Маркус, сидевший на краю нагнувшись вперед и согнув спину дугой, повернул косматую голову в ее сторону, как дикий зверь, с опаской глядевший на яркий огонь.

– Прошу тебя! Убей меня прямо сейчас! Я солгала тебе и не могу обманывать тебя дальше! Спасти своего ребенка я тоже уже не смогу! Его судьбу я передам в твои руки и в руки Предвечного, что для меня теперь совершенно едино. Для меня ты всегда был посланником небес! – твердо проговорила она голосом, в котором практически совсем не осталось желания, чувства и жизни. Лишь усталость и безразличие юной девушки, которой прошлось за свои дни пройти уже через слишком огромное множество испытаний, безвозвратно состаривших ее душу много раньше положенного на то срока.

– Я боялся, ты не отважишься сказать мне. – Маркус печально улыбнулся. – Слава Богу, это все же произошло! Я знаю, что они пообещали тебе отпустить Джеми, если ты с помощью этого письма заманишь меня в заброшенное Медвежье зимовье завтра на закате. Брать меня тут, после исчезновения Рэйва, было бы для них слишком опасно. После того как они сотворят со мной что пожелают, тебе все равно придется убить раненного сына Ремилиона-Хэмли, чтобы исправить ошибку, которую они допустили, когда ранили его вместо того, чтоб убить. Для того, чтоб им стало возможно справиться со мной, меня нужно будет просто опоить чем-то сильным, что подействовало бы не сразу, а лишь спустя некоторое время. К примеру "серой белладонной". Для виночерпия отравление хозяина – дело обычное, не так ли? Вот почему чаще всего человеку, подносящему вино и еду, нужно доверять сильней, чем своему родному отцу.

Ее прелестные светлые глаза округлились от услышанного и в них появился не просто испуг, там встал настоящий ослепляющим разум ужас, который не оставил места даже для стыда и сожалений.

– Ты все знал с самого начала! – выдохнула она и закрыла лицо руками. – Ты знал, что я приду. Ты все заранее знал!

– Знал! Но теперь все это не важно. И я не думал, что это будешь именно ты. Я просто ждал, когда люди, забравшие Рейва, сделают следующий ход, – согласился харагрим.

Она уже не слышала его, снова закрыв руками лицо.

– Мне на земле никогда не будет прощения! Я предала тебя! Я не буду жить! – потрясение ее было столь глубоким, что плакать она уже не могла. У каждого человека есть свой предел внутренних сил и этой ночью она свой уже достигла. Она шептала, проклиная себя, и мотала прелестными льняными локонами будто обреченная на смерть, от стыда и отчаяния не желая больше смотреть на молодого мастерка клинков.

– Сарсэя-Кассин! – негромкий голос Маркуса раскатом грома ударил измученное горем сознание девушки.– Я, как твой друг и брат, если ты когда-то пожелаешь назвать меня таковым, запрещаю тебе говорить подобные вещи!

Она, будто повинуясь зову колдовской флейты, опустила руки и посмотрела наконец в его грустные серо-зеленые глаза.

– Сегодня ты совершила истинный подвиг! Ибо преодолела свой страх за самое дорогое, что только может быть в материнском сердце. Ты все же решилась не отбирать чужую жизнь взамен на ту, что тебе уже давно не принадлежит. Ты не отвела меня в ловушку, которую непонятно кто и зачем расставил для меня. Ты одна из самых сильных людей, которых я когда-либо встречал! – сказав так он бережно и заботливо прикоснулся ладонью к ее волосам, прижав руку к ее нежной, теплой от слез щеке. – И сила твоя благословенна небесами!

– В свершенном мною нет ничего, кроме трусости и скверны! – зло ответила она. В ее глазах мелькнуло вдруг презрение. Искреннее презрение к самой себе. – Я трусливая и жалкая тварь! Я не смогу отнять жизнь того смертельно раненого мальчика под крышей твоего дома! Даже если моего сына убьют завтра. У него ведь тоже есть мать! Убить его, словно заглянуть ей в глаза и сказать, что именно ты забрала его жизнь. И показать ей руки, густо перепачканные его кровью!

Надолго повисло тяжелое молчание.

– Твое сердце на самом деле наполнено подлинным добром, Сарсэя, – глухо проговорил Маркус. – Ты себе не представляешь, сколько раз я смотрел им в глаза. Матерям всех, кого убил когда-то! Я плачу за это непомерную цену, которую уже не считаю высокой. Плата за все зло, живущее на острие моего клинка, – голос Маркуса стал наполнен такой печалью, что говорить что-либо после сказанного им стало будто бы совсем бессмысленным делом.

