Преемник: контр-адмирала А М Доможирова, контр-адмирал Григорий Павлович Чухнин, окончил Морское училище в 1865 году. Командовал канонерской лодкой «Манджур», крейсером I ранга «Память Азова». В 1896 году, произведенный в чин контр-адмирала, он выполнял обязанности младшего флагмана эскадры Тихого океана.
Позже, назначенный командиром Владивостокского порта, реорганизовал и полностью переоборудовал эту важную стратегическую военную базу. При его энергичном участии были приняты действенные меры по расширению рабочих площадей судоремонтных мастерских и полностью обновлена их техническая база. Портовый сухой док Владивостока по распоряжению контр-адмирала Чухнина увеличили в размерах и приспособили для принятия всех типов боевых судов Тихоокеанской эскадры. В апреле 1901 года Григорий Павлович, назначенный младшим флагманом эскадры Тихого океана, получил поручение переправить в Кронштадт отряд кораблей (броненосцы «Сисой Великий» и «Наварин»; крейсеры I ранга «Владимир Мономах», «Дмитрий Донской» и «Адмирал Корнилов»), нуждавшихся в капитальном ремонте.
После вступления на пост директора Морского кадетского корпуса адмирал Чухнин в течение двух лет продолжал дело, начатое А.М. Доможировым. Однако, добившись значительных успехов в укреплении дисциплины, он не сумел достигнуть существенных сдвигов в постановке учебного дела. Превратное понимание новым директором современных требований к офицеру флота в конечном итоге сводилось к полумерам реорганизации учебно-воспитательной работы, мелочной опеке и жестким приемам укрепления порядка и дисциплины в морском учебном заведении.
Задолго до его прибытия в корпусе все уже знали о его новом назначении. Воспитанники и офицеры без энтузиазма восприняли эту весть. Адмирал имел репутацию образованного, но весьма «грозного» морского офицера. Руководствуясь слухами и непроверенными сведениями, воспитанники наперебой рассказывали друг другу, что новый директор беспощадно требователен к себе и своим подчиненным.
В корпусе пока все шло по-старому: занятия в классах, летние плавания на судах Учебного отряда и продолжение традиционной войны с начальством, в которой, по воспоминаниям выпускников, не содержалось ничего предосудительного, злого и нехорошего. Это был естественный протест молодости, ее задора и вольнолюбия против формализма и педантизма военных воспитателей.
Возвратясь из отпуска после летних учебных плаваний, воспитанники узнали, что новый директор уже приступил к выполнению своих обязанностей. Кадеты и гардемарины, построенные в столовой зале Морского корпуса, ждали выхода контр-адмирала Чухнина. Вот как описывает Г.К. Граф первую встречу с новым директором: «Грозный адмирал спокойно прошел вдоль фронта вытянувшейся в струнку роты, мрачно оглядел нас и монотонным голосом, отрывисто обратился к нам со следующими, приблизительно, словами: „Государь Император назначил меня на пост директора Корпуса в виду важности дела подготовки будущих офицеров и необходимости Корпус подтянуть. Я уже стар (ему было всего 54 года. – Примеч. авт.) для этой должности и никогда не занимался воспитанием молодых людей, но раз этого пожелал Государь, то я приложу все старание, чтобы оправдать его доверие. Я много слыхал о вашей распущенности, но я сумею настоять на своем и заставить всех исполнять свой долг, а кто этому подчиниться не захочет, тому придется уйти. Плохие офицеры флоту не нужны. Я более 30 лет служу на флоте, и никто еще не осмелился ослушаться моих приказаний. Я не допускаю даже мысли, что кто-нибудь из воспитанников посмеет мне не повиноваться“.
И, действительно, все сразу же почувствовали, что слово адмирала Чухнина не расходится с делом. Жесткая и требовательная рука директора не знала пощады по отношению к нарушителям воинской дисциплины. На корпусных построениях теперь регулярно зачитывались грозные приказы, заканчивавшиеся строгим выговором или отчислением из учебного заведения. Складывалось впечатление, что он сутками не покидал здание Морского корпуса. С утра до глубокой ночи его могли видеть во всех помещениях и углах Корпуса».
