Из груди Романа вырвался стон, его руки крепче сжали тело девушки, а раскрытые губы просили пустить его к ней, словно он хотел выпить ее всю и позволить ей испить себя до дна. Он все сильнее прижимал ее к себе своими мускулистыми руками, передавая ей свое растущее нетерпение.

Условности, принятые на востоке, казалось, отошли на задний план: даже в поселках по берегам реки Ватауги овладеть девушкой обманом не было таким уж неслыханным позором, и все старались этого не замечать. Сам проповедник не выражал по этому поводу особенного беспокойства, если только молодой человек выполнял взятые на себя перед девушкой обязательства. И хотя Китти было об этом хорошо известно, она преисполнилась решимости не позволять ни одному мужчине прикасаться к ней до свадьбы. Сейчас она мимолетно подумала об этом, но рука Романа покоилась на ее груди, его рот все еще дразнил, возбуждал ее губы, она чувствовала убыстренный бег крови в венах, словно слишком много выпила бузинной настойки…

«Так вот что это такое! — подумала она, — И все произойдет сейчас, сию минуту…» Она хотела, чтобы это произошло, произошло сейчас… Все тело ее ныло от желания. Но Роман вдруг оторвал свои губы.

— Китти! — шумно выдохнул он, отталкивая ее так неистово, словно в него вселился бес. — Клянусь кровью Господа! — воскликнул он, выбираясь из-под одеяла. Подтянув к себе колени, он сидел, опершись спиной о твердую холодную скалистую стену.

Пораженная, Китти молча лежала несколько секунд, утратив дар речи. Она не могла разобрать выражения его лица, скрытого плотной черной тенью, но видела, как дрожали руки Романа, как хватался он ими за свои ноги в бриджах из оленьей кожи, словно хотел пригвоздить себя к месту.

Поднимающийся ветер прошелестел по веткам сосен, и где-то рядом с приглушенным стуком упала на покрытую инеем землю шишка.

— Что с тобой, Роман? — спросила она чуть слышно. Тело ее все еще мучилось памятью о его теплом прикосновении. Не получив ответа, спросила:

— Все из-за меня? Может, я что-то не так сделала?

— Ты? — взорвался он. — Боже мой!.. Да ты… самая сладостная, самая очаровательная девушка, никого другого и желать не стоит, Китти Джентри! И я не намерен тебя здесь, сейчас обесчестить!

— Но, Роман…

— Спи, черт тебя подери! — оборвал он ее. — Мы вместе нуждаемся во сне. — С этими словами Роман встал и, захватив ружье, вышел из-под выступа.

Китти осталась на месте — несчастная, пристыженная. Царапины и синяки отзывались теперь лишь тупой болью, а в лодыжке, которую она, вероятно, вывихнула во время сегодняшнего мучительного перехода, нудно пульсировала кровь. Девушка свернулась калачиком и, закрыв глаза, натянула одеяло на голову.

Минуты медленно текли, сменяя одна другую… Она была так утомлена, у нее болело все тело, а сон все не приходил в растревоженную душу… Скоро холод пробрал ее до костей, несмотря на одеяло, и Китти трясло как в болотной лихорадке.

— Роман… — наконец позвала она его тихим, едва слышным из-под одеяла голосом. — Я… так… замерзла… — Она с трудом произнесла эти слова клацающими от холода зубами.

После долгого молчания она почувствовала, как он потянул на себя одеяло, проскользнул под ним к ней, повернув ее с такой легкостью, словно она была младенцем. Он обнял Китти, прижавшись к ее спине, и она сразу же ощутила тепло его рук. Никто из них не произносил ни слова, и постепенно сотрясавшая все ее тело дрожь унялась, и она заснула, даже не представляя, какой ценой ему удалось держать ее в тепле эту ночь.

Однажды мужчина поднялся, чтобы посмотреть на нее. Луна освещала ее сбившиеся в кучу черные волосы, а жемчужные блики играли на нежном изгибе подбородка, мягкой впадинке на шее… Ее густые ресницы были неподвижны, словно бахрома у глаз; она глубоко вздыхала и ворочалась во сне.

