Алиса Мэй не отвечала, хотя слышала, как толпа зашевелилась и охнула. Она бросила ружье и потянула револьвер. Он плотно сидел в кобуре. Алиса Мэй попыталась вытащить другой револьвер, но он тоже будто прилип к коже.
— Не так-то легко, а? — прошептал Мастер, наклонившись, чтобы говорить только с ней. Его дыхание было таким же, как воздух в комнате, из которой она только что вышла. Оно пахло кровью и ужасом. — Знаешь, между тобой и мной установлены определенные правила. Тебе не удастся выстрелить. И, какими бы быстрыми ни были твои движения, ты не сможешь сравняться со мной в скорости действия. Все окажется напрасным. Все смерти. Вся кровь на твоих руках.
Алиса Мэй шагнула назад. Она не отваживалась посмотреть на толпу. Вместо этого она смотрела на свои руки.
— Послушай, ты можешь сдаться, — прошептал Мастер. — Займешь место своей сестры в моем окружении. Даже в моей постели. Знаешь, ей это нравилось. Тебе тоже понравилось бы.
Мастер облизал губы. Алиса Мэй не смотрела на его длинный, остроконечный, жесткий язык. Она разглядывала свои руки.
Он чуть попятился, все еще нашептывая:
— Нет? Это твой последний шанс, Алиса Мэй. Присоединяйся ко мне и все обернется наилучшим образом. Никто не будет обвинять тебя в убийстве Джейн и других, а то, что я дам тебе…
Его руки затрепетали. Алиса Мэй вытянула револьвер…
Они выстрелили одновременно. Алиса Мэй даже не поняла, откуда у него появилась винтовка. Она почувствовала, как что-то сильно ударило ее в грудь, и повалилась назад, на перила балкона. Но она направила свой револьвер точно в цель, и ее левая рука нажала на курок один… два… три… четыре… пять раз.
И барабан опустел. Алиса Мэй позволила револьверу упасть и, схватившись за грудь, упала сама. Она не могла дышать. Сердце быстро колотилось, понимая, что идут последние секунды жизни.
Что-то упало ей в руку. Это что-то было горячим, покоробившимся от жара. Она тупо смотрела на свою ладонь. Конечно, она видела, что это пуля, странно деформированная, будто и не пуля, а мертвенно-бледный камень.
Алиса Мэй посмотрела на свою грудь. Но крови на платье не было, ее жилет был чистым, лишь с маленькой круглой дырочкой на правом боку, точно на уровне помутневшей серебряной звезды, приколотой слева. Алиса Мэй осторожно коснулась дырочки. Но ее пальцы почувствовали только скрученные волосы. Под жилетом не было дырки, не было и крови.
Алиса Мэй села. Мастер лежал на спине у дальней стороны балкона. Теперь он выглядел просто маленьким, мертвым человеком. Страх, который испытывала перед ним Алиса Мэй, ушел.
Она подползла к нему поближе, но не успела дотронуться до него, как его плоть начала дрожать и расползаться, цвет лица поменялся с редисочно-красного на тускло-серебристый. Затем тело Мастера начало расплавляться и превращаться в ртуть. Жидкость выплескивалась из его одежды и текла в дырочки на полу, в углу балкона. Вскоре от Мастера не осталось ничего, кроме маленького автоматического пистолета, кучи тряпья и пары пустых сапог.
Алиса Мэй оглянулась на толпу. Все уже набились в вагон. Люди снимали с себя униформу «Слуг». А другие просто уходили. У всех были опущены головы, и никто не произнес ни слова. Алиса Мэй стояла, прижав руки к ребрам, чтобы унять боль. Она высматривала среди толпы своих приемных родителей и дядю Билла.
Она нашла их, но, как и все остальные, они не смотрели в ее сторону. Они повернулись к ней спиной, и их глаза упорно смотрели на город. Джейк и Стелла, крепко держась друг за друга, направились к главной улице. Дядя Билл бочком ходил по платформе. В какой-то момент Алиса Мэй подумала, что он все-таки решится посмотреть на нее. Но он так и не посмотрел.
Четвертая девочка Хопкинсов, как и третья, умерла в Динилбарге.
