Как опытный тактик, наш друг решил действовать решительно.

– Салам Алейкум, братья! – выскочил он из машины, уверенным взглядом обводя собравшихся. – Мы с вами живём на одной земле, по одним законам!

Речь была пылкой и убедительной. Подогретый коньяком Юрец, походя, дал прикурить Цицерону, Демосфену и, зачем-то, Катону Старшему. Загипнотизированная аудитория завороженно колыхалась в надвигающейся тьме, как кобра перед дудкой факира.

Пылкая риторика разила низменные инстинкты подельников разукрашенного торчка (а это были именно они), и призывала выпить вместе по братским понятиям, обняться и отдать машину первоначальному владельцу. Угонщики внимали вдумчиво и где-то даже почтительно. На определённом этапе перед Гришей забрезжила надежда уехать отсюда на родной восьмёрке.

– Надеюсь, всем теперь всё ясно? – закончил свою речь Юрец.

– Мне ещё раз объясни, – от толпы отделилась двухметровая гора мыщц, заросшая рыжей шерстью и приблизилась к Юрчику. – Я не понял.

(На этом месте Юрчик прерывает свой рассказ.

– Ну, за понимание! – мы чокаемся пластиковыми краями и выпиваем.

Повисает пауза. Мы громко похрустываем огурцами с нашей дачи.

– Так, а что же дальше? Что ты ему сказал? – спрашиваем мы.

Юрчик улыбается печально и иронически.

– Да я посмотрел на него снизу вверх и понял, что он слишком здоровый – не поймёт.)

– Ты слишком здоровый – не поймёшь! – сказал Юрчик и что есть силы треснул абрека в челюсть. Громила слегка качнулся из стороны в сторону, тряхнув головой, и ситуация, всхлипнув, перешла под контроль кровожадных угонщиков машин.

В описании дальнейшего Юрчик и Гриша не могли прийти к консенсусу, но оба сходились на том, что большинство угонщиков было обуто в кроссовки, а не в ботинки, или, скажем, кирзачи. Иначе всё могло закончиться гораздо хуже.

(Мы наливаем ещё и толкаем одобрительные тосты, перемешивая их шутками. А фраза «слишком здоровый, не поймёт» становится нашим локальным мемом.)

Это было счастливое время.

Я одновременно жаждал перемен и новых впечатлений, но не хотел расставаться с людьми, ближе которых у меня не было. Думаю, что-то подобное испытывали и они. Они, конечно, были рады за меня и даже где-то горды тем, что я смог вырваться из болота этого гиблого городка в большую и интересную жизнь. С другой стороны со мной отсюда уходила какая-то счастливая и беззаботная пора. Ведь двое друзей – совсем не то, что трое.

Мы стали чаще шутить и смеяться, скрывая печаль от неминуемого расставания. Юрчик обещал приезжать в Пятигорск, в котором располагался мой институт. Однако потом за пять лет так ни разу и не выбрался ко мне, хотя отделяли нас всего лишь три часа на автобусе.

Прошли годы. Жизнь раскидала нас за тысячи километров, редкие звонки сменились молчанием. Постепенно разговоры стали всё более натянутыми. Юрчик обижался, что не приезжаем и редко звоним. Злился на себя, что не может решить финансовые проблемы и самому выбраться к нам. И, мало помалу, общение сошло на нет. Когда вы живёте разной жизнью за тысячи километров друг от друга, общих тем для разговора становится все меньше.

Мы с братом винили себя, что потеряли связь с другом. Каждый раз, выпив водки, клялись в один прекрасный день бросить всё и приехать к Юрцу в Нальчик. Нагрянуть с подарками и закутить на неделю. Так, как мы никогда не могли закутить в дни нашей юности по причине хронического безденежья. А жизнь затягивала бытовыми проблемами постоянными «важными» тратами, и время уходило.

Однажды вечером мы с жаром обсуждали, что столько раз обещали себе навестить старого друга и не сдержали обещаний. В запале было решено бросить все и поехать в гости к Юрцу. Всю ночь предвкушали, как прокатимся на такси по местам боевой славы, навестим вместе с Юрчиком старых приятелей из тех, кто еще нас помнит.

