Обходя верблюдов, приблизилась Калдыргач к тому месту, где сидел гусь, испугала его, — встрепенулся гусь, в небо поднялся. Письмо, Алпамышем написанное, отцепилось от гусиного крыла — на землю упало. Калдыргач письмо подняла, читать стала, — видит — письмо это от брата ее Хакимбека-Алпамыша, которого все давно считали умершим. Было в том письме рукою Алпамыша написано так: «Я, одинокий, в чужой, враждебной стране калмыцкой сижу в зиндане, всеми забытый, и нет никого, кто пришел бы меня освободить…» Прочла Калдыргач письмо, рассказала все маленькому Ядгару, думать стала, как быть? «Он там, — думает она, — в той стране калмыцкой, куда шесть месяцев пути, — в руках сильного врага находится. Не всякого к нему по такому делу пошлешь. Один только человек выручить его, пожалуй, сможет — Караджан-батыр…» — Так она решила и, оставив Ядгара при верблюдах, сама на Алатаг отправилась, Кара-джана повидать. Увидел Караджан Калдыргач — и так сказал ей: — До осенних дней будь розы цвет румян! На рассудок мой да не падет туман! О твоем приезде б не узнал Ултан! Если только он проведает, — беда! Он тебе такое сделает тогда, Что страшнее будет Страшного суда! Что тебя, бедняжку, занесло сюда? Иль тебе неведом был его указ? Он тебя казнит за это, Ултантаз! У него повсюду ухо есть и глаз. Бедненькая, как ты не остереглась! Я сказал — и ты слезами облилась. Что поделать, если небо против нас, Если задавил нас гнетом Ултантаз, Если ни сильней его, ни выше нет! Что поделать, если Алпамыша нет, Если из народа изгнан Караджан! Я у вас — пришелец. Ултантаз — султан! Черный над Конгратом распростерт туман! Алпамыш, твой брат, не защитит тебя, Караджан, твой друг, не оградит тебя, Ултантаз, твой враг, не пощадит тебя. Ты зачем ко мне пришла в недобрый час? Он тебя казнит за это, Ултантаз! Бедненькая, как ты не остереглась! Калдыргач-аим, сердцем расстроившись, такие слова оказала в ответ Караджану: — Боль души моей безмерно жестока. Участь, бесприютной — истинно тяжка, К вам я обращаюсь, Караджан-ака! Розою, не в срок увядшей, я пришла. Жалобу-посланье к вам я принесла. Жалобу прислал издалека мой брат, — Одинокий гусь принес ее в Конграт. Гусь-посланник будь благословен стократ, — Слава богу, жив-здоров пока мой брат! Алпамыш сидит в зиндане, — пишет он, — С гусем шлет нам всем посланье, — пишет он, — С Караджаном ждет свиданья, — пишет он, — Вся надежда, мол, на друга, — пишет он, — Пусть окажет, мол, услугу! — пишет он. Если б Алпамыш покинул тот зиндан, Недругам бы всем настал Ахир-заман. Слово мне сказать позвольте, ака-джан: Слушая такой, как я, бедняжки речь, Не хотите ль брату моему помочь — И, отправившись в тот, вам известный край, Из зиндана друга вашего извлечь? Сердце бы мое могли вы тем привлечь! Службу сослужили б другу своему. Кроме вас туда отправиться кому? Если б и найти другого смельчака, Скоро ль доберется он до калмыка? Если Алпамыш и не умрет пока, — Кто бы ни пошел, не зная языка, Не найдет он ямы той наверняка: Спрашивать начнет — узнают чужака! Хоть и вам задача эта нелегка, Ничего без вас не выйдет, джан-ака!.. Выслушал ее Караджан, за друга своего обрадовался, за нее встревожился, — и так говорит: — Слава богу, жив, оказывается, друг мой Алпамыш! Если он такое письмо прислал, если помощи просит, как же я не пойду выручать его? Дай-ка мне письмо его, а сама торопись — отправляйся отсюда, пока Ултантаз не узнал, — убьет тебя, бедняжку… Ушла Калдыргач, письмо Караджану вручив, а прочесть ему письмо — не прочла. Спрятал Караджан письмо в кушак, — стал в поход снаряжаться. Приготовил он длинный-длинный аркан шелковый: «Если живым застану Алпамыша, арканом вытащу его из зиндана…» Так он решил, нахлобучил тельпак свой, — пошел в далекую страну калмыков. Любит птица-ястреб сесть на крутосклон. Так как он коня в изгнаньи был лишен, Пешим Караджан пойти был принужден, То, чего не ведал, то изведал он. Много мук в дороге терпит пешеход, Много терпит он в большом пути невзгод. Что его теперь в стране калмыцкой ждет? По родной стране тоска его гнетет, Только беглецу туда запретен вход. Попадется шаху — шкуру шах сдерет: Но уж, если друг на выручку зовет, За него положит Караджан живот! Может быть, уже и друг тот не живет?.. Все же Караджан-батыр идет вперед. Через много гор свершая переход, Через степи он, через леса идет, Мимо вод речных, мимо озерных вод, — Наконец, пред ним гора Мурад встает, Наконец, пред ним калмыцкая страна! Воздухом родных степей он задышал, Задышал-заплакал, — горе заглушал. Тут в зиндане шахском друг его лежал! Где он, тот зиндан, Караджанбек не знал. Алпамыш писал, да он не прочитал, — Грамоты узбекской человек не знал! Думая: «В столице, верно, тот зиндан», — В шахскую столицу входит Караджан. Не один зиндан имеет Тайча-хан,— Друга своего как он найдет зиндан? Подвязал потуже Караджан кушак, Нахлобучил он поглубже свой тельпак, Ходит он в своем народе, как чужак, А спросить людей — опасно как-никак: Спросит — заподозрят, — и пропал бедняк!.. С улицы на улицу бродит Караджан по столице шаха Тайчи, бродит, думает, как разыскать Алпамыша. Видит он на одной улице — трое-четверо ребят, в бабки играя, накинулись все на одного, — стали у него бабки отнимать, отняли, а тот и говорит: — Э, — говорит, — плохо, когда человек один, — всегда его все обижают: и побили меня, и бабки мои отняли! Вот так же и хану Конграта, Алпамышу, худо одному пришлось: сколько лет в зиндане сидит! Был бы у него брат родной или друг верный, головы бы своей не пожалел, а приехал бы — выручил бы его… |
