Люди, которые толпились впереди машины, поняли предупреждение и начали медленно расходиться.

Терри до упора вдавил педаль газа. Конечно, это была не «Макларен F1», но, когда я посмотрел через заднее окно, толпа достаточно быстро удалялась.

Мы выезжали из Центрального района.

— Я хочу поехать к Кэрол. Район Трибек.

— Ее там нет, Фин, — сказал Терри. — Ты звонил, помнишь?

— Она не подняла трубку. Это не означает, что ее там нет. Послушай, Терри, ты уже достаточно сделал. Просто подбрось меня туда, а я уж сам доберусь.

— Эрни не понравилось бы, если бы я бросил тебя, — сказал он.

— Эрни мертв, он разрешил мне ехать в Бомбей, он сам замешан во всей этой грязи. Какое ему вообще дело до меня?

— У Эрни был свой собственный кошмар, — тихо сказал Терри.

Мы подъехали к дому Кэрол. Казалось, все было спокойно: пара полуночников бродила по тротуару, мужчина, выгуливавший собаку, наклонился, чтобы подобрать ее экскременты. Машина «скорой помощи» промчалась мимо нас, чуть не снеся дверцу потрепанного автомобиля Терри, когда я широко открыл ее, не подумав.

Мы вошли в дом. В холле никого не было. В здании не было ни консьержа, ни лифта. Мы поднялись на третий этаж. Рана на бедре жгла все сильнее по мере преодоления каждой скрипучей ступеньки.

Мы с Терри уставились на дверь квартиры Кэрол.

На ней небрежно была наклеена синяя лента. Полицейская лента. Висел грубый навесной замок. Записка предупреждала, что входить в квартиру строго запрещено.

— Боже, — произнес Терри. Он достал свой сотовый и визитку. — Я позвоню Манелли.

Я прикоснулся к ленте, словно это была телеграфная лента, которая могла передать мне новости через руку.

Не нужно никуда звонить.

На противоположной стене коридора я увидел огнетушитель. Я снял его с крепления. У меня от напряжения заломило руки. Но я не обращал на боль никакого внимания. Огнетушитель был достаточно тяжел, чтобы помочь мне войти в квартиру Кэрол.

— Не звони никому, — сказал я Терри, начиная раскачивать огнетушителем.

— Фин, нет! — Он благоразумно отступил в сторону.

Я подступил ближе к двери и обрушил огнетушитель на полицейский замок.

По всему телу прокатилась волна от удара, как от землетрясения. Замок не сдвинулся с места.

Я ударил еще раз.

На этот раз последовал ожидаемый треск.

— Теперь пни дверь, — попросил я Терри. — Я не могу особо шевелить ногами.

— Не будь идиотом, — сказал он.

Я снова начал раскачивать огнетушителем.

— Я не уйду отсюда, пока мы не побываем внутри.

Терри оттолкнул меня в сторону и толкнул в дверь ногой чуть ниже ручки. Все выглядело так, словно он знал, что делать.

Дверь распахнулась.

Внутри все было очень похоже на мою квартиру. Единственное отличие заключалось в том, что у Кэрол были вещи, которые действительно можно было выбросить. Мебель, бокалы, фотографии, одежда, растения, безделушки — все было подхвачено порывом ненависти, который пронесся по ее квартире.

И такие же имена были написаны на стенах. Таким же красным цветом, такими же грубыми мазками.

Я стоял в гостиной. Диван, на котором мы начали заниматься любовью, был перевернут и кровоточил красной краской. Я прошел в спальню. Кровать, на которой Кэрол прижималась ко мне, теперь была осквернена, раздроблена на маленькие кусочки.

— Где она? — закричал я.

Куда она уехала? К матери? Или дальше, из города, из штата? Где она спряталась? Она, должно быть, испугана, сбита с толку.

Я как в трансе побрел в ванную.

Унитаз разбит; мази, кремы, дезодоранты Кэрол стали пенистыми островками в луже воды, расползшейся по полу.

Я подобрал пустую бутылочку от таблеток и положил в карман.

В гостиной Терри сидел на корточках около расколотого телефона. Он копался в порванных, залитых красной краской бумагах, которые были разбросаны по всему полу.

— Там есть что-нибудь? — спросил я.

