Воевода Младен еще больше осунулся и постарел.

Однажды весь стан всполошился. Слух о том, что Анке стало еще хуже, мигом облетел хижины, и гайдуки высыпали наружу. Арсен и Драган зашли в дом воеводы. Здесь пахло настоями трав и зеленой хвоей, раскиданной по земляному полу.

Анка лежала на высоко взбитых подушках, тяжело дышала. У нее в ногах сидела Златка. Якуб подогревал над огнем какое-то ароматное питье.

Драган с Арсеном остановились у порога.

Воевода, склонившись к жене, шептал:

– Анка, Анночка, что это ты надумала?.. Подожди весны – тепла, солнца! Я возьму тебя на руки, подниму на высокую гору, оттуда вглянешь на всю Болгарию. Может, милые виды ее вдохнут в тебя новые силы, а теплый весенний ветер с Белого моря отогреет твою кровь… Не болей так, моя дорогая! Не причиняй мне и Златке, и всем нашим друзьям горя! Анка!

Он опустился перед кроватью на колени, взял бледные исхудавшие руки жены, прижал их к щекам. Плечи вздрагивали от рыданий, которые он не мог сдержать усилием воли.

Златка мокрым платочком тщетно вытирала слезы. Якуб перестал помешивать в горшочке, закусил губу.

Вошедшие опустили головы.

Анка улыбнулась болезненно, виновато.

– Младен, любимый мой! Не видать мне больше наших милых гор, нашей Планины… И не вынесешь ты меня на высокую гору… Разве что мертвую… чтобы я вечно смотрела на родную Болгарию… Но и оттуда я не увижу своего сына… своего Ненко. А мне так хочется встретиться с ним… в последний раз… Хочу насмотреться на него… перед смертью. За жизнь не имела возможности насмотреться…

Она умолкла и отвернулась к стене.

Младен растерянно оглянулся вокруг.

– Но это же, милая, невозможно сделать, – сказал он тихо. – Ненко – янычар. Он в Сливене… Ты не можешь поехать к нему, а он…

В хижине повисла долгая мрачная тишина. Потрескивали дрова в очаге, гудело в трубе. Слышалось хриплое, прерывистое дыхание больной.

– А он… может прибыть сюда! – раздался вдруг голос Арсена.

Анка встрепенулась, подняла голову.

– Как?

Младен удивленно, с укоризной взглянул на казака. Но Арсен и не заметил этого.

– Мы привезем его сюда!

Воевода быстро поднялся. В его глазах вспыхнул гнев.

– Арсен, ты понимаешь, что говоришь? – И, понизив голос до шепота, добавил: – Ты обезумел! Ожидание, надежда придадут больной силы. Эти дни она будет жить надеждой на встречу… Но если Ненко не приедет, это убьет ее!

– Он приедет! Не может не приехать! А не захочет – силой привезем его!

– Как же это сделать! Вас сразу же схватят в Сливене! Там полно войск! Кроме того, мы подвергаем опасности свой новый стан…

– Младен, это… моя последняя просьба к тебе, – тихо произнесла Анка.

Воевода опустил плечи, помолчал. Потом махнул рукой:

– Ладно.

День был ветреный, холодный. Вместо мелкого снега, шедшего в горах, здесь, в глубоких ущельях Синих Камней, сеялась с неба надоедливая морось. Пронизывающие колючие иглы секли лица. Гайдуки кутались в грубошерстные епанчи[3], глубже натягивали на головы шапки. Вздрагивали и фыркали мокрые кони.

Драган дал знак остановиться. Четыре всадника спешились, завели лошадей в узкое мрачное ущелье, привязали к низкорослым деревьям. Возле них остался Стоян. Он обнял всех уходящих:

– Удачи, друзья!

Когда стемнело, Драган, Якуб и Арсен вошли в город. Узким переулком, залитым жидкой, чавкающей под ногами грязью, добрались до базарной площади. Драган оглянулся и, убедившись, что вблизи никого нет, постучал в ставни большого высокого дома. Двери быстро открылись, показался хозяин.

– Кто тут? – спросил, присматриваясь к темным фигурам.

– Бай Димитр, поклон от воеводы, – прошептал Драган, заходя в сени.

– Прошу в дом, друзья, – так же тихо ответил хозяин и, прикрыв за собой дверь, закричал: – Майка, майка, дай нам что-нибудь подкрепиться!..

