Опять бандит засунул обоих в ящик. Предварительно обоим заткнул рот вонявшими бензином тряпками. Не ограничился на этот раз запиранием крышки, а прикрутил обоих особым ремнем к скобам внутри ящика. Крышка захлопнулась. Комсомольцы задыхались…

Спустя некоторое время тронулись. Машина шла плавно, не спеша. Встала. Все затихло.

Только звенели по кузову и по лужам дождевые капли. Один раз где-то, недалеко, прошумел поезд. В непосредственной близости от машины колеса глухо заворчали. По-видимому, были в тех самых местах, где комсомольцы попались. Стояли под мостом или около.

Точный давно уже работал языком, выталкивая тряпку и, наконец, ему удалось это сделать. Тотчас он, неимоверно вытянувши голову, зубами вонзился в ремень Мартьяныча, приходившийся поблизости, но задача эта была нелегкая.

В это время послышался неясный приближающийся шум телег. Потом резкий голос над головой комсомольцев гаркнул:

— Стой, бросай оружие!

Шум сталкивающихся телег, топанье лошадей, голоса. Потом опять резкий окрик.

— Клади мануфактуру, отдай деньги!

Выстрел. Беготня. Машина пришла в движение. Плавно качнулась вперед, назад, повернулась. Все это очень напоминало сцену недавнего ночного боя. Ругань сверху и ругань со стороны усиливалась.

Вдруг неподалеку грохнул винтовочный выстрел, другой. Сверху затакал револьвер-пулемет. Машина рванулась вперед и скатилась куда-то вниз, потом опять вверх.

— Не уйдешь!..

Опять машина плясала на месте. Выстрелы не умолкали.

Точный рванул ремень зубами из всех сил, кровь хлынула из зубов, но ремень лопнул. У Мартьяныча освободилась одна рука. Он стал стаскивать ремень и уперся изо всех сил в крышку. Крышка выгнулась и отскочила.

Машина опять рванулась вперед, но вдруг страшный удар потряс ее. У комсомольцев в глазах все побелело. Раздался звон и треск. Исступленный голос автобандита вопил.

Мартьяныч высунул голову, но выскочить еще не мог, ремень его удерживал. Точный бешено вгрызся в ремень в новом месте. Глазам Мартьяныча представилась странная, дикая картина.

Машина, напоровшаяся на какой-то предмет, может быть нарочно брошенный или подложенный противниками бандита, висела в воздухе. Широкая улица предместья при свете чуть брезжившего рассвета. Небольшая кучка людей жалась в воротах или по тротуарам, изредка посылая одинокий выстрел в сторону машины. Автобандит каким-то нечеловеческим рычанием, хватая себя за голову, выкрикивал порой:

— Испакостили ненаглядного моего! У, у, злодеи!..

Бегал посредине улицы, размахивал огромным револьвером.

Вдруг завопил:

— Не тронь, не тронь вагона! Прочь от вагона, синезадый!.. Пришибу!

И стал осыпать пулями стоявший на линии вагон трамвая. Кондуктор, пригибаясь и прячась, пробовал двинуть вагон в сторону города. Несколько человек виднелись в вагоне и на площадках.

Отступали противники бандита, что ли?

Нет, очевидно, они хотели ехать за помощью, рассчитывая, что бандит, севший на мель, не успеет спрятаться, и удастся захватить его главный козырь, удивительную машину.

Стекла вагона сыпались. Но вагон все же сдвинулся. В ранней тишине пение вагона отозвалось в ополоумевшем бандите прямо дрожью, чуть не судорогами по всему телу.

И здесь произошло нечто совершенно исключительное, чудовищное.

С градом ругательств, разбежавшись и сделавши какой-то пируэт в воздухе, бандит прыгнул на столб трамвайной линии, зацепив сразу больше, чем на треть вышины.

Еще через секунду сидел уже наверху и чем-то рубил провода.

При этом проявлял огромное знание техники: не задумываясь сразу начал рубить тот провод, который был для двинувшегося трамвая особенно важен.

Противники бандита были так поражены этим вольтом, что даже прекратили стрельбу. Потом пули засвистели с новой силой, но бандит казался заколдованным.

