32. …остановился и откинул капюшон, подставляя звездному душу бледное, с черными вишнями глаз лицо. Жадно раздувая ноздри, ты вдыхал влажновато-насмешливое дыхание ветра: «Строи-и-итель».

33. — Так у меня появился меч, — говорит человек.

— Но это не главное, — утверждает существо.

— Да. Не главное. Главное случилось недавно, когда ко мне пришел Дер-Рокта.

Существо вздрагивает и готовится слушать.

Человек рассказывает.

34. Когда относишься к другим, как к себе, — не забывай:

порой ты бываешь очень жесток с самим собой.

1. Он очень устал и хотел спать. Рассказ отнял все силы, в горле пересохло от большого количества слов, которые приходилось — одно за другим — проталкивать наружу и сплевывать с распухшего языка. Но человек должен был рассказать про Дер-Рокту. Прежде всего потому, что надеялся получить какой-нибудь совет от странного существа, сидевшего перед ним.

Теперь человек понимал (видел по глазам слушателя): совета не будет.

— Ты испуган.

— Да, — согласилось существо. — Послушайте… Послушайте…

— В чем дело?

— Вы… что вы решили? — в голосе живого манекена осторожно поводил усиками, проверяя почву перед собой, огромный клоп-хищнец. — Неужели вы пойдете на это? Убьете себя?

Человек вздрогнул и чуть подался вперед:

— Не понял. Почему я должен убивать себя.

Существо тяжело вздохнуло:

— Вы на самом деле не поняли. Хорошо. Я объясню. Может быть… может, это не даст вам обмануться.

Они замолчали; пауза, заполнившая сейчас пространство, казалась пестрым экзотическим цветком — слишком много слов прозвучало сегодня у этих стен, на этой мостовой.

— Ваш визитер хочет убить вас, — произнесло наконец существо. — Это же так просто!

— Объясни.

— Он говорил, что вам нужно найти самую слабую часть города. Он хитер, не сказал напрямую… Вы сами должны были догадаться. И вы начали догадываться: «самая слабая — значит, самая постоянная». Только вы еще не прошли путь рассуждений до конца. Фонтан, стены, Врата… — они неотличимы одни от других, ничему нельзя отдать предпочтение. Но существует еще некая часть города, удовлетворяющая поставленным параметрам: самая постоянная — и самая слабая. Рано или поздно вы бы дошли до этого своим умом. Нужно просто немного изменить точку зрения на…

Существо прервалось и вскочило с мостовой.

— В чем дело? — воскликнул человек.

— Я — тоже… — прошептал его собеседник. — Я — тоже… Не догадался. Не догадался! Простите, мне нужно бежать. Я только сейчас понял: Дер-Рокта и то существо, которое я видел однажды… Я должен… Я буду здесь, неподалеку, но теперь мне необходимо уйти. Простите…

Он вскочил и побежал прочь — так резво, что угнаться за ним нечего было и думать. Через мгновение белесый силуэт уже растаял в ночном воздухе.

Человек проводил его взглядом и тоже поднялся с мостовой. «Как мне не нравится все это! Каждый лжет, преследуя свои цели: что Дер-Рокта, что живой манекен; по крайней мере, не говорят всей правды. Что же вам нужно от меня, приятели? И тебе, город, — что?..» Дома и стены молчали, словно скорбящие монахи, мостовая лежала пустой змеиной шкурой-выползком, и только звезды в черном прокопченном небе обладали толикой жизни, блестели, но глаз не радовали. «…существует еще некая часть города, удовлетворяющая поставленным параметрам: самая постоянная — и самая слабая. Рано или поздно вы бы дошли до этого своим умом. Нужно просто немного изменить точку зрения на…» «Изменить точку зрения… Изменить…» «Убить… Ваш визитер хочет убить вас…» В голове ликующе и перепуганно щелкнул какой-то рычажок, и все встало на свои места.

2. Он решил не открывать Врата. Всегдашняя процедура сегодня казалась неуместной и ненужной, как курительная трубка в руках покойника. К тому же, невесть откуда в человеке появилась и не желала исчезать уверенность: новые Обитатели не придут. Во всяком случае, в эту ночь.

Кстати, что касается ночи. Разговор человека с существом-без-имени длился не один час, и солнцу уже давно пора бы приступить к исполнению своих прямых обязанностей. Но небо оставалось черным. Связаны ли такие затянувшиеся сумерки с тем, что Врата остались закрытыми? А если нет, то с чем? Имеют ли что-то общее с изменениями, происшедшими в библиотеке?