– И еще, я твердо знаю, что они все равно убьют моего мальчика, Маркус! Я всегда это знала где-то в глубине души. Так глубокого, что не позволяла себе даже думать об этом! А следом за ним убьют и меня. Когда я вернусь к ним с новостью о смерти воина в шкуре волка, я стану не нужна и они перережут мне горло, а тело мое сожгут в глубокой яме из снега и земли. Когда дело касается великих домов империи, никто не станет рисковать. Вместе со мной канут в темную воду все возможные следы того, что эти люди задумали! На сострадание этих зверей надеяться было бы слишком глупо! Пусть лучше я умру сегодня же. И возможной тогда мой маленький сын им станет не нужен. Он ничего не знает и от его крови им не будет больше никакого толку. Быть может они тоже чьи-то отцы и матери и в сердце их осталась хоть капля любви и терпения. Одна отнятая жизнь или даже две всегда лучше, чем три жизни! Ты сможешь защитить Хэмли-Прайма от тех, кто придет за ним следом за мной? Теперь я решила выбрать такой путь, хотя это было так же жутко, как оторвать самому себе руку огромными раскаленными щипцами!

– Я знаю! – Маркус едва качнул головой вперед, как небольшая деревянная игрушка на нитках. – Теперь послушай меня очень внимательно, девочка! Я заплачу тебе откровенностью за откровенность, если ты пообещаешь мне хранить все услышанное в тайне, даже если тебя станут пытать.

Она просто молча кивнула головой – громких слов на сегодня было сказано уже более чем достаточно. В подобный ответ мастер клинков поверил быстрей и охотней, чем в целую сотню самых горячих заверений и отчаянных клятв.

– Не так давно мы с моим братом пошли на одну очень опасную сделку, наградой за которую должна стать жизнь любимого мной человека. А платой возможно… – тут он осекся во второй раз и договаривать начатое нужным не счел. – Я не знаю где и у кого сейчас мой брат. Полагаю, благодаря его спутнице, внук Ворона сейчас в куда более выгодном положении, чем мы с тобой. Но все мы теперь преследуем одни и те же цели. Я так же не знаю, кто же действительно стоит за всем случившимся в последние дни, я могу лишь предполагать это. И я сильно сомневаюсь в том, что любые признания Хемли-Прайма нам что-то дадут. Даже если он и вправду сможет вырваться из лап подкравшейся к нему погибели, в чем лично я не сильно уверен. В данный момент против нас встали те же самые люди, что столь подлым образом подослали к нам тебя. И те же люди, в чьих руках сейчас твой ребенок.

– Какой-то тайный орден?

– Верно! Если они были во дворце, когда я освободил тебя, значит они вплотную причастны к великим деяниям Империи. Сомневаюсь, что может быть как-то иначе. Мне нужно знать, кому и зачем на самом деле мы с братом так сильно им понадобились, раз они осмелились затеять столь сложную игру с великим домом Севера. И значит со всем северным Харагримом в придачу. Портить отношения с Севером император бы никогда не стал, тем более из-за такой мелочи, как я, и даже Северный дом. Северяне слишком не предсказуемы и кровожадный от природы. Все ордены и тайные организации в этом мире служат одной только императорской воле. Мы с Рэйвом первые среди "неприкасаемых" Империи. Что означает, что либо против нас играют, вопреки великой воли правителя всей нашей земли. Либо тут происходит нечто поистине невероятное, сложное и крайне зловещее, в чем мне теперь не терпится разобраться. Одно уже ясно наверняка, все это скорее всего как-то связано со сделкой, которую мы заключили недавно. Пока увы, вопросов у меня больше, чем ответов! И именно это я собираюсь исправить. При этом, разумеется вырвав твоего несчастного малыша из лап этих убийц. За оставшуюся часть ночи ты очень подробно расскажешь мне все, что тебе известно об этих людях и все, что тебе удастся вспомнить о том, когда ты с ними встречалась. Любая, самая незначительная вещь поможет мне лучше подготовиться к встречи с ними. Полагаю, теперь мне бы не помешала помощь некоторых моих близких друзей, ибо Рэйва больше нет рядом. За себя я спокоен, но там будешь ты и ребенок. Все нужно подготовить крайне тщательно, а времени почти не осталось.