— Вы? — удивилась она, и раскрыла двери настежь: — Проходите.

Она прошла вперёд и остановилась в зале. Показав ему на кресло у столика, Эмилия попросила его подождать и взбежала на второй этаж, вероятно в спальню, по деревянной лестнице из красного бука. Орлов положил букет на стол, а корзинку отнёс на кухню, находящуюся справа.

Открытые двойные двери посередине зала вели в большую комнату с окнами чуть ли не во всю стену и Орлов, не вытерпев, заглянул туда. Первое, что он заметил, было полотно, грунтованное белилами, уставленное на мольберт, на котором он увидел голову офицера, явно в русской форме. Подойдя поближе, он с удивлением обнаружил, что на полотне неизвестный художник изобразил его. Он всматривался в своё лицо на портрете, которое казалось ему некрасивым, но его черты, схваченные точным взглядом, не врали и, как близнец, отражали оригинал.

— Похоже? — раздался голос сзади и Орлов смущённо разогнулся, отрываясь от картины.

— Вы меня удивили, — сказал Орлов, явно смущённый вниманием к своей персоне. Эмилия внимательно смотрела на него, наблюдая его смущение, а о своем конфузе, который беспокоил ее в начале, совсем забыла.

— Вам нравиться? — спросила Эмилия, прищурив глаза и глядя на картину.

— Я не люблю смотреть на себя в зеркало, — улыбнувшись, признался Орлов, а Эмилии, застыв на мгновение с открытым ртом, откровенно рассмеялась, глядя на него.

Она переоделась в лёгкое ажурное платье, которое подчёркивало её талию, и Орлов залюбовался Эмилией, не отводя восхищённого взгляда от её фигуры.

— Вы меня съедите,— засмеялась Эмилия, а Орлов, застигнутый врасплох, снова смутился, как мальчишка.

— Вы можете подарить свой портрет? — спросил он и добавил: — Я могу вам заказать такую картину?

— Если вы согласитесь мне позировать – я подарю вам себя, — хитро улыбаясь, захихикала Эмилия.

— Я согласен, — сказал Орлов, а напрасно, так как Эмилия тут же приказала: — Раздевайтесь.

— Как? — не понял он.

— Совсем, — сказала Эмилия и вытащила полотно на раме, загрунтованное чёрным и укрепила его на мольберте. Орлов, переминаясь с ноги на ногу, стоял сзади неё, совсем растерянный.

— Вы ещё не готовы? — обернувшись, удивилась она.

— Вы серьезно? — спросил Орлов.

— Естественно, — сказала Эмилия, и добавила: — Вы знаете, сколько стоит натурщик?

— Нет, — ответил Орлов.

— Лучше вам и не знать, — сказала Эмилия и успокоила, — не беспокойтесь, ваше лицо я прорисовывать не буду.

Орлов зашёл за ширму, стоящую в углу, и, кляня себя за неосторожность в даче обещаний, разделся.

— Ложитесь на кушетку, вам будет удобнее, — предложила Эмилия. Орлов прилёг на кушетку, прикрыв некоторые места рукой.

— Прикрывать ничего не нужно, — попросила Эмилия и начала рисовать, вначале набрасывая контур карандашом, а потом принялась за кисти. Орлов, немного смущаясь, первое время мужественно пялился на Эмилию, а к концу сеанса, незаметно для себя, прикорнул.

Он был разбужен поцелуем. Эмилия, прильнув к нему, нежно касалась его губами, поглаживая рукой затылок.

— Я пришла подарить вам себя, — прошептала она, целуя его в губы.

— Вы всегда так расплачиваетесь с натурщиками, — уколол её Орлов между поцелуями.

— Нет, — сказала она, оторвавшись от его губ, — вы первый, с кем я так поступаю, и, вероятно, последний.

Они перестали разговаривать, чувствуя, что их тела давно ожидают ласки, а губы хотят заняться другой работой, исключающей всякую болтовню. Они останавливались на несколько минут, задыхаясь, но не в силах оторваться друг от друга, снова переплелись, истощая все запасы невысказанной любви. Когда, совсем изнеможённые, они расставались поздним вечером, Орлов спросил:

— Я могу посетить вас ещё?

— Да, Мишель, — сказала Эмилия, — я буду тебя рисовать.

