– Это… К примеру я, – отрезал Вильгельм.– Но все это – пища для долгих философских бесед, на которых теперь у нас с тобой к сожалению больше нет времени.

– О чем ты?

– Мой брат в своей бесконечной мудрости предвидел все, что должно будет случиться в самое ближайшее время. И надо сказать, что в его планы на предстоящее столетие, правление домом Крэйна больше не входит.

– Грядут события, которые по своей значимости способны затмить все что угодно иное на этой земле. Я говорю о том, что нам нужно собираться в долгую дорогу, любимая. А Фледера нам придется разбудить самим, причем уже сегодня ночью.

– Похоже, в последние дни тревожно мне было совсем не просто так, Вильгельм.

– Как там написано в твоем Священном Писании, дорогая? На все воля Бога?

Они медленно спускались по широкой винтовой лестнице вниз, в самое сердце древнего поместья. Вокруг царила густая непроглядная темнота, которая казалось терпеливо копилась тут не одно столетие. Вильгельму не нужен был свет, чтоб видеть, если бы было необходимо он в любой кромешной тьме легко отыскал бы нить шелка на пыльном полу. Что до Лилеи, то глаза ее всегда скрывала непроницаемая для света повязка из мягкой ткани. Она спускалась вниз осторожно, держась левой рукой за его плечо и, по привычке, сжимая в правой крест Предвечного Света, висевший на шее.

– Это часть поместья множество раз перестраивалась, – с энтузиазмом рассказывал Вильгельм. – Работы начал еще первый его владелец. Мой дед Эльфред Пила по прозвищу Ходок. – Вильгельм усмехнулся. – Это было безумно давно. Даже мне так кажется, хотя теперь я воспринимаю время совершенно иначе, чем вы. С тех пор на континенте сменилось бесчисленное количество правителей и целых четыре религии. Два катаклизма и восемьсот три с половиной войны. А эту часть дома перестраивали с тех пор, еще шесть с лишним раз.

– Во что люди верили, когда ты еще был… – тут Лилея запнулась, ибо подобные мысли и тем более слова по прежнему довались ей с большим трудом.

– Простым человеком?

Он улыбнулся и тьма снова скрыла то, какой именно вышла его странная улыбка.

– Они уже тогда верили в Предвечный Свет. Но называли его немного иначе. И все, что древние люди знали о вере тогда, как мне кажется, их знание было значительно чище и добрее, чем сейчас.

Она промолчала в ответ и тоже улыбнулась. Не нужно было видеть ее глаза, чтоб понять,, что улыбка была полна искренней радости и даже торжества. Так улыбаются люди, получившие вдруг подтверждение тому, во что верили вопреки сомнениям в сердце.

Они миновали длинный и глухой коридор, который внезапной оборвался стеной. Причем, если стены по обе стороны были выложены обтесанным камнем, то стена перед ними была наглухо заколочена тяжелыми дубовыми досками.

– Когда на Фледера напали в первый раз, бой с Венценосными шел именно тут. У парадного входа в Ковен Старешин. Я применил заклинание "Гремучего студня". Очень сильное и страшное заклинание. Его изобрел множество столетий назад один мой знакомый чернокнижник. Могущественный был человек, но к сожалению – глупый. К тому времени он был уже так стар, что практически окончательно выжил из ума и… Впрочем теперь это уже не важно. Заклинание сработало. Я чуть не ослеп, а стена за моей спиной перестала существовать. Камень трещал и плавился, как сливочное масло на сковороде. Никто, кроме меня, не выжил в тот страшный день.

Вильгельм вздохнул. В этом не было скрыто печали. Только память о чем-то некогда важном для него.

– Был кто-то еще, кроме вампиров? – осторожно поинтересовалась Лилея.

– Мои ученики! – спокойно ответил Вильгельм. Я был тогда еще очень молод и достаточно слаб. В те времена я еще пытался кого-то учить всему, что знал сам. Нападавших было много. Сильные и злые они все равно убили бы нас всех. Всех до единого. Они разорвали бы на части нашу плоть, выпили бы нашу кровь до капли и забрали вместе с ней себе всю нашу силу.

Лилея не проронила больше ни слова, лишь опустила голову вниз. Словно потупила взгляд, которым больше давно не обладала. Она всегда делала так, когда слышала что-то печальное, как то, что Вельгельм рассказал ей сейчас. Что-то злое, что уже никогда нельзя было исправить добром.

