Что делает русский студент в минуту печали? Правильно! Идёт за водкой! (Хотя, верно будет и то, что он идет туда во все остальные свободные, а иногда и занятые «минуты»).

К нам Толик вернулся чернее тучи, аккуратно уложил вино в холодильник, после чего мы отправились в ларёк за более эффективным болеутоляющим.

Эта жестокая фраза «давай останемся друзьями»! Она стёрла обычную самоуверенную усмешку с губ мужественного красавца Толика и превратила его в щенка лабрадора, выброшенного хозяином за дверь в дождливую погоду. Первые пару часов он молча пил водку стаканами и меланхолично разглядывал нас огромными полными слез глазами, слушая утешительные доводы про то, что:

а) она всё равно нафиг никому не нужна, и на неё кроме Толика никто не посмотрит;

б) всё равно шлюха, и спит со всеми направо и налево; и

в) по крайней мере, у Толика был секс, а Роме уже три раза девушки предлагали остаться другом без малейшего намёка на предварительный интим!

Толик слушал, глотал водку и согласно кивал, как китайский болванчик. После седьмого или восьмого стакана кивание прекратилось, Толик поднял на нас мутные глаза полные боли, и рёв смертельно раненного быка огласил комнату. Наш друг принялся молотить кулаками по столу, вдребезги круша стаканы. Осколки глубоко входили в руки влюбленного, но он словно не замечал этого, продолжая вопить и молотить по каше из осколков стекла, фаянса и ошмётков закуски.

Осыпанные брызгами стекла и крови в первые пару секунд мы с Ромой оцепенели и временно утратили способность действовать.

Ещё через мгновение обезумевший Анатолий поднялся, воздевая к потолку окровавленные длани, развернулся и попытался выйти в открытый космос на высоте третьего этажа прямо через оконное стекло. Нашему с Ромой прыжку позавидовали бы лучшие футбольные вратари мира. Перехватив жертву безответной любви в воздухе, мы обрушились на неё сверху, припечатав к полу и дополнив душевные страдания легким сотрясением мозга. Сверху нас красиво осыпал дождь осколков оконного стекла, которое неудавшийся самоубийца успел задеть, нанеся себе ещё пару глубоких порезов.

Следующее утро незадачливая жертва любви встречала с эпическим похмельем, забинтованными руками, а также шишками и ссадинами на голове.

– Какой же я дурак, – простонал он, оглядывая лужи крови и кучи битой посуды на полу и на столе. – А по голове меня кто вчера приложил?

– Клин клином вышибают, – виновато пробормотали мы, разливая принесённое пиво в два чудом уцелевших бокала.

* * *

В это время дела в институте шли не лучшим образом. Зимнюю сессию я закрыл со скрежетом, но некоторые преподаватели не обошлись без пары недружелюбных и даже злобных пророчеств. Не желая раздражать их, весь второй семестр я старался попадаться им на глаза как можно реже, и вместо пар стирал пальцы о гриф гитары.

Мы с Мишей организовали рок-группу и кинули все силы для скорейшего покорения музыкальной сцены.

Моё лидерство в группе не подвергалось, сомнению, как минимум с моей стороны, что было очень логично – у меня был приятный и громкий голос, и в те ноты, в которые я попадал, я попадал исключительно красиво.

Миша придерживался ошибочного мнения, что лидером группы является он, так как он единственный из группы имел музыкальный слух и мог настраивать гитару. Вакансию барабанщика через некоторое время заполнил Славик, который был так очевидно не музыкален, что сразу согласился быть барабанщиком.

Барабанов, правда, у нас не было, и первое время во время репетиций ему приходилось держать ритм ложкой по обложкам учебников и банке из-под тушенки. Во второй руке у него была деревянная палка, которой он изредка с оттяжкой бил по разложенным на кровати подушкам. В общем, подошёл креативно.

– Бас-бочка – это основа ритма! – компетентно прокомментировал он свой вандализм. Смущенные незнакомым термином мы с Мишей многозначительно переглянулись, оценив правильность выбора.

