– Во-во! Да ты раньше и названия такого не знал! – вставил Поляк. – Одну водяру глушил и мозги никому не компостировал!

– Это я-то не компостировал? – удивился Бруно. – П…дишь! Не может быть! Я всегда компостирую! Особенно таким, как вы! А почему, угадай? А?

Бруно выдержал паузу.

– Потому что я умнее вас в четырнадцать раз!

И он громко, от души расхохотался.

Сердце у всех колотилось прямо под горлом: давно не спускались в «минус», тренированные организмы отвыкли от нечеловеческих условий подземелья. К тому же в любой момент ожидали подлянки. Фонари сперва не жгли, боялись. Двигались практически на ощупь.

– А что делать, если стрелять начнут? – спросил Ржавый. – Наземь ложиться? Так тут грязи по щиколотку.

– Хорошо, не говна по пояс, – огрызнулся Палец. – Кто в тебя стрелять станет?

– На войне снайпер всегда командира выбирает, – сказал Зарембо. – А у нас самый нарядный кто? Ржавый!

Действительно, они были в обычных рыбацких комбинезонах, а Середов – в специальном «подземном» облачении, похожем на то, каким пользовались «тоннельщики».

– Командиру обидных прозвищ не дают! – возразил Середов. И пожаловался: – У меня уже ноги не идут… И кажется, что кто-то смотрит…

– Это обычный страх «минуса», – сказал опытный Зарембо.

Когда вышли в тоннель транспортной узкоколейки и там тоже никого не обнаружили – ни часового, ни даже старого вахтера, – после этого немного осмелели. Скоро из-под мусора стали проступать рельсы, а там и на первую решетку наткнулись. Обычная стальная решетка, приваренная к старой тюбинговой арматуре. Она даже до самого верха не доходила, там оставалась прореха сантиметров в десять. Срезали за пару минут. Аккумуляторная «болгарка» визжала так, что и в преисподней, наверное, слышно было. Но все обошлось, никто не сбежался. Тут уже включили налобники на полную мощность, заговорили в голос, бояться перестали вообще. Хотя нет, Середов все равно как-то странно дергался, потел и оглядывался все время.

– И чего ты переживаешь, Ржавый? – весело поинтересовался Зарембо.

– Не знаю… Непривычно… Вы-то, ясное дело, матерые подземные волки… А у меня опыт поменьше. Знаете, как летчиков различают? По налету часов! У одного тысяча часов в небе, а у другого – сто. Вот и у нас такая же разница.

– Летчиков различают по-другому: кто летает, а кто просто сидит в кабине. Тебе ниже «Бухенвальда» спускаться и не придется. Будешь там скучать да нас дожидаться. Подушечку надувную взял?

– Какая подушечка? – обиделся Середов. – Я что, по-твоему, спать туда иду?

Пыльченко не удержался, тоже съязвил:

– А что тут такого? Сидишь, делать нечего… Надул матрац, подушечку разложил, глядишь – время быстрей и пройдет. Особенно если выйдет карликовая красотка в одной набедренной повязке…

Он был против того, чтобы брать Ржавого: тот всегда находился во втором составе и профессионализмом не отличался. Но Зарембо настоял. Или втроем, говорит, или один отправляйся. Третий – это страховка на всякий поганый случай. Отучился, видно, Зарембо рисковать в частной охране. Но чем Ржавый им поможет? Связи с поверхностью нет, к тому же ни МЧС, ни «скорая помощь», ни саперы на «минус двести» просто физически не спустятся. Так что это просто самоуспокоение. И еще одного Зарембо не учитывает: в случае ЧП, даже если жизнь ему спасут, то проживать ее он будет не в квартирке на Соколе, ресторанчиках уютных, не на ипподроме, а в многоместном бараке, в колонии…

Ну, а Ржавый – действительно всегда использовался на вторых ролях. Ходил в связке с более опытными, инициативы не проявлял, маршруты прокладывать не рвался. «Минуса» толком не знает, в серьезных переделках не бывал, да и в обычных спусках толку от него было мало: выполнял команды на второстепенные задания – и только. Но других людей просто нет. Спецотряд «Тоннель» давно расформирован, бойцы разбрелись кто куда. Полосатый погиб, Рудин после той катастрофы замкнулся, говорить с ним не захотел, с Лешим они разосрались…