На следующий день я проснулся в отличном настроении, окрылённый решением. Позвонил и забронировал гостиницу в Нальчике, заказал билеты и набрал старый номер, по которому не звонил уже несколько лет.

Я сильно волновался. Не знал, что услышу в ответ. Я был готов к упрёкам и обидам. Но все же был уверен, что, несмотря ни на что, Юрчик будет рад слышать нас, а тем более будет рад узнать, что мы едем.

Трубку поднял его отец.

– Добрый вечер Александр Петрович, а Юру позовите.

– Кто его спрашивает?

– Это Дима и Паша, друзья его, мы жили недалеко от вас раньше, помните?

– А Юры нету…

– А когда будет?

– Юра умер полгода назад.

После окончания школы человек превращается в личность. Я говорю о том, что он в первый раз может распорядиться своей жизнью до некоторой степени самостоятельно. Кто-то идёт в армию, кто-то упорно готовится все лето, надеясь без взяток поступить в какой-нибудь самый-престижный-ВУЗ-страны… и только потом идёт в армию. Кто-то выбирает путь наименьшего сопротивления и подает документы туда, куда уж точно возьмут, и потом работает менеджером по продажам китайских фонариков в метро, гордо повесив на стену диплом дизайнера пляжных зонтиков и садовых оград с отличием… от нормального диплома.

В лингвистический институт я попал, минуя кулинарный техникум, и военную академию. Сейчас уже не помню, откуда у меня была такая тяга к кулинарии и военному делу, но чаша весов моей судьбы угрожающе пораскачивалась и склонилась в итоге к инязу.

С детства иностранные языки давались мне легко. Однако русский, что называется, «хромал», и часть семейного бюджета была выделена на то, чтобы подтянуть грамматику и пунктуацию у эксклюзивного репетитора, к которому меня устроили по «большому блату и протекции».

Репетитор был не прост. Его отрекомендовали как бывшего зам. зама. министра образования республики и заслуженного учителя РФ.

При личной встрече оказалось, что он – это древняя старушка по имени Изольда Ивановна. За стеклами её дубовых сервантов пылились все награды, которые мог «нафармить» * преподавательский персонаж её уровня за такую длинную карьеру. Основной её странностью было то, что она вставляла в свою речь какие-то абсолютно нелогичные паузы. В итоге, за свои же деньги мы выслушали получасовую речь о том, как ей недосуг заниматься с учениками, и какое большое одолжение она нам делает…

– Русский… язык недаром называют… великим, – пафосно проинформировала она, и процесс начался.

Эксклюзивная группа абитуриентов-филологов состояла из меня и Вовы, который в первый же день знакомства у подъезда бабкиной резиденции предложил мне раскурить косячок (от чего я вежливо отказался), и подогнал кассету группы Нирвана, которая показалась редкостной нудятиной. Я ответил ему двойником своей любимой группы – Helloween «Зе киперз оф зе севен киз» и был удостоен снисходительными ремарками.

Разумеется, как настоящие интеллектуалы, мы оба считали, что слишком начитаны и подкованы в родной речи, чтобы ходить к репетитору. И к первому тестовому диктанту подошли с намерением показать старушке, что она зря берёт с нас деньги. Я сделал в диктанте 13 ошибок, а Вова 21. Изольда Ивановна торжествующе посверкала очками и приступила к муштре.

Сказать, что атмосфера, царившая на занятиях, была скучна, значит не сказать ничего. Под тиканье настенных часов с кукушкой и мерное бормотание королевы репетиторов мы водили ручками по бумаге, попеременно зевая до боли в скулах. Мой молодой организм протестовал против этой полуторачасовой пытки, и однажды, перед очередным уроком я согласился на предложение Владимира скрасить скучные занятия [удалено цензурой].

– Будет весело, – пообещал он.

Я себе и представить не мог насколько весело будет.

Сделав несколько затяжек, я ничего особенного не почувствовал. Мы ещё поболтали на улице и пошли на занятие. Накрыло меня уже, когда мы прошли в дубовый кабинет, приспособленный для наших репетиторских истязаний.

– Тема сегодняшнего урока – «Обособление обстоятельств», – торжественно провозгласила Изольда Ивановна.