Человек шел вдоль городских стен, размышляя над… как бы это выразиться поточнее… а-а, ладно — размышляя над самоубийством. Чего уж там, от самого себя ведь не спрячешься.

«Итак, предположим — только предположим, не более того — что именно я и являюсь той, самой постоянной (и самой слабой) частью города. Предположим. Пускай. И к чему мы приходим, к какому выводу? А приходим мы к выводу… мягко говоря, неутешительному. Для того, чтобы уничтожить город, мне необходимо убить себя».

Он остановился на мгновение, вытер тыльной стороной ладони сухие губы. Прикосновения не ощутил. Как будто трогал лицо древней мумии.

«Неужели Дер-Рокта предложил бы мне такое?

/Он с самого начала говорил, что ты откажешься/.

Ну, он же утверждал, будто не знает…

/Утверждал. Не знает ли на самом деле — вот вопрос/.

Ладно. Какой ему от этого резон, а? Какая выгода? Моя смерть? Чело… существо, способное вытащить из пустоты два стула и зажженную свечу, должно уметь и убивать. Тем более, таких как я».

Вообще-то, прозвучало убедительно — почти.

«Так, будем мыслить логически. Разложим все по полкам. Либо Дер-Рокта лгал и ему нужна моя смерть, либо не лгал… то есть, не совсем так. Моей смерти он добивается в любом случае. Вопрос в том, вернусь ли я в результате назад или…

/…или умрешь навсегда? Ты ведь это хотел сказать, верно?/ Верно. Или — умру навсегда. Как решить, которая из версий правильная? Логически не решишь. Только путем «верю — не верю».

И этот путь, к сожалению, не для меня».

Человек свернул в ближайшую улочку и направился к центру города, к фонтану. Ночь — долгая затянувшаяся болезнь в обостренной форме — все никак не проходила. Но даже при свете звезд он видел, что дома вокруг выглядят дико и неестественно. Их словно собрали из разных городов, из разных времен, из разных миров, — собрали и поставили здесь нелепыми игрушками, все эти колонны, небоскребы, прозрачные пленчатые двухэтажки, клетки, деревянные избы, пирамиды, арены… Пару раз человек едва не свалился в глубокие жилые ямы, сейчас, правда, пустовавшие. Он шел по этой свалке городов, и улицы то сжимались до непроходимости, то расходились в боках до проспектов и площадей.

Человек шел и думал о Боге, впервые за очень долгое время.

3. …если бы ты верил в Бога (не важно, в какого), жизнь твоя, возможно, сложилась бы совсем по-другому. Но ты — не верил…

4. Он всегда, сколько себя помнил, двойственно относился к Богу. Не к религии — к Богу. Религии, любые, он презирал. Так уж получилось, так уж наложилось одно на другое. Во-первых, время, когда он жил там, до того, как заблудился. Человек еще застал полумертвую разваливающуюся страну, где верить в Бога запрещали. Если бы страна просуществовала чуть дольше, вероятно, он бы, просто из чувства противоречия, начал исполнять обряды — не верить, а исполнять обряды. Но страна развалилась на мелкие молодые государства, в которых право свободы вероисповедания восстановили. В результате народ толпою кинулся креститься, вешать иконы в домах и цеплять распятия на шеи. Другие же «господа граждане» немедленно сели в позы лотоса и вспомнили о своих предыдущих воплощениях, нечищенной карме и заброшенной (на произвол судьбы!) дхарме. Появилась мода на религию. А человек не терпел того, что становилось модным. Преображенные веяниями времени, мессии и бодхисаттвы мудро рекли о вещах, в которых едва разбирались, и толпы агнцев Божьих, стремящихся к нирване, покорно следовали за новыми вожаками… Человек не принимал толп. Он считал, что путь толпы автоматически становится дорогой в бездну. Для пчел, для муравьев, термитов — возможно, все обстоит по-другому. Но человеку в толпе (он понял это, пускай и не сразу) трудно дышать в полную грудь. И кругозор ограничен затылком впередибредущего. И, кстати, лететь толпой невозможно. Стаей — пожалуйста, а вот толпой… Посему вынужден был пойти в другую сторону, вынужден, так сказать, обстоятельствами и собственными взглядами на жизнь. Вс„. Точка.