Далее Г.К. Граф отмечает: «Никакой проступок не оставался без наказания. Не щадил он и наше начальство: малейший непорядок влек за собой резкое замечание, а то и приказ. Каждую субботу в Картинной галерее выстраивалась длинная шеренга воспитанников от всех рот, получивших за неделю неудовлетворительные баллы или совершивших проступки. Появлялась сухощавая, среднего роста фигура адмирала. Он молча останавливался перед правофланговым и, глядя своими серыми, необычайно светлыми глазами, ждал доклада, за что и как именно наказан воспитанник. Очень часто тут же, ротный командир получал приказание увеличить взыскание. Этот „парад“ продолжался обычно долго в тяжелой, гнетущей тишине. Не стеснялся он и со старшими гардемаринами, традиционно пользовавшимися некоторыми привилегиями и послаблениями. Так же как и все остальные, они выстаивали в Картинной галерее, сидели в карцерах, ходили без якорей и даже без погон. Был такой случай: за несколько дней до производства, на последнем экзамене, в класс пришел контр-адмирал Чухнин и внимательно слушал отвечавших гардемарин. На выпускном экзамене полагалось быть в парадных мундирах, из которых воспитанники уже давно выросли. Один из гардемарин, ожидавший своей очереди и сидевший на задней скамье, расстегнул верхний крючок воротника, немилосердно сжимавший его шею. Вызванный к доске, он застегнул крючок и вышел отвечать. Ему попался билет о беспроволочном телеграфе, только что вводившемся на судах. Директор с интересом слушал, задавал вопросы и, видимо, остался очень доволен. Прежде чем отпустить гардемарина, он передал ему сложенную бумажку с приказанием передать ее дежурному офицеру. Каково же было изумление, когда дежурный офицер, смеясь, поздравил гардемарина с прекрасно сданным экзаменом, а затем прочитал содержание бумажки: „Гардемарина N. посадить на сутки под арест за то, что в присутствии директора сидел в расстегнутом мундире“. А другой гардемарин на второй день после производства в мичманы опоздал на несколько минут в церковь, где весь выпуск приводился к присяге. Немедленно, с адъютантом, он был отправлен на гауптвахту.
В 1903 году в состав Учебного отряда Морского корпуса вошел крейсер „Алмитал Копнилов“ на котором адмирал Чухнин держал свой флаг. На „Корнилове“ плавала половина роты гардемарин, перешедших в старшую роту, другая половина была в это время на топографических съемках. Гардемарины очень быстро поняли, что в любой момент дня и ночи, в любом закоулке корабля можно ждать появления адмирала. И быстро, буквально через несколько дней, их корабельная служба наладилась. Во время учений фигура адмирала с одноглазым биноклем в руках всегда была видна где-нибудь наверху. Ничто не ускользало от него, и всякое запоздание, всякая ошибка неизбежно влекли за собой „фитиль“ (замечание, выговор, разнос). То же самое ожидало и офицеров, а командиры судов Учебного отряда всегда ожидали „пушку“, т. е. поднятие позывных корабля, сопровождаемое холостым выстрелом. Адмирал часто посещал суда Учебного отряда, вникая в тонкости занятий и оценивая работу кадет. Он не выбирал тихой погоды для парусных учений, внушая воспитанникам сознание ответственности за доверенных людей и шлюпки. Гонки перед концом плавания часто проходили при штормовой погоде.
Обычно на всех экзаменах присутствовал адмирал. Часто бывало, что знавший отлично вопросы, ему заданные, путался и ошибался из-за страха перед ним. Провалившийся оставался без отпуска.
При адмирале Чухнине уже на второй учебный год стало заметно сказываться его влияние на Корпус. По субботам шеренга в Картинной галерее становилась все короче. В лазарете стало больше порядка, больше внимания к больным. Несколько улучшилась и пища воспитанников. Но по учебной части никаких коренных реформ не было».
