Создается впечатление, что Берия рассчитывал поставить под контроль своих сторонников ряд региональных парторганизаций, чтобы на местах начать процесс десталинизации. Особое значение он придавал родной Грузии. Начать критику культа личности Сталина на родине недавно почившего вождя, вероятно, казалось ему весьма удачным пропагандистским ходом. Уже во Владимирской тюрьме Мамулов рассказывал Пименову, что "в июне 1953 был послан Берией с некой инспекцией парткадров для подготовки внеочередного XV съезда КП Грузии, на котором Берия собирался публично закрепить начатую реабилитацию". В работе по организации XV съезда грузинских коммунистов активное участие принимал и помощник Берии П.А. Шария, освобожденный из заключения сразу же после возвращения Лаврентия Павловича в МВД (его посадили по "мингрельскому делу"). По всей вероятности, Мамулова Берия прочил новым главой грузинских коммунистов, и поэтому срочно перед съездом добился его введения в Бюро ЦК и назначения главой отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК компартии Грузии. Не исключено также, что в руководители грузинских коммунистов Берия прочил Шарию.

Столь же опасным для подавляющего большинства номенклатуры было и предложение Лаврентия Павловича об объединении Германии. На Июльском пленуме Молотов возмущался: "При обсуждении германского вопроса в Президиуме Совета Министров вскрылось… что Берия стоит на совершенно чуждых нашей партии позициях. Он заговорил тогда о том, что нечего заниматься строительством социализма в Восточной Германии, что достаточно и того, что Западная и Восточная Германия объединились, как буржуазное миролюбивое государство. Эти речи Берии не могли пройти мимо нашего внимания… Для нас, как марксистов, было и остается ясным, что при существующем положении, т. е. в условиях нынешней империалистической эпохи, исходить из перспективы, будто буржуазная Германия может стать миролюбивым или нейтральным в отношении СССР государством, — является не только иллюзией, но и означает фактический переход на позиции, чуждые социализму… Во внесенном Берией проекте постановления Президиума Совета Министров по этому вопросу было предложено — признать "ошибочным в нынешних условиях курс на строительство социализма, проводимый в Германской Демократической Республике". В связи с этим предлагалось "отказаться в настоящее время от курса на строительство социализма в ГДР". Этого мы, конечно, не могли принять… Стало ясно обнаруживаться, что Берия стоит не на коммунистических позициях. При таком положении мы почувствовали, что в лице Берии мы имеем человека, который мне имеет ничего общего с нашей партией, что это человек буржуазного лагеря, что это — враг Советского Союза.

Капитулянтский смысл предложений Берии по германскому вопросу очевиден. Фактически зон требовал капитуляции перед так называемыми "западными" буржуазными государствами… Нам стало ясно, что это — чужой человек, что это — человек антисоветского лагеря. (Голоса: "Правильно!..")".

Молотову вторил Маленков: "Надо сказать, что Берия при обсуждении германского вопроса предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную Германию. В свете всего, что узнали теперь о Берии, мы должны по-новому оценить эту его точку зрения. Ясно, что этот факт характеризует его как буржуазного перерожденца… Президиум решил снять Берию с занимаемых им постов и исключить из партии. Президиум пришел к выводу, что нельзя с таким авантюристом останавливаться на полпути и решил арестовать Берию, как врага партии и народа. (Голоса: "Правильно!" Бурные аплодисменты).

Соратники Ленина и Сталина не привыкли уступать ни пяди той земли, куда ступила нога советского солдата. Единственное показательное исключение — вывод в 1946 году оккупационных войск из Северного Ирана, и то это произошло только из-за страха перед американской атомной бомбой. Вывод же Советской Армии из Восточной Германии и согласие на реставрацию там капитализма означал не только шаг к окончанию "холодной войны" и отказ от распространения социализма в Западную Европу на штыках советских воинов, но и подспудное признание преимуществ буржуазного строя перед социалистическим. Раз уж не получилось в такой промышленно-развитой и, согласно Марксу, вполне созревшей для социализма стране, как Германия, то, значит, что-то не так с самой марскистско-ленинско-сталинской теорией. Берия, похоже, это понял, но для Маленкова, Хрущева, Молотова, Ворошилова, Микояна, Кагановича и прочих подобное признание было смерти подобно. Жизни для себя в другой общественной системе они просто не мыслили, не видя там для себя достойного места. Лаврентий Павлович был обречен.

Постфактум и Хрущев, и Маленков приписывали каждый себе ведущую роль в аресте Берии. Логика событий как будто заставляет предположить, что ближе к истине здесь Никита Сергеевич. Все-таки Георгий Максимилианович из всех членов Президиума ЦК был наиболее близок к Берии, и не резон ему было бы первым предлагать вывести в расход "дорогого друга Лаврентия". Однако механизмы интриг среди высшего партийного руководства часто не поддаются объяснению с точки зрения обычной логики. Поэтому нельзя исключить, что и Хрущев и Маленков не кривили душой. Обоим вождям вполне могла одновременно прийти идея избавиться от опасного соперника, который, как в глубине души сознавали и Никита Сергеевич, и Георгий Максимилианович, наголову превосходил их как администратор.

Вот рассказ Хрущева о том, как состоялся заговор против Берии:

"Наступило наше дежурство с Булганиным (у постели больного Сталина. — /Б. С./)… Я с Булганиным тогда был больше окровенен, чем с другими, доверял ему самые сокровенные мысли и сказал: "Николай Александрович, видимо, сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин вскоре умрет. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?" — "Какой?" — "Он хочет пост министра госбезопасности… Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность — это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!"

Булганин сказал, что согласен со мной. И мы стали обсуждать, как будем действовать. Я ему: "Поговорю с Маленковым. Думаю, что Маленков такого же мнения, он ведь должен все понимать. Надо что-то сделать, иначе для партии будет катастрофа"…

Как только Сталин умер, Берия тотчас сел в свою машину и умчался в Москву с "ближней дачи". Мы решили вызвать туда всех членов Бюро или, если получится, всех членов Президиума ЦК партии. Точно не помню. Пока они ехали, Маленков расхаживал по комнате, волновался. Я решил поговорить с ним: "Егор, — говорю, — мне надо с тобой побеседовать". — "О чем?" — холодно спросил он. "Сталин умер. Как мы дальше будем жить?" — "А что сейчас говорить? Съедутся все, и будем говорить. Для этого и собираемся". Казалось бы, демократический ответ. Но я-то понял по-другому, понял так, что давно уж все вопросы оговорены им с Берией, все давно обсуждено. "Ну, ладно, — отвечаю, — поговорим потом".

Вот собрались все… Увидели, что Сталин умер… И вот пошло распределение "портфелей". Берия предложил назначить Маленкова Председателем Совета Министров СССР с освобождением его от обязанностей секретаря ЦК партии. Маленков предложил утвердить своим первым заместителем Берию и слить два министерства, госбезопасности и внутренних дел, в одно Министерство внутренних дел, а Берию назначить министром. Я молчал. Молчал и Булганин. Тут я волновался, как бы Булганин не выскочил не вовремя, потому что было бы неправильно выдать себя заранее. Ведь я видел настроение остальных. Если бы мы с Булганиным сказали, что мы против, нас бы обвинили большинством голосов, что мы склочники, дезорганизаторы, еще при неостывшем трупе начинаем в партии драку за посты. Да, все шло в том самом направлении, как я и предполагал.