Вильгельм тем временем, легко стряхнув с себя пелену древней памяти, без особых видимых усилий, с жутким скрипом и хрустом, голыми руками оторвал одну из массивных сухих досок в самом центре стены и осторожно поставил ее слева от себя. Оторвав еще одну, он тем самым освободил достаточно широкий проход для них обоих. Проход впереди был значительно уже коридора. То, что некогда было непроницаемой гранитной стеной и правда перестало существовать. В самом ее центре выгорела огромная дыра, оплавив камень и превратив его местами в стекло, а местами в едкую пыль. Зрелище было действительно ужасающим, разумеется, если бы кто-то кроме Вильгельма смог сейчас все это увидеть. А ему уже очень давно подобные мелочи были глубоко безразличны.

– Теперь осторожно. Я понесу тебя на руках.

При этих словах он легко подхватил Лилею на руки и аккуратно ступая вошел в еще более густой мрак перед собой.

– Нужно быть внимательней, – продолжил свою мысль Вильгельм. – Оказалось, что у "Гремучего студня" есть странная и никем доселе не изученная особенность. В некоторых местах пыль от искалеченных камней возгорается до сих пор, если случайно ее коснешься. Причем огонь этот ничем не сбить. Не думаю, что мне он причинит хоть какой-то вред, но мне очень не хочется лечить тебя от тяжелых ожогов, любимая, – менторским тоном продолжал повествование бессмертный.

– Это было бы достаточно неприятно, дорогой, – спрятав во мраке смешок, прошептала Лилея.

Как это не было удивительно, но вход в Ковен Старейшин, где уже практически столетие в каменном саркофаге спал Фледер, не преграждало больше ни тяжелая дверь, ни хитроумный потайной ход в стене. Вероятно, это было последствием тех самых перестроек, о которых упомянул Вильгельм, но скорее всего, так было потому, что ставить какое-либо препятствие перед чем-то подобным не имело ни малейшего смысла. Оно все равно ни за что не сдержало бы тех, кто захочет сюда войти и уже тем более того, кто пожелал бы отсюда выйти.

– Ну вот кажется и пришли, – Вильгельм осторожно опустил Лилею.

– Зажгу, пожалуй, свет. Нам с тобой он ни к чему. А Фледеру после долгого сна, уверен, будет очень приятно. Венценосные любят свет. Возможно потому, что солнечный для них опасен и для некоторых даже смертелен. Возможно, по какой-то другой причине. Доподлинно так никто и не разобрался до конца.

Говоря это, он осторожно вынул факел из невысокой бочки, стоящей у самого входа в зал, и водрузил его в отверстие стальной чаши, вбитой в стену специально для этой цели. В свете разговевшегося огня отразилось просторное помещение с высоким сводчатым потолком. Продолговатое и полностью лишенное окон. Все окружавшее их тут, было пропитано духом истинной древности. Даже кажется воздух, которым теперь приходилось дышать. В самом центре Ковена виднелся массивный резной саркофаг из серого мрамора, уже значительно пострадавший от времени, в верхнюю часть которого было врезано нечто, напоминающее медную воронку. Медь была начищена до блеска. Если бы свет позволил присмотреться хорошенько, стало бы ясно, что кто-то недавно наводил тут порядок. Чуть дальше виднелось некое подобие трона. Это была достаточно примитивная и грубо собранная конструкция из больших прямоугольных, почти белых гранитных глыб. Сидеть на подобном было, вне всякого сомнения, крайне неудобно и весьма трудно. С наружной стороны широкие камни были скованны толстыми стальными полосами, давно почерневшими от времени.

Вильгельм тем временем продолжал зажигать факелы одни за другим, водружая их в стальные кольца кованных чаш, торчащих вдоль стен просторного зала, причем для добычи огня он не пользовался кресалом. Он на самом деле не делал вообще ничего, чтоб получить холодные бледные искры, от которых чаще всего разгорается пламя. В его руках, пропитанная маслом ткань факела, в буквальном смысле загоралась сама, выглядело это так будто заклинатель огня в столичном трактире решил вдруг повеселить подвыпившую публику хитроумным трюком. С той лишь значительной разницей, что Вильгельму в данный момент было совсем не до смеха и фокусов. Оказавшись в чертоге, он стал выглядеть крайне сосредоточенным, и даже напряженным много больше обычного. Чаще всего, он вел себя так, что казалось его уже давно ничего по-настоящему не заботило в этом обыденном и однообразном мире. Со стороны могло даже показаться, будто он слегка рассеян и часть его разума парить где-то в высотах, не доступных для понимания обычных смертных людей с их привычными переживания, в местах столь далеких и сложных, что даже просто упоминать о них не имело ни малейшего смысла. И самым важным во всем этом был тот факт, что на самом деле именно так все это и было.