Отступать было поздно, как атаковать — я не знала, зато твердо помнила, что нельзя заговаривать с фэйри первым.
Но если это фэйри — то какие конкретно? Сколько я ни старалась, я не могла вспомнить среди Дивного Народа никого, хотя бы отдаленно напоминающего встреченных. Из гвиллионов, признаться, я помнила одну только Старуху, из кобольдов — вообще никого, зато точно знала, что кобольды выглядят совершенно иначе. Но кто же тогда? Ганконеры? Как бы не так… те «ласковые любовники», а из этих, сразу видно, ласковость так и прет. Дуэргары? Те точно не отличались большой добротой, зато и жили в холмах, а не среди скал…
Правый из незнакомцев шагнул вперед, сдвигая на затылок шляпу. Лицо его оказалось таким же обыкновенным, как и одежда — длинное, худое, костистое, с длинным же кривым носом и узкими усами. Только одно и было в нем странным. Глаза. Я знаю, как банально это звучит; но что же прикажут мне поделать менестрели, если дело и впрямь обстояло именно так?
Глаза эти были черными. Сплошь черными, без радужки и белка; в них не было блеска, как, скажем, у Эгмонта, напротив, казалось, что темнота — нет, Тьма! — забирает в себя весь падающий на нее свет. И казалось еще, будто глаза эти — вовсе не глаза, а отверстия, дыры, ведущие на другую сторону; и оттуда, с той стороны, на нас смотрит Великая Тьма.
Я помнила, когда уже встречала подобное. В том сне, что снился мне из года в год; тогда, двенадцать лет назад, разъяренный маг выпустил на волю кусочек этой Тьмы. Всего один лишь кусочек, не самый-то и большой, — но его хватило на то, чтобы вычерпать силы у нас троих на двенадцать лет вперед.
— Ты помнишь нас, Сигурд? — ровно спросил незнакомец.
— Пришло время платить, — так же ровно сказал второй.
Не знаю, когда я успела метнуть нож. Рукоять его давно уже грела мне руку; сейчас, наверное, сработали те самые хваленые рефлексы, о которых поет добрая половина менестрелей. Гномья сталь сверкнула на солнце… я хорошо научилась метать ножи и ничуть не сомневалась, чем закончится дело.
Но я ошиблась. Фэйри, в грудь которого летел мой клинок, даже не шевельнулся, пытаясь защититься от удара. Непринципиально, что нож не был серебряным, железа они боятся еще больше, чем серебра… но сталь лишь беспомощно звякнула, будто ударившись о скалу. Секундой раньше вокруг второго вспыхнуло синее свечение — вспыхнуло и исчезло, как не бывало. А между тем мощи этого заклинания, тем более в исполнении Эгмонта, позавидовал бы и добрый гномий болт. С расстояния в десять шагов, из гномьего же арбалета.
— Не надо, — хрипло сказал Сигурд. — Вы все равно не причините им вреда.
Оба фэйри кивнули, подтверждая сказанное. Движение вышло таким слитным, будто его сделало одно существо.
— Кто это, Сигри? — Я впервые услышала, что голос практически мне не подчиняется. — Кто?!
— Это Игроки, Яльга, — тихо ответил Эгмонт. — Демоны удачи.
— Мы пришли за долгом. — Эмоций в голосе говорившего недостало бы и на то, чтобы растопить одну-разъединовую крохотную снежинку.
— Я знаю, — сказал Сигурд. Он был бледен, как молоко; я никогда прежде его таким не видела. Волкодлак не боялся, в этом я не сомневалась ни секунды, но было здесь что-то еще, о чем я не имела ни малейшего понятия. — Я готов.
Он спешился, двигаясь со странной скованностью. Левый протянул руку, затянутую в кожаную перчатку. Перчатка была старая, изрядно поизносившаяся; на пальцах она кое-где протерлась, сменив природный коричневый цвет на благоприобретенный белесоватый. Я смотрела на перчатку, чтобы не смотреть на руку, — ибо фэйри протягивал ее так, как протягивает полноправный хозяин, желающий взять с полки приглянувшуюся ему вещь. И это было страшно, потому что Сигурд уже и впрямь принадлежал ему — принадлежал весь, без остатка, по праву, нарушать которое не рискуют и сами боги.
Навсегда; до тех пор, пока не минет вечность.
Что здесь вообще происходит?!
— Властью, данной мне…
Создавалось впечатление, что Правый зачитывает по бумажке давным-давно опостылевший ему текст. Он говорил настолько невыразительно и серо, что от этого становилось только страшнее. Потому что никакая, пусть и самая бесцветная, речь не могла скрыть — радости? счастья? — нет, чего-то иного, тоскливого, голодного и жадного, смотревшего из его глаз. Оно жаждало насытиться, хотя и знало, что голоду его суждено быть вечным.
