Пятый вариант подобен третьему — тут тоже надо наносить досрочный удар, не дожидаясь полного отмобилизования. Однако этот вариант представляется самым неправдоподобным.

Кстати, ситуация с «планами прикрытия» чем-то напоминает извечный вопрос о курице и яйце. Действительно, дивизии должны быть развернуты на позициях еще до начала мобилизации, чтобы ее прикрыть. С другой стороны, чтобы вывести дивизии со всем тыловым «скарбом», необходимы лошади и грузовики… которые еще не поступили по мобилизации.

На текущий момент документы о наших планах первой стратегической операции не рассекречены, что оставляет достаточно большой простор для фантазии. Однако даже их рассекречивание не даст ответа на все вопросы, поскольку ключевым из них была процедура принятия политического решения на проведение мобилизации, что в реалиях 1941 года фактически означало неминуемое начало войны. А какими критериями тов. Сталин собирался руководствоваться при принятии этого решения, мы уже вряд ли когда-нибудь узнаем.

«Россия нам отечество: ее судьба и в славе и в уничижении равно для нас достопамятна», — писал в свое время отец русской истории Николай Михайлович Карамзин. События лета 1941 года вряд ли можно отнести к славным страницам нашей истории. Скорее уж к трагическим, но в этой трагедии, помимо горечи поражения, было нечто еще более горькое — паника и деморализация армии. Это явление не то чтобы скрывалось в советской историографии войны — его масштабы были слишком велики для этого, — но упоминалось как бы вскользь, неохотно, мол, да, была паника, но были и те, кто героически выполнял свой долг… И дальше шел рассказ о героизме храбрых. Это и понятно — рассказывать о героях, пусть и проигранных сражений, куда поучительнее и интереснее, чем о тех, кто, бросая позиции и оружие, бежал куда глаза глядят… Но без этого рассказа, без рассмотрения этого явления, его причин и последствий мы никогда не сможем полностью понять, что же произошло в роковом июне 1941 года. Поэтому пришло время приподнять покров тайны с одной из самых горьких страниц нашей истории.

Одной из главных причин, которой советская историография объясняла неудачное начало войны, была пресловутая «внезапность нападения». Мы остановимся на этом вопросе подробно, потому что именно внезапность нападения в советской историографии считалась чуть ли не единственной причиной тех фактов паники, которые нехотя признавались.

Можно проследить эволюцию этой версии от 1941 года до наших дней.

Впервые о внезапности нападения как одной из причин поражения Советской Армии в приграничных сражениях заговорил не кто иной, как сам товарищ Сталин. Говоря о причинах неудач РККА, он заявил: «Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между ней и СССР… Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск…»[150]

Впрочем, через некоторое время причину успеха немецкого нападения стали видеть в деятельности… самого товарища Сталина. Преемник Сталина во главе советского государства Н. С. Хрущев с трибуны XX съезда партии обличал ушедшего в мир иной вождя, рассматривая тезис о внезапности как попытку самооправдания Сталина: «В ходе войны и после нее Сталин выдвинул такой тезис, что трагедия, которую пережил наш народ в начальный период войны, является якобы результатом „внезапности“ нападения немцев на Советский Союз. Но ведь это, товарищи, совершенно не соответствует действительности».

Подлинными причинами успеха немцев, по мнению Хрущева, являлись «беспечность и игнорирование очевидных фактов» со стороны самого Сталина.

Но после ухода Хрущева от власти тезис о «внезапности» вновь вернулся на место главного фактора успеха германской армии летом 1941 года, при этом в качестве причин достижения немцами внезапности одно из первых мест заняли «просчеты советского руководства и лично Сталина».

В многочисленных публицистических статьях и исторических исследованиях позднесоветского периода появились тезисы о том, что Сталин «не верил в возможность нападения на СССР» или «боялся Гитлера» и т. д. В общем, тезис о «внезапности» нападения немцев оказался весьма живуч.

Однако публикация в самом конце XX — начале XXI века многих документов и нецензурированных мемуаров позволяет нам не просто отнестись к нему критически, но и полностью отвергнуть его.

Рассмотрим ситуацию на основании того, что мы знаем сейчас. Осенью 1939 года советское руководство приняло решение о нейтралитете страны в начавшейся Второй мировой войне. У этого решения были очевидные плюсы (они подробно описаны еще советской историографией, поэтому здесь мы их рассматривать не будем), но были также и весьма серьезные минусы, главным из которых была крайне неблагоприятная ситуация для Советской Армии в случае конфликта с Германией.

Начав войну, немцы провели полную мобилизацию и укомплектовали армию по штатам военного времени. Советские же вооруженные силы после окончания Польского похода и Зимней войны вернулись к состоянию мирного времени. Для приведения их в боеготовность необходимо было провести мобилизацию, сосредоточение и развертывание согласно заранее разработанным планам. Все это требует времени, причем немцы получают значительную фору — их войска уже отмобилизованы, а для сосредоточения и развертывания им нужно куда меньше времени, чем советским войскам, благодаря наличию более развитой транспортной инфраструктуры и меньших расстояний.

Первоначально советское руководство полагало, что располагает достаточным запасом времени, однако быстрый разгром немцами французской армии и английского экспедиционного корпуса резко изменили ситуацию. Точкой отсчета, по-видимому, стали берлинские переговоры между наркомом иностранных дел СССР В. М. Молотовым и гитлеровским руководством. Именно после них Гитлер подписал свою директиву № 18, известную как план «Барбаросса». Советское руководство также стало предполагать возможность развития событий по наихудшему варианту.

В январе 1941 года в Генштабе РККА при активном интересе со стороны политического руководства страны прошла серия штабных игр на картах с участием высшего командного состава армии. Примечательно, что все игры были посвящены возможному развитию событий на советско-германском рубеже соприкосновения. По итогам этого мероприятия были произведены значительные кадровые перестановки в высшем эшелоне армии[151].

Весной 1941 года внешняя разведка СССР стала информировать советское военное и политическое руководство о намерении Германии решить все проблемы в отношениях с СССР военным путем. Безусловно, информация носила весьма отрывочный, малодостоверный, а подчас и сумбурный характер, но и из нее были сделаны вполне определенные выводы.

По-видимому, в конце марта война стала считаться вполне вероятной, в апреле-мае под видом «Больших учебных сборов» в войска были призваны около 800 тыс. резервистов — т. е. началась скрытая мобилизация. В это же время началась переброска войск из тыловых округов в приграничные — т. е. скрытое сосредоточение советских войск.

Не позднее 15 мая 1941 года нарком обороны СССР и начальник Генштаба РККА подают Сталину соображения по возможному ведению войны с Германией. Сей документ, опубликованный в 90-е годы XX века, показывает, что как минимум военным руководством СССР война с Германией летом 1941 года воспринималась как вполне вероятное событие. Современные историки предполагают, что представленный документ не был утвержден Сталиным, однако не позднее 20-х чисел мая Генштаб РККА отдает директивы приграничным округам о разработке к 25 мая 1941 года точных планов прикрытия государственной границы[152].