— Что это за Мовминэ-ханум?
— Она дочь дербендского Араб-паши.
Удалец так расписал Мовминэ-ханум, что Кероглу, даже не повидав ее, полюбил всем сердцем.
Когда удальцы разошлись, Кероглу, оставшись наедине с Дели-Гасаном, открылся ему.
— Что же, следуй велению сердца, — сказал Дели-Гасан.
Поднялся Кероглу, надел доспехи, взял оружие, вскочил на Гырата и поехал прямо в Дербенд. А Ченлибель и удальцов поручил Дели-Гасану.
Что ни день, то новый привал, что ни ночь, то новая стоянка, перевалил он через горы, промчался сквозь леса, перемахнул через долы и, наконец, доехал до Дербенда. Город показался ему хорош. Верхом на коне ехал он по улицам, посматривая вокруг.
Видит народ, клянусь аллахом, приехал в город богатырь, да какой! Точно сын Рустам-Зала. Разнеслась по городу эта весть. Всполошились все. Собрался народ поглазеть на Кероглу. Слух о нем достиг и ушей Араб-паши. Послал Араб-паша своего визиря:
— Ступай, позови его к нам.
Визирь пошел, разыскал Кероглу и привел к паше. Тот усадил Кероглу и спросил:
— Отвечай, игид, кто ты? Зачем приехал сюда?
— Араб-паша, — ответил Кероглу, — зачем я приехал, так просто не расскажешь. Разреши, скажу об этом под звуки саза.
Араб-паша сказал:
— Говори!
Прижал Кероглу к груди свой трехструнный саз и запел:
Араб-паша, я так тебе скажу:
Я из Мурадбейли, спешить я должен.
Коль недруг злой со мною вступит в бой —
Египетским мечом разить я должен.
Имеешь сад, так рви его цветы.
Отдам я жизнь во имя красоты.
Пришел я за мечтой, и если ты
Противишься — меч обнажить я должен.
Из Ченлибеля в этот край пришел,
Я, Кероглу, поклявшись, знай, пришел,
За милой, что светла, как рай, пришел
Красавиц выбрать, отличить я должен.
Араб-паша никогда не видел Кероглу, но о его удали и отваге наслышался вдоволь.
— Игид, судя по твоим словам, ты Кероглу из Ченлибеля? — опросил он.
— Да, он самый.
— Добро пожаловать в наши края. А все же объясни мне толком, чего ты хочешь?
Снова прижал Кероглу к груди саз и запел:
Араб-паша, я молю и прошу:
Пусть девушка эта красавицей будет.
И нравом уживчива, и добротой,
И сладкоречием славиться будет.
И верною мужу да будет она,
И телом прекрасна и ликом ясна,
И как игиды в сраженьи сильна.
Наследник ее пусть всем нравиться будет.
Чтоб ранила бровь, чтоб глаза — как заря,
Чтоб не болтала бы лишнего зря.
Пусть сплетен не любит и, ласку даря,
Лишь доброго дела участницей будет.
Всегда враждовал Кероглу с подлецом.
Люблю храбрецов я с открытым лицом.
Родится сынок — быть ему храбрецом, —
Хоть камни и небо от крови багровыми будут!
Араб-паша понял, в чем дело. Догадался он, что Кероглу сватает его дочь Мовминэ-ханум. Взял он саз из рук Кероглу и ответил ему:
Эй, салам, Кероглу, наши девушки, знай,
Своенравны, сердиты обычно бывают.
Неуживчивы и непокорны они,
И неласковы и злоязычны бывают.
Скажешь слово — услышишь десяток в ответ.
Неприветливым будешь — спасения нет,
Зазеваешься — не оберешься ты бед:
Бьют они муженьков горемычных, бывает.
Скажешь: «сядь!» — не садятся, упрямы, горды.
Словно дикая лошадь, не знают узды.
Не захочет — к руке не притронешься ты.
И сварливыми до неприличья бывают.
От султана, от хана не скроют лица.
Не пугаются крови, храбрей храбреца.
Коль такая родит от тебя молодца —
Он в сраженьи игидом отличным бывает.
— Паша, вот такая девушка и нужна мне, — сказал Кероглу. Прямое и смелое слово Кероглу понравилось Араб-паше.
Собрал он визирей и векилов на совет. Те, говорят, соглашайся.
Араб-паша послал людей к Мовминэ-ханум. А она ответила, что поступит по воле отца.
Стали готовиться к свадьбе. Попировали и отдали Мовминэ-ханум за Кероглу.
Ровно сорок дней и сорок ночей пробыл Кероглу в Дербенде. Когда же наступил день сорок первый, он сказал:
— Ну, Мовминэ-ханум, пожили мы тут, довольно, собирайся и поедем в Ченлибель.
— Не оставлю я родной земли и никуда не поеду, — ответила она.
Как ни убеждал Кероглу Мовминэ-ханум все «нет» да «нет». Видит Кероглу что не сломить ему ее упрямства. Снял с себя золотой браслет, дал Мовминэ-ханум.
— Я уезжаю. Коли ты не хочешь ехать, оставайся. Возьми этот браслет и сохрани его. Если у нас родится дочь, продашь и сделаешь ей подарок, если же сын, наденешь ему на руку, он придет и разыщет меня.
Попрощался Кероглу с женой, сел на Гырата и вернулся в Ченлибель. Удальцы снова собрались вокруг него.
— Кероглу, почему ты вернулся один? — спросил Дели-Гасан.
Взял Кероглу свой саз, прижал к груди и ответил так:
Не открылась любимая мне, Гасан,
Не сверкнула мне оком, — что говорить…
За тебя мне в огне гореть, Гасан.
Горе в сердце глубоко, что говорить…
С ней расставшись, едва не умер я,
Я лишился надежды, слезы струя.
О где ты, властительница моя.
Тесен мир мне жестокий, что говорить…
Для Кероглу день ненастным стал,
К себе самому безучастным стал,
Любя Мовминэ, я несчастным стал.
Не хищник я — сокол, — что говорить…
Теперь оставим Кероглу с его удальцами в Ченлибеле. О ком же я расскажу вам? О Мовминэ-ханум в Дербенде.
Ровно через девять месяцев, девять дней и девять часов родился у Мовминэ-ханум сын. Назвала она его Гасаном. Мальчик рос не по дням, а по часам. Прошел лишь месяц, а уж ему и два года можно было дать. Ну, взяли к нему мамок, нянек, а позже и моллу. Вырос Гасан, стал большим, рослым, и дед, Араб-паша, поручил его пехлеванам и людям, знающим военное дело. Те стали обучать его верховой езде, борьбе, стрельбе из лука.
А надо вам сказать, что был он мальчиком непослушным и озорным. И минуты не посидит спокойно. Не раз Араб-паша бранил и увещевал его. Но дедовы слова Гасану входили в одно ухо, а в другое — выходили. И делал он все, что вздумается. За это дед прозвал Гасана Кюрдоглу.[131] Так это имя за ним и осталось.
Кюрдоглу вырос и стукнуло ему восемнадцать лет.
Как-то раз он поспорил с каким-то плешивым. Тот ему, этот ему, и Кюрдоглу, не задумываясь, хвать плешивого кулаком по уху. Кое-как, вырвавшись из рук Кюрдоглу, плешивый пустился наутек и крикнул:
