Значит, что-то за этим Мурман-Памирским бредом кроется? Кроется, несомненно, что-то не очень серьезное. Местные же товарищи понятия не имеют. Это на пространстве поселка величиной с носовой платок? Сконспирировано ловко. Но в чем же дело?

Северное сияние просто оглушало. Отхватило три четверти неба. В сплошном мерцающем тумане подкидывался зеленый меховой комочек на передке — мальчик. Чуть подальше лысая в зеленых пятнах ящеровая спина вытянувшегося оленя, над ней совершенно серебряные изломы рогов. Слева над морозной пылью, как месяц, прорезывался иногда ледяной, нестерпимо сияющий гребень горного хребта.

Это было сильнее Файна. Он говорил себе: еду с Бурундуком в Памире… на тигре. Очень жарко!

Файн не знал еще ошеломляющего действия северного сияния. Как будто два гигантских провода уткнулись ему в плечи, включили его тело в гигантскую электрическую систему. Тело вздрагивало и струилось электрическим током. Туман, стоявший светящейся стеной, казался тысячеверстными окнами магазина, Файна несло по темным прилавкам, а за замерзшими стеклами отсвечивали огни фонарей и автомобилей. Или это были окна неосвещенных внутри вагонов тысячеверстного поезда, только диван, на котором лежал Файн, остановился, и одни стенки вагона неслись мимо, оглушая шумом и светом неведомых улетающих навсегда за окнами городов.

Утомительная греза стояла каменной стеной. Каменными пальцами сдавила ноздри, не давая вздохнуть. Не давала повернуть голову в морозном мешке. Заставляла держать глаза устремленными в одну точку.

— Спустимся на залив, потеплеет разом — успокаивал синеглазый возница.

А другая мысль — стояла упрямым колом:

— Вперед! И через электрическую пропасть к победе революции!

Туман расступился. Зеленый свет сдал.

Постепенно развертывалась серая седая равнина. Сани правили в упор к стене синевших холмов, тянувшихся на севере. Подъехали вплотную. Зуек уверенно выбирал дорогу между наваленными глыбами. Очутились в лабиринте камней и холмов. Пробирались с трудом. Вот уже своды свисали, ледяные глыбы смыкались над головой, сани пробирались узкими проходами, коридорами. Иногда оленя ставили на колени, поддерживали санки руками. Пошло ровнее. А потом вошли, казалось Файну, под сплошной лед. Начинало смеркаться. У черного отверстия, обделанного бревнами, санки остановились. В скалах рыболовные сараи, груда рыбьих костей, собаки, отвратительный дух падали и жилья. Высоко в воздухе зеленоватые саженные глыбы с узкими просветами в начинавшие появляться звезды. Тесный проход в ровную даль залива, подернутую мятелицей, на горизонте плавучие горы, где-то далекая черная вода, теплое влажное дыхание моря, Гольфштрем, радостно ощутимый на лице, привет южных океанов! Кругом вздымающиеся гнейсы — стены титанической крепости.

Файн пощупал браунинг и вошел, пригнувшись, в комнатку. Чадил фитилек коптилки. Оконце закрыто плотным слоем льда. Ошеломляющая вонь. И ни души.

Это было одно из поморских рыболовных становищ, которые обитаемы только с мая месяца до осени. Здесь хранятся рыболовные снаряды, кой-какие запасы. Зиму в них проводит сторож лопарь, одинокий, с кремневым ружьем, преданный далекому хозяину до умопомрачения, отстаивающий почти бескорыстно, но до последней капли крови, становище от зверей или хищников с моря. В марте или апреле с поморского берега тянется сюда артель с хозяином во главе для каторжного летнего труда. Но это становище было, по-видимому, совсем брошено. Здесь шла какая-то вода через горы — лед покрывал скалы сплошной крышей. Теперь становище использовано для каких-то других целей, здесь жили зимой.

— Ушел барин кудай-то, — сказал зуек. Файн осмотрелся. Потом взгляд его упал на толстую тетрадь, лежавшую на столе. Заслонил шубой стол от мальчика, придвинул к фитильку и стал читать.

«…января.

