Встретившись с ним глазами, девушка неожиданно широко улыбнулась, до розовых десен над ровным рядом белых зубов; я засмотрелся, сдерживая внезапное желание встать, и обнять ее, и погладить языком эти зубы, и зная, что это невозможно – для нее теперь есть только один, кому она позволит себя целовать… Игорь тряхнул меня за плечо, переключая внимание.

– А с Владимиром просто беда… Всех наших перепробовал. Честно сказать – валенки. Сам даже, грешным делом, подумывал взяться. Только… – Он задумался, словно бы снова взвешивая все «за» и «против». – Нет, староват я для юной души… Как говорится, каждому возрасту – свои песни… Правда, Светланка?

Они опять встретились взглядами, но теперь Светлана не озарилась. Просто смотрела на Игоря. Молча… Такое выражение лица и такое точно молчание я видел уже не один раз. Так смотрели на него чуть ли не все девушки, побывавшие в нашей труппе, – смущенно-преданно. И молчали так же, как сейчас эта золотистая: зачем слова, вы знаете, и все вокруг пусть видят, знают, что я с вами, я со всем согласна, всегда согласна. И понимаю, что сейчас вы шутите, Игорь, немножко играете – вам нельзя без этого…

Они смотрели друг на друга, а я на них… Сейчас рубану, что ухожу от него, что больше не чувствую себя актером, а его считаю подлецом, гадом. Напомню, что у него есть сын, Мишутка, что из-за него медленно гибнет женщина. И не она одна. Потащу отсюда эту новенькую, объясню, что и она станет ему не нужна – только сделает дело и попадет в число лишних…

– Свет, принеси роль, пожалуйста. Вон ту, Сашину, – услышал я сквозь свой грохочущий внутри монолог голос Игоря. – Пусть Роман знакомится.

Девушка легко взбежала по боковым ступенькам на сцену. Взяла с крышки рояля стопку бумаг и быстро, красиво пошла обратно к нам. Платье шуршало.

Подала роль Игорю, а он – мне.

– Почитай.

Тонкие серые листы. Слегка уже помятые, потертые… Знакомый шрифт Игоревой пишущей машинки – он всегда сам распечатывает роли и только на пишущей машинке, у него уверенность, что компьютер убивает жизнь…

– А завтра целиком пьесу получишь. Я один экземпляр в Отдел культуры отдал – буквально позавчера сообщили, что принята, будут финансировать… У меня такие идеи по декорациям!.. Ну, ты чего скис-то? Спати хочешь, бедолага?

– Я хотел, – отложил я бумаги на соседнее сиденье, – мне поговорить с тобой надо. – Глянул на продолжающую стоять перед нами девушку. – Важное…

– Что ж, – Игорь пожал плечами, – давай. Хотя поздно уже… Ладно! Светланка, иди собирайся пока.

Она взяла свою роль и пошла… Ну вот и наступил момент… А если попросить у него денег в долг? Полторы тысячи… У него есть… Как-то слишком медленно она уходит… Сейчас я скажу, что решил расстаться с театром, а он… Он быстро убедит, что это ошибка, что я талантливый, неповторимый, что сыгранный именно мной Владимир станет событием, что мы скоро рванем на гастроли… И я сломаюсь, я положу в сумку эту стопку бумаги, он же подхватит золотистую девушку, отлично выспится с ней и через полгода отбракует. Найдет другую. А я останусь…

Словно почувствовав, что может случиться что-то плохое, девушка остановилась у служебной двери возле сцены. Лишь слегка спряталась за штору…

Надо говорить… или делать… Я почувствовал, как вспотела спина, в животе напряглось, а над правым виском пульсирует, дергает кожу какая-то жилка… Игорь смотрел на меня. Обычно подвижное, нетерпеливое лицо его застыло: на нем внимание и ожидание, когда начну… Но что, как… А если… Я никогда не дрался, а сейчас почувствовал – смогу, обязан избить этого человека, как надо, как следует. Хорошо, умело, искренне. И приговаривать при этом, чтоб знал, за что…

Женские, частые шаги в фойе – дробь каблуков. Игорь нахмурился, прислушиваясь, перевел взгляд с меня на дверь… Жилка над виском перестала беситься… Шаги смолкли. Я обернулся. На том же месте, где с полчаса назад стоял я сам, следя за репетицией, теперь находилась Людмила. Распахнутый коричневато-желтый плащ, лицо перепуганное, глаза огромные. Тяжело, громко дышит.