Алиса Мэй равнодушно подняла ружье и револьвер и перезарядила их. Патронташ был почти пустым.
Ее удивило, что паровоз свистнул. Он, казалось, только и ждал, чтобы двинуться по рельсам.
Поезд дернулся. Над ним поднялся дымок, и тут же завизжали колеса. Алиса Мэй открыла балконную дверь и вошла в вагон. Курительная комната исчезла, забрав с собой Джейн и все мертвые тела. Перед Алисой Мэй снова был длинный коридор, а у ног стоял ее сундук.
Алиса Мэй ухватилась за край сундука, открыла дверь купе и втащила сундук внутрь.
За медленно отбывающим поездом наблюдал с платформы начальник станции, дядя Билл. Поезд пошел по ветке, которой там прежде никогда не было, которая исчезла в глотке туннеля, растаявшем в воздухе. Растаял и ушедший в темноту личный вагон.
Билл утер слезы. Он оплакивал друга-тезку, оплакивал город, который потерял невинность, оплакивал почти дочку, которая заплатила высокую цену, чтобы спасти их всех.
Мои новые, действительно эпические, фантастические серии[3]
Я собираюсь прочесть пролог к моим новым сорока семи книгам из серии эпической фантастики, которые в данное время называются «Гарбелиад». Вот названия первых восьми книг:
Книга первая: «Время Штурвалов»
Книга вторая: «Трон Игр»
Книга третья: «Дракон, который умер молодым»
Книга четвертая: «Тридцать семь учеников колдуна»
Книга пятая: «Ведьминский гардероб льва»
Книга шестая: «Наступает тьма»
Книга седьмая: «Седьмая книга»
Книга восьмая: «Возвращение короля, которого преследовали по ошибке»
Говоря по правде, в остальных тридцати девяти книжках я не был абсолютно уверен, хотя и поигрывал с названием книги двадцать шестой — «Книга, название которой нельзя произносить». Знаете, задумывая серии, попадаешь в довольно жуткую атмосферу.
Как бы то ни было, я решил, что прежде чем начну писать эти книги, я должен проанализировать все компоненты эпической фантастики. Надо было понять, когда можно впервые упомянуть дьявола — должно это быть на странице сорок второй или на странице шестьдесят седьмой? Кое-что я установил довольно быстро — для начала необходим пролог, а также некое пророчество. Взгляд с высоты птичьего полета сразу премируется, и вы можете к прологу и пророчеству добавить что-нибудь еще, но это несущественно.
Итак, вот он пролог и пророчество первой книги из моей новой серии, состоящей из пятидесяти восьми книг — я только что решил, что мне нужно еще одиннадцать книг, чтобы изложить все как полагается; сорока семи для этого не хватит.
Пролог: ИЗ СЕКРЕТНОГО ГРОССБУХА
Высоко над пыльной равниной, широко раскинув крылья, парил орел. Парил, парил и… парил. Орлиные глаза зорко смотрели на землю, выискивая аппетитных зайцев.
Вот его глаз уловил какой-то блеск. Это не был блеск скучного зайца, Нет, это блестел металл.
Орел сложил крылья, которые прежде были широко раскинуты, и стал падать, как падает орел. Он падал, подобно свинцовому грузилу, вниз, вниз и вниз, пока на расстоянии двухсот тридцати футов и семи дюймов над землей вновь не раскинул крылья. Орел остановился в воздухе.
Когда орел, великая птица охоты, хищник небес, владыка птиц пришел в себя после столь внезапной остановки, то увидел, что блеск исходил от металлического значка. Металлического значка, пристегнутого к полям. К полям шляпы. Шляпы, которая была на голове. На голове, крепко сидящей на плечах. На плечах человека, который был путешественником. Путешественник не был пищей. И все-таки орел кружился над ним, наблюдая и прислушиваясь, Потому что этот орел не всегда был орлом. Когда-то он был яйцом. Но даже тогда он понимал человеческую речь. Он мог и сам говорить, но плохо. Он заикался, потому что клюв у него был выгнут дугой.
Вот что услышал орел, когда человек с металлическим значком на полях шляпы заговорил. Этот человек говорил с другим человеком, у которого не было металлических значков, и потому от него не исходил тот блеск, который привлек внимание орла, который парил в небесах.