Разговор на Пречистенском бульваре. Опять серьезные столкновения у барона с Н. Барон особенно нервен, подозрителен и скрытен. Его страшная впечатлительность и расхлябанность определенно вредит делу. Только Н., этот лицеист с крепкой мускулатурой и кристально-ясным умом, твердой рукой поведет дело освобождения! Только Н.! Только с ним!

…января.

Предатели готовятся подписать брестское позорище. Немцы наводняют Русь.

…января.

Чья-то рука управляет действиями барона. Получил второе предупреждение. Дома не ночую. Записка барона полна грубых намеков по моему адресу.

…января.

Господи, помоги мне и моему государю. Наташа снова появилась. Эта полуфранцуженка со стальными глазами видит все. Все знают о ее встрече с адъютантом немецкого генерала. Опять лицо ее властно обозначилось в планах и поступках барона. Берлин или Петроград? Н. будет сметен, так как не пойдет с ними. Или?

…февраля.

Сегодняшний разговор мой с Наташей.

— Мичман, вы изменили долгу чести. Ваше поведение во время похорон знамени кавалергардского полка стало известно отцу Евтихию и мне. О моих отношениях с императорской фамилией вам напоминать не надо. Этого довольно?

Я ответил:

— Жду решения своей участи, которая в ваших и только в ваших руках.

Она сказала:

— Вы смените капитана Силина на мысе Подледном. Но вы смените его, пригвоздивши пулей к утесу. Исполните все распоряжения барона.

Я ответил:

— Кажется, вам известно, что я не знаю больше ничьих распоряжений.

Я особенно подчеркнул слово ничьих.

Она сказала:

— Я являюсь простой передатчицей. Вы же упустили целых дне недели! Уезжайте завтра же!

…февраля.

Так. Офицер императорского флота в роли торговца аптекарскими товарами. За полярным кругом под слоем льда, отрезанный от событий. Правильно, чорт возьми! Правильно! Но где же выход.

…Стремительно вошел человек.

…февраля.

Эта женщина то, что связывает Н. с бароном. Ничего не поделаешь. Еду. Единственное утешение: со своим рыжим чертенком эта женщина зачем-то едет в Ташкент. Может быть, без нее атмосфера разъяснится?»

Дальше страницы были залиты соленой водой. А еще дальше стремительно вошел человек. Файн отскочил от стола.

Оба смотрели друг на друга.

— Поручик Протасов — произнес Файн первую пришедшую в голову фамилию.

— Я вас не знаю — резко произнес вошедший.

Файн сказал:

— По рекомендации Н. месяц тому назад я и мой брат приняты в Мурман-Памир для экспортной работы. К вам прислан с экстренным поручением: ускорить экспедицию.

Вошедший все еще не доверял.

— Имеете ли письменные распоряжения барона?

Файн улыбнулся, разведя руками.

— Я был обыскан донага большевиками. Но им не досталось ничего.

Ледяная стена между говорившими как будто начала распадаться.

— Я начинаю вам верить — вошедший подошел к столу. Весь в оленьих мехах. Лицо желтое, до последней возможности худое. Глаза черные лихорадочные навыкате.

— Говорите московские новости. Прежде же всего под этими широтами гостеприимство.

Зашипел грог. Оба растянулись у огня, на шкурах. Стены потрясала мятель. Файн, пользуясь данными, полученными от Мурихи, а в особенности из дневника, набрасывал целую кучу сведений о Москве. Умело дал понять мичману о полной преданности своей Н. и о разногласиях с бароном. Дал понять, что барон якобы сходит на второй план.

Вскоре мичман совершенно свободно болтал с Файном, а Файн наматывал на ус все новые данные. Для создания средств общество экспортировало из Америки наркотики. Две недели тому назад увезен в Москву ящик кокаина. Но Файн, прибывший не в очередь, попал удачно. Вчера из открытого моря привезли вторую посылку. Завтра Файн погрузит ее на оленя и уедет один прямо на советскую сторону. Тут же, пользуясь тем же способом рассказа, Файн выведал самое главное: московские адреса. Теперь можно было спать. Но сходивший с ума от одиночества в ледяной пустыне мичман болтал не переставая. Глаза мичмана были расширены, его била лихорадка разговорчивости. Файн видел, что заговорщик сам попал под бремя того средства, которое заговор сделал своим оружием. И Файн стал, почти не церемонясь, задавать вопросы.