– Нет аппетита! – капризно заявил Куропёлкин. – На кой мне нужны ваши утренние угощения!

– Это уже проблемы горничной, – холодно сказала Вера.

Однако при появлении в комнатушке горничной Ладны-Дуняши, шоколадницы Лиотара, аппетиты в Куропёлкине возобновились. И были вознаграждены кашей геркулес и хорошо прожаренным цыплёнком табака.

– И что же, – сытым барином (сытым боцманом?) и уж точно сытым котом, – поинтересовался Куропёлкин, – у вас всем подают на завтрак цыплят табака?

И тут же вспомнил о своей птичьей фамилии.

Сказал мечтательно-скромно:

– К такому завтраку да кружку бы пива!

– Зазнался! Пива ему! Не возгордись! – сказала горничная. – Вижу, снабдить тебя свежим постельным бельём распорядиться господин Трескучий не пожелал.

Но вдруг она будто бы улыбнулась. То ли Куропёлкину. То ли чему-то, ему неведомому.

– Господин дворецкий ходит нынче злой, голодный и именно трескучий. Эко ты его допёк! К удовольствию многих! Но будь начеку! Он не простит тебе конфуза. Такой прокол в безупречной многолетней службе. Пусть и на одну ночь. А так как бельё в этой комнате не велено было менять, можно предположить, что нынешней ночью конфуз будет отомщён. Трескучий – господин изобретательный. А теперь ещё и голодный. Так что, держись. – И горничная Дуняша неожиданно для Куропёлкина ласково погладила его волосы и чмокнула его в щёку.

Уплывая в свои интересы, горничная Дуняша приложила палец к губам…

Господина Трескучего словно и не было в поместье. Во всяком случае, Куропёлкина он не инспектировал. И это Куропёлкина радовало. Встречи с Трескучим он не желал. Не только не желал, но и побаивался её. Но избежать её, понятно, было нельзя. Трескучий явился к нему, отобедавшему с челядью, в комнату-одиночку.

– Эй, Гаврош Фуко! Бездельничаешь! Получи депешу от моей хозяйки.

На листке бумаги было напечатано: «Евгений, срочно подготовьте свои соображения о том, брал ли взятки А.А. Каренин или не брал».

– Как это подготовить? – растерялся Куропёлкин.

– Как велено, так и подготовить, – скрипуче-трескуче произнёс дворецкий (воевода) Трескучий-Морозов.

– Мне для этого надо перечитать «Анну Каренину», – словно бы к небесам обратился с просьбой Куропёлкин. – Мне, господин Трескучий, надо бы хоть на час получить книгу Толстого…

– Ха! (Далее матерные слова.) Может, тебя хоть на час отвезти в Монте-Карло сыграть в казино и искупаться? – зловеще рассмеялся Трескучий. – Может, надо срочно завести курьеров-скороходов, чтобы они для тебя, недоучки, таскали книги из библиотек?

Куропёлкин был готов выступить с громким протестом и напомнить о том, что он по условиям контракта обязан исполнять ночные требования госпожи Звонковой, а администрация госпожи должна способствовать этому, но слово «недоучка» осадило его и отменило его протесты.

Кто же он, как не Недоучка! Недоучка и есть!

Причём наглый Недоучка! Бессовестный!

Куропёлкину стало стыдно.

Он решил. Если госпожа Звонкова соизволит посетить нынче опочивальню, а его приведут туда по необходимости, первым делом он должен будет извиниться перед женщиной, не рассчитывая на проявления её милостей, за свою вчерашнюю авантюру. Вчера он был удивлён, а потом и доволен собой. Вот ведь как завернул! Теперь же помрачнел. Чему радоваться-то! Шарлатанить он не любил, перед женщинами в особенности. Что он знал о Ларошфуко? Только то, что тот жил в семнадцатом веке, был герцогом и что-то изрекал. И вдруг он взял и выпалил необъяснимую для него самого фразу, вызвавшую удовольствие госпожи Звонковой. Когда он, Куропёлкин, имел какую-либо шпагу? И уж тем более имел ли он какое-либо право мудрствовать по поводу острия разума и языка? Это он-то, недоучка! Если бы он высказался за купцов и солепромышленников Строгановых, современников Ларошфуко, он бы ещё мог найти себе оправдания – всё-таки был любопытен и внимателен в музее Сольвычегодска и кое-что о Строгановых помнил.

