- Ты не узнаешь меня? – удивленно с заинтересованным взглядом говорил парень.

Он не знал, смотрит ли на него Ева сквозь эти чернющие, здоровенные очки. Но ему казалось, что она вовсе безразлична. Не только по отношению к нему, а и ко всему здесь происходящему.

- Нет. – холодным тоном ответила Ева и сделала глоток пива.

Парень, наблюдая всю эту картину, сказал:

- Разве тебе можно пить пиво?

- Черт! Та кто ты такой, твою мать? – с яростью сказала Ева и сняла свои очки, чтобы лучше взглянуть на этого наглеца.

- Выглядишь неважно. – сказал тот, чуть передернувшись.

Он смотрел на Еву и будто спрашивал: «Неужели ты не узнаешь меня?». И сидя так, он все больше понимал взгляд Евы, который выражал усталость, безразличие и недовольство данной ситуацией. Решив не томить душу ни себе, ни Еве, он сказал:

- Я Сэм! Разве ты меня не помнишь? – стараясь сделать доброжелательную улыбку.

Это был тот самый Сэм, длинный и худой неформал, которого Ева встретила, будучи с Астрид на тот самый памятный Хэллоуин. И вспоминая это, в сознании Евы стал всплывать знакомый образ перед ее лицом. Когда до нее дошло в чем дело, то Ева без всякого удивления сказала:

- Ах, да. Помню тебя. Ты что-то вроде подружки для Астрид. – после чего уставилась в свой салат, начав ковыряться в нем.

Сэм усмехнулся в ответ, но ничего не сказал. Ева же, запихнув в себя пару вилок салата, неожиданно для самой себя вдруг сказала:

- Кстати, нашел, чем подбодрить! «Неважно выглядишь»! Это ты всем девушкам говоришь при встрече? – продолжая пережевывать салат.

- Не хотел обидеть. – сказал Сэм, улыбаясь, - Жаль, что я больше не увижусь с Астрид. У нас с ней много общего. Тебе, наверное, тоже нелегко?

После этих слов Ева громко положила вилку на стол и, облизав губы, сказала с пронзительным взглядом:

- Отчего мне должно быть нелегко?

- Насколько я знаю, вас с Астрид связывали довольно крепкие чувства. Особенно Астрид питала к тебе нечто платоническое. – настороженно сказал Сэм.

- То есть? – продолжала прессинг Ева.

- Мне она говорила, причем не однократно, что любит тебя.

Ева зависла на полминуты, а то и на дольше. Стало видно, как ее мысли не вмещаются в ее голове. Она полезла своей рукой в карман шортов и достала оттуда браслет, тот самый. Она взглянула на слова, написанные на нем: «Я тебя люблю». Что-то зашевелилось в ней в этот момент, но она не подала виду.

- Она тебе все-таки его подарила?! – сказал Сэм, увидев браслет в ладони Евы.

Она взглянула на Сэма и сказала:

- Я нашла его в коробочке сегодня утром. Астрид оставила ее под дверью.

- Но ведь она хотела подарить его на День Святого Валентина. – сказал Сэм с недоумеванием, отчего Ева погрузилась в новые мысли.

Теперь она вспоминала все, что происходило с ней и с Астрид. Она вспоминала их лесбийские игры, поцелуи, «сюрприз» Астрид, который та хотела преподнести Еве на День Святого Валентина, но которому помешала Сара. Ева и забыла обо всем. Теперь она понимала. И с неким прозрением в глазах она сказала:

- Почему она никогда не говорила мне этого? Почему не говорила, что любит меня?

- Она боялась, что ты ее отвергнешь. – сказал Сэм.

Какие-то негативные эмоции стали появляться в Еве. Она злилась как на себя, так и на Астрид. И это разжигало в ней непонятный для нее огонь.

- По сути, я и так это сделала. – сказала Ева, - Мы поссорились с ней перед самым ее отъездом.

Сэм тревожно смотрел на Еву и видел в ней бурю, сокрытую под холодным занавесом и глубочайшим, задумчивым взглядом. Как только Сэм успел проникнуться им, Ева спрятала его под солнцезащитными очками. Недолго думая, она достала деньги из кошелька и положила их на стол, после чего, собираясь к выходу, последний раз задержала свое внимание на Сэме и вложила ему в ладонь тот самый браслет. Все попытки Сэма что-то молвить лишь были пародией на рыбу, глотавшей воздух. Ощущая нажим руки Евы на своей ладони, он не смел разжать ее и вернуть браслет. Он не смел перечить Еве, которая уверенным голосом сказала:

- Надеюсь, я больше никогда тебя не увижу.