Несколько проводов уже упали. Минута — и вся сеть с грохотом, извиваясь, рухнула. Трамвай, отъехавший полквартала, словно подшибленный, остановился. Оттуда посыпались люди. Кое-кто побежал в сторону города за милицией. Бандит же камнем скатился со столба.

Продолжение было так же дико и неожиданно. Кряхтя и испуская ругательства, выкрики злобы и ласкательные названия по адресу сломанной машины, бандит впрягся и волочил ее на себе по направлению к мосту. В обоих руках его было по револьверу, в зубах обойма. Изредка рядом или сбоку появлялась человеческая фигура, на которую бандит яростно огрызался. Так, совершенно невредимый, он протащил машину не один десяток саженей и выволок-таки на горку, к мосту.

Поставил ее за углом моста и привел в действие два укрепленных около руля револьвер-пулемета. Револьвер-пулеметы работали механически, по истощении запаса патронов одного начинал работать другой.

Сам же бандит куда-то провалился.

Комсомольцы начали звать на помощь, но никто не смел показаться из-за устоя моста до тех пор, пока весь запас патронов не израсходовался. Тогда отдельные головы стали появляться из-за углов и на линии железной дороги. Головы выглядывали и прятались. Потом отдельные люди, видя пустую машину, осторожно начали подходить. Бежали также сзади, со стороны Даниловской мануфактуры.

Мартьяныч перервал второй ремень и все же не мог вылезть. Вдруг подходившие кинулись врассыпную. Под горой что-то затрещало.

— Форд!

Действительно, буксуя на крутом подъеме, бандит выезжал на Форде, предусмотрительно спрятанном им ночью где-то поблизости.

— Прочь от машины, черти рогатые, кто только останется, жить не будет!

Подкатил. С лихорадочной поспешностью прикрепил свою машину цепью к Форду. Пробегая около комсомольцев, мимоходом хмуро и деловито захлопнул крышку «собашницы». Потом машина понеслась, купаясь в лужах.

Ехали довольно долго. Метались по пригоркам, проселкам и прямо по снегу. Потом встали. Крышка открылась и бандит, выхватив за воротники комсомольцев, швырнул их на лужи и снег и больше не замечал. Мартьяныч счел полезным укрепить свои ремни настолько, чтобы в случае надобности мог их скинуть в любой момент, пока же скрыть, что они порваны. Оба — заткнули себе рты тряпками.

Лицо бандита было совершенно неузнаваемым. Зубы оскалены, изо рта пена, глаза бегали. Он метался около машины, испуская сквозь стиснутые зубы нечленораздельные звуки.

Поднял машину на подставку, раскрыл, вертелся волчком. Это была сумасшедшая починка. Инструменты из ящика, со звоном, дождем бухнули на снег, летали из одной руки в другую. Он жонглировал инструментами; кидался на машину, под машину, в машину. Хватал части пальцами, ногтями, зубами. Части и инструменты иногда взлетали в воздух над его головой.

Огрызаясь, выбегал на соседний пригорок (машина стояла в ложбине под сводами елей), вглядывался в даль и опять с воплем несся обратно. Комсомольцы не могли оторваться, как зачарованные, от этой починки.

Постепенно гонка сменялась упорным напряженным вниманием. Жилы на лбу бандита вздулись. Он стоял на коленях возле машины, внимательно и напряженно слушая. Раздался треск, сперва слабый, потом уверенный. Бандит еще раз завел. Машина загрохотала с обычной силой. Мотор работал четко, без перебоев. Лицо бандита совершенно переменилось. Полудетская, полусумасшедшая радость заплясала на этом лице.

Высоко подпрыгнул, подбросил в воздух инструменты, закружился вокруг машины в бешеном танце. Больше он уже ничего не боялся и не выбегал на пригорок: его машина была в порядке.

Его машина была кареткой, но комсомольцы разглядели, что это была та же машина, что и прежде. Каретка была фальшивая, приставная. Бандит продолжал находиться в том же диком порыве, даже смеялся и пел.

— Ныряй, лягаши моченые, — крикнул он, втаскивая комсомольцев в их же Форд. Нырять пришлось в полном смысле, потому что в Форде плескалась вода.

Минуту бандит над ними подумал, потом зацепил Форд на буксир, влез в свою машину и помчался. Неслись какими-то проселками, деревнями. Кружным путем, где-то около Рогожской, вошли в Москву.