Нигяр смолчала, не подняла головы, даже не взглянула на него. Видит Кероглу, нет, это не простая ссора. Тяжко было ему терпеть такую обиду от любимой подруги. Прижал он к груди саз и послушаем, что спел:

Нигяр-ханум взглянула на него в упор и спросила:

— Как мог сказать ты своим удальцам — уходите? Протянула она руку, отобрала у него саз и запела:

Рассказывают, что после песни Нигяр-ханум, Кероглу не сказал ни слова. Видно, понял он свою вину. Встал, вышел и упал ничком на зеленую траву. Так пролежал он без пищи и без питья ровно три дня и три ночи.

И удальцы поняли, что поступили плохо. Не подбодрили его, не утешили и тем еще больше умножили его горе. Как они ни ходили вокруг, Кероглу не поднимал головы. Рассказывают, что в такие минуты Кероглу ложился ничком и спал ровно три дня и три ночи.

— Нигяр-ханум, — сказал Демирчиоглу, — уладить все это больше некому, кроме тебя и Эйваза. Чтобы утешить его, надо найти путь к его сердцу.

— Хорошо, — согласилась Нигяр, — пусть он спит. А вы, перед тем, как ему проснуться, разойдитесь. Не показывайтесь ему на глаза. Эйваз приведет его ко мне, и я все улажу.

Оставим удальцов за беседой, а я расскажу вам о Кероглу.

На исходе третьего дня снится Кероглу, что он в Тогате перед Хасан-пашой, а Гырат пляшет под ним. Вздрогнул он и проснулся. Смотрит, Эйваз сидит у его изголовья в такой печали, в такой печали, что, кажется, скажи ему одно слово, и он горько заплачет. Вспыхнуло, запылало сердце Кероглу подобно саламандре.[96] Прижал он к груди саз и запел:

Эйваз сказал:

— Вставай, пойдем! Удальцы и женщины ждут тебя.

— Нет, Эйваз! — сказал Кероглу. — Ты говоришь, неправду. Очень я обидел удальцов и женщин, не захотят они теперь даже смотреть на меня.

Как ни уговаривал Эйваз, Кероглу не поднялся с места.

— Нет, Эйваз, — говорил он, — пока я не приведу Гырата, не могу я выйти к ним.

— Это верно, — сказал Эйваз. — Ну, тогда вставай, одевайся, возьми оружие и отправляйся в путь.

Кероглу встал. Только он сделал шаг, как слышит, о всемогущий аллах, кто-то играет на сазе и поет, да так, что словами не передать. Прислушался Кероглу и узнал голос Нигяр-ханум. Так она пела, так играла, что птицы в небе готовы были остановиться и слушать.

Посмотрел он, увидел, что Нигяр стоит на лужайке у Ягы-горуга, смотрит на него и поет:

И сказал тогда Эйваз:

— Ну что, видел? Теперь пойдем!

Кероглу направился к Нигяр. Подошел он к лужайке и что же увидел? Там устроили такое пиршество, что и описать нельзя. Удальцы и женщины, разодетые, разнаряженные, сидят и ждут его.

Кероглу сел среди них. Эйваз сам стал кравчим. Поели, попили, развеселились сердца, — ссора и обида были забыты, и стало все, как было прежде. Кероглу рассказал им, как было с Хамзой. Затем взял саз и спел:

Переоделся Кероглу с ног до головы, привесил к поясу египетский меч, булаву, поверх боевых доспехов надел тулуп, перекинул через плечо саз и один, пешком пустился в путь — прямо в Тогат.

Долго ли шел, коротки ли, ночи сливались с днями, дни с ночами, когда, наконец, добрался он до Тогата. Смотрит, смеркается. Постучался он в двери к одной старухе и спросил:

— Послушай, старушка-бабушка, примешь меня гостем на одну ночь?

— Отчего не принять? — ответила старуха. — Всякий гость — гость аллаха.

Вынул Кероглу горсть монет и сказал:

— Тогда возьми и приготовь мне поесть! Увидела старуха, что денег много и спросила:

— Что истрачу-истрачу, а куда дену остальные деньги?

— Какие остальные деньги? Купи на все! — ответил Кероглу.

— На что тебе одному столько?

Рассмеялся Кероглу и сказал:

— У меня будут гости. Приготовь еду на десять человек! Распорядившись так, Кероглу вошел в дом и сел. А старуха поспешно собралась и засеменила на базар. Накупив масла, рису, мяса, принесла она все это домой и приготовила ужин на десять едоков.