— Тише ты! — зловеще зашипела Генриета, глядя на Мартино, который гремел отмычками, точно был у себя дома. Розалия, стоящая на шухере и выглядывающая в калитку, обернулась к ним, исказив лицо ужасной гримасой. Замок щёлкнул и открылся, отчего Генриета вздохнула и сразу проскользнула в дверь. Она привычно прошла на второй этаж в спальню и вытащила ящики из прикроватной тумбочки, откуда выгребла себе в карманы все украшения.

Мартино деловито подошёл к картине, висящей напротив кровати и изображавшей зелёный луг с яркими жёлтыми цветами, ловко снял её, и перед ним оказалась деревянная дверка в стене, которую он сковырнул одним движением фомки. В нише лежала кучка золотых наполеондоров[12], которые Мартино сгрёб и спрятал во внутренний карман.

— Всё, идем! — сказала Генриета, и они опустились на первый этаж.

— Подожди, — сказал Мартино и отправился на кухню, где принялся греметь посудой.

— Оставь в покое ложки, дурак, — зашипела Генриета, но Мартино, не глядя на неё, запихивал серебряные приборы за пазуху. Не успокоившись на этом, он зашёл в мастерскую, где нашёл несколько картин, которые завернул в белую простыню и вышел из дома. Генриета, увидев его с картинами под мышкой, закатила в ужасе глаза и стучала себя по лбу, показывая, что Мартино дурак, каких мало на свете.

Розалия, выглянув через калитку на улицу, замахала им рукой, чтобы они торопились, и троица, петляя по переулкам, вскоре скрылась в их лабиринтах.

— Я дурак, — повторил Ламбре, стукнув себя по лбу. Мурик смотрел на него, ожидая продолжения. Ламбе, повернувшись к нему, возбуждённо сообщил:

— Мы были не на той улице.

— Объясни, — потребовал Мурик.

— Есть ещё одна улица Роменвиль, в Сен-Сен-Дени, — сообщил Ламбре, — только она находится под водой возле острова Монтрей.

Он добавил, что у его подруги, Шанталь, есть всё снаряжение для подводной экспедиции и тут же вызвал её по капу. Судя по беседе Ламбре, Мурик понял, что его помощника с Шанталь связывали совсем не дружеские, а весьма близкие отношения, которые Ламбре пытался скрыть.

Закончив разговор с подругой, он, слегка покрасневший, повернулся к Мурику и сообщил:

— Она будет ждать нас на базе возле парка Сен-Клу, рядом с шоссе 13А на Нормандию.

Прямо по курсу торчала из воды Эйфелева башня, напоминая о бесплодности усилий человека над природой. Справа, вдали, виднелся остров Сюрен, внизу плескались волны Парижского моря, а впереди бежали два парусника, пытаясь обогнать их. Магнетик легко двигался на запад, туда, где прямо с воды поднимались кварталы Сен-Клу.

Магнетик слегка вздрагивал, соскальзывая из одних магнитных струн на другие, жалуясь, что используют его не по назначению, ведь он птица высоких и далёких полётов, а не для каботажного плавания.

Свою подругу Ламбре заметил издали, что было не удивительно, так как на ней горела ярко красная спасательная куртка и такого же цвета шорты в обтяжку. Её фигура могла свести с ума не только Ламбре, а и любого мужчину, стоило только окинуть её взглядом.

Шанталь занималась тем, что подсоединяла баллончик и надувала большую пластмассовую лодку в виде катамарана. Увидев приближающийся магнетик, она замахала красной косынкой, привлекая их внимание. Ламбре, исходя слюной от восхищения, как кот раздевал её взглядом, и предпочёл бы заниматься не расследованием, а делами более приятными, но иронический взгляд Мурика остужал её намерения.

Когда магнетик приземлился рядом с катамараном, Ламбре первым выскочил из магнетика и поцеловал Шанталь в щёчку, а не будь здесь Мурика, то непременно впился бы в сочные губы девушки.

— Шанталь, — представилась девушка, разглядывая начальника Ламбре, о котором тот отзывался весьма нелестно.

— Михаил, — кивнул Мурик и у Ламбре полезли глаза на лоб: начальник, если и представлялся когда, то не иначе, как Мурик или Михаил Васильевич.