Хозяину, Димитру Ганчеву, на вид можно было дать лет пятьдесят. Движения его неторопливы, степенны, но в глубоко посаженных глазах светились юношеская сила и твердая строгость.

Когда на столе появилась тушеная баранина, Димитр впервые улыбнулся.

– Знал бы Сафар-бей, что у него под боком четверо гайдуков говорят сейчас о нем! Взбесился бы!.. Ну и ну! Кто бы мог подумать, что он – сын воеводы Младена!

– Что удалось узнать, бай Димитр? – спросил Драган.

– Выведал все, что надо. Сафар-бей расквартировал своих головорезов в янычарских бюлюках, а сам остановился у богатого спахии-онбаши.

– Это хорошо. В бюлюках его труднее было бы взять.

– Дом онбаши тоже усиленно охраняется. Сафар-бей повсюду выставил стражу.

– Вот как!

– Но рядом с онбашой живет мой старый приятель Станко. Этого не предусмотрел чорбаджия, – улыбнулся Димитр. – Правда, пришлось немало потрудиться, чтобы уговорить Станко помочь нам. Он оставит на ночь ворота незапертыми, а также выставит из сарая лестницу – ею вы воспользуетесь, чтобы перелезть через каменную стену, которая отделяет усадьбу онбаши от двора Станко. А с той стороны спуститесь по веревочной лестнице – я приготовил…

– Спасибо, бай Димитр.

– Теперь смотрите внимательно. – Бай Димитр взял из очага головешку и начал быстро рисовать на краю стола. – Это дом онбаши. С улицы в него только один вход, – там всегда стоит янычар… Второй часовой – на углу возле ахчийницы. Третий, конный, все время разъезжает между ними. Очевидно, для того, чтобы не заснули или не отлучились куда-нибудь… Остальные янычары – более десятка – живут в одной из комнат дома, но они обычно ложатся рано. Зато сам Сафар-бей засиживается допоздна.

– У входа в его комнату часового нет?

– Внутри дома нет. А вот в саду, куда выходят окна комнаты Сафар-бея, после того, как чорбаджия ложится спать, обязательно выставляют одного янычара. Поэтому опаздывать нам нельзя.

– Еще раз спасибо, бай Димитр. Думаю, все будет хорошо. Теперь выслеживайте второго зверя – Гамида. Этого нелегко будет захватить. Но взять должны! Веди нас, бай Димитр!

Якуб пересек улицу и остановился напротив большого двухэтажного дома онбаши. В окнах мигал трепещущий свет свечей. Перед дверями стоял дежурный янычар.

– Вургун! Стой! Кто такой? – заступил он дорогу Якубу.

– Карамлык! – обрадовался Якуб. – Ты ли это? Вот не думал встретить знакомого! Надеюсь, ты не забыл Якуба?

– А-а, старик! Откуда ты взялся? – вытянул длинную шею янычар и покрутил небольшой, круглой, как булава, головой.

– Услышал, что бюлюк-паша с отрядом вернулся с войны, и решил проведать. Узнать о здоровье, да ниспошлет ему Аллах… И дело у меня к нему…

– Не мог другое время выбрать, старик? Ночь на дворе!

– Только вечер. А днем Сафар-бею не до меня: служба, поездки, друзья. Разве найдет он хоть минутку для старого знахаря, когда у него ничего не болит? О нас вспоминают, когда припечет!

– Ну, тебе-то он обрадуется! Чем ты сумел покорить его сердце?

Якуб не ответил на вопрос.

– Так можно пройти?

– Да иди уж… Сначала прямо, а потом – последняя дверь налево… Представляю, как удивится бюлюк-паша…

«Я тоже представляю», – подумал Якуб, шагнув в полутемный длинный коридор.

Найдя последнюю дверь, постучал. Услышав голос Сафар-бея, Якуб порывисто вошел в комнату. Освещена она была скупо, одной только свечой, углы скрыты густым сумраком. У противоположной стены, за низеньким столиком на кривых ножках, сидел Сафар-бей. Он сразу поднялся:

– Якуб? Вот не ждал! Заходи, садись – гостем будешь! Салям!

– Салям! Правда, у гяуров-урусов есть пословица: «Незваный гость – хуже татарина»!

– Ну что ты говоришь, Якуб! Я тебе всегда рад, сам знаешь! Садись.

Якуб опустился на низкую мягкую тахту, стоявшую между окнами, Сафар-бей сел напротив. Выглядел он усталым и бледным. Глаза глубоко запали, между бровями появились морщины.