— Властью, данной мне, и удачей, изменившей тебе…
С каждым словом из Сигурда точно уходила жизнь. Он отодвигался в другое место и другое время — если, конечно, там, куда он уходил, были места и времена. Он и в самом деле переставал принадлежать себе; я чувствовала, как то, голодное, тоскливое и жадное, уже тянется к нему навстречу, готовясь поглотить в себя.
Что происходит, боги?! Уж точно ничего хорошего…
— Стойте! — не раздумывая, заорала я.
Они остановились. Правый замолчал, Левый замер с протянутой рукой; он совершенно не выглядел смешным — напротив, мне было очень страшно. Оба демона смотрели на меня в упор; глаза у них были точно сверла, ввинчивающиеся в душу напрямик.
— Чего тебе надо, полукровка? — наконец разлепил губы Правый.
— Игры! — не задумываясь, выпалила я. — Я хочу игры!
И стало тихо.
3
— Игры? — медленно спросил Левый. Глаза его прошлись по моему лицу; я чувствовала на себе его взгляд, как чувствуют холод меча у горла. — Зачем?
Он выглядел совершенно безразличным. То, голодное, притаилось до поры, и сейчас никто не смог бы прочесть по лицу демона, о чем он думает. Если думает вообще.
— Пусть все решит удача! — сделав усилие, я посмотрела Левому в глаза. В голодную пустоту, глядевшую с той стороны; она уже почти забрала Сигурда, она захочет забрать и меня… Ну и что из того? Пускай попробует! Я Яльга Ясица, Яльга Леснивецка; и если бабка моя передала мне хоть толику удачи…
Они же ведь Игроки! А игра — это прежде всего азарт…
Ну же!..
Демон ухмыльнулся. Точнее — изобразил ухмылку; он не был человеком, он всего лишь изображал человека, и ему определенно это нравилось. Но все равно впечатление было такое, будто он дергал свое тело за ниточки, вел его, точно марионетку на ваге.
— Мы согласны, — сказал он. — Мы сыграем.
— Но не с тобой, — спокойно закончил Правый. — А с ним, — он указал на Эгмонта. — Вы согласны?
— Да, — решительно ответил маг, прежде чем я успела вставить хоть слово.
— Слово сказано, — хором, слившимся в один голос, подытожили Игроки.
— Эгмонт, ты что, с ума сошел?! — Я вдруг поняла, что сейчас случится, и мне разом сделалось холодно, как в середине зимы. Слова исчезли, я судорожно пыталась припомнить хоть одно — он не я, у него нет моей удачи! Он не сможет помочь Сигурду и погибнет сам! — Но ты… я…
— Все хорошо, Яльга, — твердо сказал он.
И мне оставалось только замолчать. В самом деле, разве я на его месте поступила бы иначе?
Но что это меняет, мрыс дерр гаст?!
— Почему он? — все-таки попыталась я. Тьма, смотревшая из глазниц Правого, обжигала мне глаза, но я не отводила взгляда. — Почему не я?! Какая вам разница, с кем играть?!
— У тебя нет денег, — безразлично сказал демон. — А у него есть.
— Мы хотим играть на деньги, — поддержал его Левый. — Это наше право.
— Пусть он передаст их мне!
— Нет, — хором сказали демоны и Эгмонт.
— Нет, Яльга. Играть буду я.
4
Правый хлопнул в ладоши. Негромкий звук странно откликнулся в скалах; и в тот же миг пространство изменилось, то ли расплывшись, а то ли, наоборот, собравшись в комок. Горы отодвинулись, сделавшись почти игрушечными. Посреди дороги встала комната — ее стенами были скалы, ее потолком было небо, но все это выглядело каким-то ненастоящим, как декорация, нарисованная дурным художником на старом холсте. Из-под земли вырос стол; он сразу же напомнил мне тот, за которым играли бесчисленные поколения адептов в оставленной вечность назад Академии Магических Искусств. Присмотревшись, я поняла свою ошибку: стол был другой, как будто корчемный, сколоченный на скорую руку. Одна его ножка была короче других, столешницу сплошь покрывали пятна вперемешку с надписями на всех языках. В центре стола возник массивный подсвечник — тоже грубый и дешевый, весь в подтеках старого воска. За такими столами играла, наверное, вся Ойкумена — от дальних южных стран, где солнце круглый год прокаляет землю, до чуть более ближнего Севера, где снег, говорят, не тает даже в середине лета.