Роман придвинул ее поближе к себе, и девушка затихла. Жгучее желание исторгло тихий стон из его груди. Боже, как долго не держал он в руках женщину…

Все тело Китти одеревенело и нестерпимо болело, так что при первом же движении она скривилась от муки. Наконец она притерпелась, и размеренные тяжелые шаги коня Романа ее больше не беспокоили. Ночной ветер принес с собой холодную погоду, и солнце, проглядывавшее сквозь облака, казалось бледным, обесцвеченным. Она ехала закутавшись в одеяло, а Роман сидел сзади в седле, прижавшись к ней.

Проснувшись, они почти не разговаривали и совсем не вспоминали прошедшую ночь — лишь наскоро позавтракали остатками вяленой буйволятины и отправились в путь едва рассвело. На земле толстым слоем лежал иней, в низине стелился густой туман.

Время от времени Роман вылезал из седла, чтобы внимательно изучить землю или взобраться на крутой холм — оглядеть горизонт. Потом возвращался, снова вскакивал на коня… Вот опять не уверенное в своих силах солнце выплыло из-за густых серых облаков, будто демонстрируя, как несмотря ни на что заявляет о своих правах. День разгорался все ярче, а конь лишь тряс черной гривой и всхрапывал, подергивая красновато-рыжей шерсткой, по которой то и дело пробегала рябь.

Лошадь хорошо справлялась с неровной местностью. Она принадлежала к замечательной индейской породе, полученной от скрещивания испанских лошадей с запада с местным выводком, — об этом поведал ей Роман, когда на него нашла охота побеседовать.

Во время одной из остановок он указал на крутую горную гряду вдалеке, покрытую зеленью сосен с золотисто-красными вкраплениями кленов:

— Видишь вон ту цепь гор? Река там, за ней. До нее осталось не больше мили.

— Ты имеешь в виду Кентукки?

— Совершенно верно. Мы должны торопиться.

Китти с облегчением вздохнула при мысли, что скоро будет дома.

— Поехали! — бросила она.

— Погоди. — На лице Романа появилось гораздо более серьезное выражение, чем обычно. — Сначала мне нужно кое-что сказать тебе…

— Если это по поводу прошлой ночи, то не стоит беспокоиться! — быстро отозвалась она с деланной беспечностью.

— Думаю, что стоит.

Теперь в его облике снова появилась та спокойная и проникновенная мягкость, которую так часто замечала Китти, но в то же время перед ней стоял тот же самый человек, который с такой отвагой, с такой свирепостью вел схватку с индейцами. На его охотничьей рубахе кое-где еще виднелась запекшаяся кровь.

— Должен сказать, что во многом это зависело от неожиданных обстоятельств, — знакомая ей вымученная и кривая улыбка исказила его лицо, — но я считаю себя человеком чести, и с моей стороны было большим заблуждением поступить так… как я поступил. Тем более… — его отчаянно-голубые глаза заблестели, в них светились искренность и честность, — …что у меня отличная жена, которая ждет меня.

На какое-то мгновение Китти была настолько оглушена его словами, что только молча уставилась на него в изумлении.

— Ж… ж… же… жена? — заикаясь наконец произнесла она.

— Да… Там, в Виргинии…

— Но ты об этом никогда не говорил… — В этой фразе явно звучало обвинение, и она закусила губу, чтобы сдержаться.

Роман отвернулся.

— Не считал нужным до сегодняшней ночи.

Они сидели молча, и Китти с трудом сдерживала душившие ее слезы. Теперь ей ужасно захотелось лишь одного — вернуться снова на Выдряной ручей, подняться к себе на чердак, пахнущий старым деревом и сладким ароматом лепестков шиповника, которые она всегда собирала, чтобы посыпать ими свой тощий, набитый травой матрац.

— Теперь можно ехать? — наконец спросила она.

Он грустно кивнул.

В форте объявили тревогу, и Бун, заступив в свою очередь на наблюдательский пост, увидел крупного гнедого мерина, который приближался к ним по берегу реки.

— Это Роман! — выкрикнул он, прикрывая глаза от слепящего солнца. — Кажется, он кого-то везет с собой в седле!

Его сообщение разлетелось по всему лагерю. Изекиэл Тернер, мастеривший себе пару новых мокасин, бросил шкуру буйвола и шило на крыльце и выбежал из хижины, а Ребекка Бун и Элизабет Кэллоувэй, которые варили мыло в большом железном чане, оставив кипящую, пузырящуюся смесь, последовали за ним.