Первое время репетиции привлекали зевак из соседних блоков, которые не упускали возможность позубоскалить над «барабанной установкой» Славика и творческим процессом в целом

Однако уже через месяц мы записали альбом акустических и инструментальных хитов собственного сочинения и снискали себе признание нескольких фанатов из числа особо непритязательных в музыкальном смысле обитателей общаги. Шесть композиций носили легкий психоделический налет и были похожи ни на что.

После выпуска этого магнитоальбома значимость нашего вклада в культурное пространство стала очевидна, и мы решили дать команде название. По поводу этого был организован брейнсторминг с непременными возлияниями.

Повернувшийся на почве дума и дэт-металла Славик выдвигал малопонятные названия на латыни вроде «Морбиус Литера» или «Трайангл Ансёртанти», Миша лоббировал простые и поэтичные названия вроде «Ночь» или «Осенний блюз», мне же хотелось, чтобы группа называлась интересно и оригинально, ну, например, «ПараНоев Ковчег».

– А водка-то у нас кончилась, – прервал застольные дебаты Андрюха. – Я бы сходил, но денег у меня нет. Извиняйте! Я – подлая нищенка!

– Вот оно! – воскликнул я. – «Подлая нищенка»! Чем не название для группы?

– Учитывая то, на чём мы играем, вполне подходит, – хмыкнул Миша.

– Ну, или Цереус Контентиус, может? – робко добавил Славик. Он тоже не любил скидываться, и был не прочь взять на себя роль гонца в ларёк.

Информация о молодой группе неслась по миру, и уже порой достигала наших ушей, в несколько искаженном в виде.

– Отличную группу слышал недавно на кассете у пацанов в третьей общаге! – рассказал мне пьяный третьекурсник на вечеринке каких-то случайных знакомых, – и название прикольное – «Подлый Онищенко»!

Стало очевидно, что пора выходить на новый уровень и осваивать настоящие инструменты.

* * *

«Жизнь – дерьмо, если ты не играешь в рок-группе!» (С) У. Галлахер

Мы заслали беспардонного Славика подружиться с институтским администратором БАЗа (Большого Актового Зала), снабдив его бутылкой водки и наставлениями. К вечеру наш барабанщик вернулся с перегаром, набором интересных историй из жизни музыкантов и разрешением «подлому Онищенке» репетировать на институтских инструментах. С этого момента мы стали реальной силой в музыкальной тусовке института.

Конкуренцию на пути на местечковый Олимп нам составила группа эстетов с психологического факультета, практикующих исключительно зарубежные песнопения, под предводительством признанного вокалиста и сердцееда Вани. Предметом его гордости были длинные русые волосы, неподражаемой высоты и звучности «козлетон» и умение раскрутить на секс за пять минут любую девушку из числа тех, кто и так мечтал раскрутиться на секс с институтской «звездой». Надо сказать, таких хватало.

Он и его команда не преминули выразить эстетствующее «Фи!» нашему русскороковому репертуару из песен Чайфа, Чижа, Сплина и Калинового Моста.

Однако, в силу цеховой солидарности, в общем и целом, «психи» общались с нами в меру дружелюбно и снисходительно.

Поглядывая на их новенькие блестящие инструменты, кожаные штаны, косухи и уверенные позы, мы чувствовали себя несколько подавленно и скованно. Славик постоянно сбивался с ритма, я то и дело норовил пройтись вокалом «по соседям», а Миша слыша всё это, корчил такие отчаянно-душераздирающие мины, что наш Подлая Нищенка-бэнд выглядел жалко и уныло. К тому же выяснилось, что представляться этим именем нам неловко.

– Парни, а как ваша группа называется, – спросил как-то Ваня, выходящий из репетиционной комнаты в окружении своих мрачных соратников.

– Да, у нас пока нет постоянного названия… – смущённо промямлил Миша.

– Пока, постоянного названия не придумали… – пробубнил я.

– «Подлая Нищенка»! Мы называемся «Подлая Нищенка!» Фактически мы этим отражаем бедность нашего технического инструментария, и наш статус аутсайдеров на институтской сцене, хотя мы встречали уже некоторые необычные трактовки нашего названия как, например «Подлый Онищенко»… – радостно теребя очки, принялся объяснять общительный Славик, не замечая наших раздраженных взглядов.