боже мой! — прошептала Мадлен. — Я погибла!

— Погибла? Что за чушь! Это же превосходные новости. Мы заработаем много денег!

Мадлен пять лет была знакома с мадам Легран и безгранично ей доверяла. Тетя Августа относилась с предубеждением к театральным действам, но все же позволила устроить представление в Витворте, деревенской усадьбе Стонтонов в Ланкашире. Для участия в постановке Мадлен наняла мадам, когда та еще работала танцовщицей. Так было заведено: первые роли играли профессиональные актеры, а любители из числа домочадцев, давясь смехом и путая слова, мешали им на вторых.

Особенно мучительными были святки в этом году. Тетины друзья считали, что лицедейство — недостойное увеселение, а Себастьян и Алекс все делали лишь бы как, только бы от них поскорей отвязались и отпустили к бильярдному столу. Мадлен хотела играть на настоящей сцене, с настоящими актерами и для настоящих зрителей. Мадам Легран в конце концов накопила достаточно денег, чтобы открыть собственный театр. И только благодаря ей Мадлен осуществила свою безумную мечту.