Но Ларошфуко…

Нет, пусть Звонкова рассвирепеет, распорядится отправить его в Люк или отдать ради утоления жажды дворецкому Трескучему, он не сможет сегодня же не объясниться с ней по поводу Ларошфуко и его шпаги. А то ведь случится с женщиной незаслуженный ею, возможно, и деловой провал.

После обеда (с обязательным стейком с костра), в ожидании объяснения с Ниной Аркадьевной, Куропёлкин ходил угрюмый и неожиданной нелюдимостью своей на водных процедурах огорчил (или даже обидел) как будто бы доброжелательных к нему камеристок Веру и Соню. Зазнался, что ли, от удачи? Таким было их предположение. На самом же деле, их обиды были вызваны не слишком горячими откликами Куропёлкина на их ласково-манящие старания во время массажей. Куропёлкин и сам был удивлён холоду собственных откликов. Неужели вручённые ему вчера специальные футбольные трусы оказывали на него воздействие и вне строгостей опочивальни? Так или иначе в половине одиннадцатого Куропёлкин был введён постельничим Трескучим в опочивальню с указанием занять своё место и укрыть морду одеялом.

Минут через пятнадцать камеристки сопроводили госпожу к ситцевому алькову.

Куропёлкин очень быстро сообразил, что госпожа Звонкова явилась к месту отдохновения не просто оживлённая, но и употребившая. Правда, в меру. Обьяснения Нины Аркадьевны (камеристкам, но вышло, что и Трескучему) причин её весёлости вынудили Куропёлкина отказаться от разговора об изречении Ларошфуко.

Оказывается, это изречение привело вовсе не к провалу или конфузу, а, напротив, к деловой удаче. Среди прочих сегодняшних мероприятий мадам Звонковой был приём-встреча с виднейшими бизнесменами Франции в одной из резиденций Нины Аркадьевны, особняке, построенном Фёдором Шехтелем. Естественно, там присутствовали и наши успешные дельцы, и служебно одетые парижане, штатные люди из французского посольства. В увертюрных разговорах (велись они, конечно, в стилистике светской благопристойности и благоразумия) прозвучали колкости, взаимные неудовольствия партнёров или особ конкурирующих, в иной среде или в иных правилах приличия способные перейти в базарно-бабьи перепалки. Но здесь не перешли. И всё благодаря такту и остроумию, порой по справедливости и жёсткому, хозяйки делового собрания Нины Аркадьевны Звонковой, миллиардерши. Достойной героини журнала «Форбс».

В конце концов, всё кончилось хорошо. И политес был соблюдён, и спорщики разулыбались, и наметились выгодные сделки, в частности, выгодные и для самой Нины Аркадьевны Звонковой. А когда её попросили высказать своё мнение о нынешнем вечере, Нина Аркадьевна, подняв бокал с шампанским, оценила добрыми словами своих гостей, сумевших разрешить недоразумения в обстановке разумного дружелюбия.

– Я вспомнила при этом, – сказала тогда Звонкова, – высказывание одного из великих просветителей Франции, Ларошфуко: «Если остриё шпаги затупилось или, хуже того, неожиданно обломано, следует ответить на выпад судьбы или на козни недоброжелателей остриём разума либо языка».

Сейчас же раздались аплодисменты. Звонкова извинилась перед публикой за то, что она прочла высказывание Ларошфуко на русском, французский ей известен, но у неё плохое произношение. Но вот советник… Один из советников Звонковой, мгимошный выпускник, артистично перевёл Ларошфуко с русского на французский, и тогда возникла чуть ли не овация. Как же вовремя остроумец Ларошфуко вынырнул из века семнадцатого и совпал с днём сегодняшним!

Пили благодушно и ели с аппетитом блюда, заказанные в двух ресторанах – «Савойе» и «Национале», но Звонковой создавал напряжение худенький француз, оказавшийся специалистом по Ларошфуко. Услышанное им сегодня суждение мыслителя было ему незнакомо, хотя текстами Ларошфуко он занимался лет десять, начав эти занятия в Сорбонне. В подлинности слов Ларошфуко, приведённых авторитетнейшей женщиной, известной как дока в точных науках, он не имел права сомневаться, но умолял сообщить ему источник их публикации или хотя бы их рукописного нахождения. («Это же сенсация! Она требует исследования!») Слава богу, смена гостей возле Звонковой то и дело отгоняла от неё надоедливого француза. Наконец догадливый мгимошный выпускник сообщил французу, что именно он случайно наткнулся на высказывание Ларошфуко в записках знаменитого графа Завадовского, но это было в его студенческие годы, и теперь он не знает, где эти записки.