Он отрицательно покачал головой:

— Счета за коммунальные услуги, банковские выписки и еще целая куча всего, что я не могу прочитать из-за краски.

Я присоединился к Терри. Он оказался прав — мы не нашли ничего, что могло бы помочь нам, кроме ничего не значащих теперь счетов за коммунальные услуги. Это казалось таким печальным. Словно кто-то сказал Кэрол, что у нее больше нет дома. «Послушай, — говорил этот кто-то, — ты разрушила мою жизнь. Теперь настала твоя очередь».

Я поднял одну из нескольких уцелевших бумаг. Может быть, в ней скрывался ответ, где она теперь.

— Нам лучше выбираться отсюда, — сказал Терри. — Кто-нибудь, наверное, слышал шум.

Взяв еще пару бумаг, я встал.

— Хорошо, — сказал я.

Но ни на лестнице, ни в вестибюле никого не было.

Когда мы подошли к машине, я услышал вой приближавшихся сирен.

В этот раз Терри не давил на педаль газа, мы медленно подъехали к перекрестку в конце улицы и слились с потоком машин. Мы стали частью бесконечной очереди шумящих и гудящих автомобилей.

Пока мы ехали на север, я изучал бумаги, вынесенные из квартиры Кэрол. В основном это были медицинские счета. Она прошла несколько рутинных проверок, которые стоили ей нескольких сот долларов. Но был один счет, который заинтересовал меня. Он был прислан из места, называвшегося «Святая Сесилия». В этом счете ничего не было написано о пройденном курсе лечения. Была указана только цена — семьдесят пять долларов в день, и общая стоимость. Также не было сказано, что это больница. Может, хоспис? Нет, люди не выписываются из хосписов.

Какого черта Кэрол делала там?

Это место находилось неподалеку от парка Форт Трайон, на расстоянии вытянутой руки от Клойстерс.

Кэрол рассказывала мне, что знает место, которое одновременно было и хорошим, и плохим. Святая Сесилия не была больницей для тела. Из-за связи с Джей Джеем, принесшей Кэрол столько страданий и мук, она оказалась вынуждена искать место, в котором излечили бы ее душу.

Убежище.

— Мне необходимо увидеться с ней, — прошептал я.

— У тебя завтра встреча с Манелли, Фин, сосредоточься на этом. Давай решать по одной проблеме за раз.

— У меня нет времени заниматься каждой проблемой по отдельности, — отрезал я. — Точера четко сказал об этом.

— Ты не должен так давить на Пабло. Он рисковал головой ради тебя.

— Он рисковал моей головой.

— Нет, — твердо сказал Терри, — не только твоей. Он в безвыходном положении. Начнем с того, что он не понимает, почему Макинтайр поставил его на это дело: ведь он специализируется совсем в другой области права. И он не понимает, почему Макинтайр так радовался, когда снял его с твоего дела. Он был в замешательстве на каждом этапе, и он очень старательный, но случается… — Терри снял одну руку с руля и махнул ею в сторону. — Он умный, он почувствовал страх других и сам испугался. А еще он сострадательный.

— Откуда ты так хорошо знаешь его?

— У таких людей, как я, есть много причин быть благодарными Пабло Точера.

У таких людей, как он? Что Терри имел в виду? У судебных исполнителей? У людей, которые носили очки?

Тут меня осенило.

— Пабло работает на общество геев, — сказал я.

Терри кивнул:

— Люди считают, что в таком городе, как Нью-Йорк, у геев нет проблем. Это не так. И жизни многих стали лучше благодаря Пабло Точера. Ты же не думаешь, что простой адвокатишка мог вытащить тебя из аэропорта Кеннеди на машине, да еще и не на полицейской машине?

— Я думал, что это было не его дело, — сказал я.

— Не его дело, но только не «Шустер Маннхайм». Но когда он делает благие дела…

— А Макинтайр знает, как Пабло проводит свое свободное время?

— Нет, — сказал Терри, — но Пабло верит, что он действительно знает все. По-моему, это-то и пугает Пабло больше всего. У него есть много причин, чтобы бояться.

Несмотря на то что я мало знал о Макинтайре, я не стал сомневаться в словах Терри.

— Письмо Эрни все еще у тебя? — спросил я. Конечно же да. Терри пообещал хранить его, а он был из тех людей, кто держит свое слово.