Ей было все равно, понял ли Сэм эту фразу. Главное – Ева знала, что говорит. И легкой походкой, удаляясь в небо, она стала развеиваться в сияющей от Солнца витрине.

XXVIII Глава

Париж

1992 год

- Я приехала сюда осенью 1990 года. На одной из фотовыставок я встретила Оливье Жипама. Он сказал, что хочет стать моим менеджером. Предложил мне контракт, сказав, что ни одна модель на данный момент не имеет такого гонорара. Я согласилась. Я знала, что мой уровень не городские фотовыставки и не журналы с подземного перехода. Я выше этого. Поэтому шесть нулей в контракте вполне устроили меня. Они лишь подтвердили мою гипотезу.

Начало было ужасным. В детстве я жила кое-какое время в Париже. Но приехав сюда, будучи более зрелой, я осознала всю жестокость этого места. Париж – на самом деле никакой романтики. Чтобы не говорили глупые туристы. Они приезжают и уезжают. Они ничего не понимают. Они не видят той саванны, которая здесь. Ты или лев, или антилопа. Здесь все охотятся и прячутся друг от друга. Я всегда сюда стремилась и воспринимала данный город как обитель. Не смотря на то, что мой любимый город - Лондон. Париж никогда не ждет тебя с распростертыми объятиями. Если у тебя есть контракт, или ты личная шлюха президента, то это еще не значит, что тебе не нужно стараться. Здесь нужно лезть из кожи вон, чтобы держаться на плаву. Столица моды, мать твою!

Еще два года назад я была готова лопнуть от успеха. Я думала, что знаменита, мне все будут лизать пятки. Но это лишь земля, по сравнению с нынешним небом. И я думаю, что это не предел для меня. Нет планки совершенства. Когда кажется, что ты уже так близок к этому небу, или ты уже в нем – стремись дальше, в космос. Нужно стать самим космосом. Для всех.

Тогда я была недоделанной звездой-гермафродитом. В первый же день работы на модный дом я поняла всю жестокость данного мира. Каждая модель была готова растоптать меня на почве сексизма. Я знала, что дело в моей голове, а не в головке. Поэтому и держалась. Здесь главное – терпение. Каждый дизайнер, директор, модельер – каждый из них восхищался моей работой. Они ценили меня как алмаз. Мои же коллеги были нефтью. Они могли лишь отшучиваться по поводу моей гендерной принадлежности. Или ее отсутствия. Они не работали. Они опускали себя ниже плинтуса. А я терпела. Мне было больно за себя и за тех, кто не вписывается в рамки общества. Ненавижу сексизм. Пусть люди выглядят, как хотят. Маскулинно, фемининно, андрогинно – как угодно. Пусть отличаются друг от друга. Ведь на то мы и люди, а не копии друг друга.

- Именно поэтому вы сорвались? Данный вопрос волнует вас больше всего?

- Не знаю.

- То есть, вы не осознаете почвы своей проблемы?

- Вы психолог! Вы мне и скажите! Я вообще не знаю, что я здесь делаю! Если бы мой менеджер не отправил меня к вам…

Ева, сидя на роскошном желтом диване, давила очередную выкуренную сигарету в черной пепельнице. Ее длинные светлые волосы спадали с плеч на ее хрупкие колени, крепко прижатые друг к другу. Женщина напротив – типичная французская брюнетка средних лет с короткой стрижкой и карими глазами. Они общались по-французски. Ева, все также сгорбившись над пепельницей, крикнула:

- Черт, Сисиль! Принеси мне пачку сигарет!

В комнату вошел крепкий, широкий помощник, лютый на вид, но покорный своей работодательнице. В его компетенции было угождать Еве в любое время и везде.

- Возьмите, мадемуазель Адамс. – сказал он, протянув готовую пачку сигарет.

- Можешь пропасть, пока не позову! – сказала Ева, взяв ей данное.

Торопясь, будто не терпя, Ева тут же открыла пачку и подкурила доставшуюся сигарету. Закинув ногу на ногу, она приняла более спокойный вид, облокотившись на спинку дивана.