Леший! Вот от кого была бы польза! Лучше его «минуса» никто не знает. Он бы и привел, и вывел. Но он слишком правильный, идейный… Еще тогда, в 2011-м, в Хранилище, когда они хотели поделить все по-честному, он один против четверых выступил: «Не позволю разграбить, мародеры…» За ствол схватился, завалить всех грозился. И завалил бы – командир слов на ветер не бросает! Только они, все четверо, заднюю включили. Правда, по слитку в конце концов он взять разрешил…

Тогда Пыльченко казалось – на всю жизнь хватит, а вышло, что хватило только на «двушку» не в самом элитном доме и, конечно, без вида на храм или Кремль. А аппетит, как известно, растет во время еды. Вот и пошли снова. С Ржавым. Его одного и удалось найти, этого селезня… В риелторской конторе на Ленинском что-то гоношил – вроде учет какой-то вел. А может, ездил квартиры смотреть, мозги пудрил продавцам и покупателям… Неважно. Точно такой же, как и был: опрятный, вежливый, морда клином. Прямо скажем: не обрадовался Ржавый, увидев старых сослуживцев.

– В «минус»? В «минус двести»?! Это еще зачем? Нет, ребята, я сейчас по другой теме…

Но когда про золото сказали, глазки сразу загорелись.

– Никаких проблем, парни, надо так надо!

Про те пять слитков, которые они взяли два года назад, Ржавый не знает. И хорошо. Решили пока не говорить. Со временем, возможно, пронюхает, но пока лучше молчать.

– Вот этот разлом, – сказал Палец, показывая на грубо заделанную дыру в бетонном тоннеле. – Через него Леший свалился сюда, когда за Амиром шел. Наверху трассу прорвало, и он сюда вместе с горячей водой ахнулся.

Зарембо посмотрел наверх.

– Как он только башку себе не разбил.

– Может, и долбанулся чутка, кто знает, – сказал Палец. – Как отряд распустили, про него ничего не слышно.

– Да, видел я его как-то, – вспомнил Зарембо. – Он в один дом на Ленинградке заходил, у нас там охраняемый объект. Весь деловой, морда каменная – как всегда, короче…

– А Леший тут при чем? – спросил Середов. – Он тоже в деле?

Палец посветил налобником в глаза Зарембо: мол, не болтай! Но тот только прищурился.

– Успокойся, Ржавый. Леший ни о чем не знает, – сказал Палец. – И знать не должен!

– Во-во! – гаркнул Зарембо. – Мы без него оприходуем оставшееся золотишко!

– Что значит «оставшееся»? – не понял Середов. – Кто-то уже приходил за ним?

Палец незаметно врезал ботинком по ноге Зарембо.

– Нет. То есть мы надеемся, что оно на месте. Мы ведь не можем знать точно, времени много прошло.

– А-а, – сказал Середов.

На этот раз Зарембо, к счастью, промолчал. Дошло, наконец.

…Чуть дальше направо уходила узкая штольня. Палец сверился по своей карте, которую рисовал когда-то по памяти. Штольни на карте не было. Может, просто забыл пометить. А может, ее пробили уже после них и выставили там самострел с датчиком движения.

– Стойте!

Замерли на месте.

– Чего? – встревоженный шепот Середова.

– Стой и молчи, – прогудел в ответ Зарембо.

Палец подобрал с пола хороший кусок бетона, дошел по стеночке до входа в штольню, швырнул туда камень. Он со стуком упал где-то в темноте. Больше ничего. Ну, и что это значит? Что там нет самострела? Или что его датчик на маленький предмет не реагирует? Палец рискнул, посветил внутрь. Штольня заканчивалась тупиком метрах в пяти от входа. Может, это… как она называется? Замуровка. Но кто, кроме Лешего, в таких тонкостях разберется?

– Пошли, – сказал Зарембо командирским тоном. Уверенно сказал, как будто ему все ясно и понятно.

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, едет поезд запоздалый…

Они здесь не были два года. Это большой срок – там, наверху, на земле. Москва чуть не каждый день меняется. Что-то реставрируют, что-то сносят, новые кварталы строят. А здесь все по-прежнему. Даже странно. А может, это только кажется.

Свет фонарей скользил вдоль рельсов, шарил по сырому бетону, по кучам мусора, наваленным у стен. Палец присел, провел рукой по поверхности рельса.