– Что случилось? – поднялся Игорь; сказал это сиплым, каким-то из самой глубины горла голосом.

Людмила увидела меня, вышедшую из-за шторы девушку, и лицо ее стало злым.

– Ничего, – сказала резко, будто хотела стегнуть этим словом разом всех нас троих; сказала, и сделала шаг в зал, и снова остановилась.

– Хм… Тогда… – Игорь обнаружил, что Светлана здесь, лицо его тоже перекосилось. – Прошу тогда… тогда прошу не мешать! У нас репетиция.

Людмила постояла еще немного, еще раз кольнула глазами меня, девушку, Игоря, развернулась и вышла.

Без четверти одиннадцать вечера возле клуба «Пена» появился высокий молодой человек в свежем темном костюме. Приостановился у входа, распечатал пачку «Парламента», закурил. После нескольких затяжек на лице его появилось лениво-кисловатое, слегка пресыщенное выражение, и с этим выражением молодой человек толкнул тяжелую стеклянную дверь.

В вестибюле сидели двое охранников. Не спеша пили кофе из пластиковых стаканчиков, готовясь к длинной, скучной ночи дежурства. Один из них поднялся навстречу посетителю, другой инстинктивно или на всякий случай поправил кобуру с газовым пистолетом.

Молодой человек вынул из нагрудного кармана пиджака запаянную в пластик карточку «Гость клуба», небрежно показал охране. Тот, что поднялся, кивнул в ответ, быстро ощупал молодого человека металлоискателем. Затем приветливо сказал:

– Проходите, пожалуйста! – И открыл перед ним внутренние двери, деревянные и узорчатые.

– Благодарю…

Людей в этот час всегда в «Пене» немало, но клуб вместительный, находится в здании бывшего районного Дома пионеров. Места хватает всем, если, конечно, не бывает выступления какой-нибудь модной группы. Да и тогда большинство давится в том зале, где концерт, а в «Пене» залов – заблудиться можно. Два танцевальных, один – игровых автоматов, бильярдная, бар, множество закутков с мягкими диванами, для интимных бесед; как бы слегка отдельно от клуба – ресторан, достаточно дорогой и чистый.

Одиннадцать часов – самое активное время. Подтягиваются решившие провести здесь всю ночь, а тинейджеры, которых родители отпустили до закрытия метро, спешат успеть навеселиться.

Первым делом молодой человек заказал коктейль, молча выразил неудовольствие, что бармен действует не слишком расторопно. Расплатился и с длинным бокалом прошел туда, где сейчас особенно оживленно.

На подиуме танцевали клубные девушки, а внизу – посетители. Живо и раздражающе мигали разноцветные огоньки, вертелись шары под потолком, посыпая зал, как снегом, точками света. Мелодия долбилась в стены, потряхивала людей, заражая своим четким ритмом, словно бы дирижируя ими. И молодой человек тут же стал потаптывать ногой, слегка покачиваться. Желтоватая жидкость с кусочками льда забеспокоилась в его бокале.

Две из пяти девушек на подиуме ему понравились. Одна, тонкая, хорошо сложенная, миниатюрная, была в купальнике-бикини, а поверх купальника и по всему телу покрыта еле заметной тонкой сеточкой; светло-русые волосы собраны в короткую французскую косичку. Танцовщица резко и возбуждающе дергала свое красивое тело, будто хотела разорвать его, и призывно смотрела на шевелящихся внизу, показывая, как надо им всем танцевать. Всё ее лицо улыбалось, улыбка ни на секунду не исчезала, как бы девушка ни извивалась, какие бы сложные движения ни делала.

«Ничего крошка», – одобрил молодой человек, разглядывая ее и посасывая через соломинку коктейль.

И еще одна ему пришлась по душе. Эта, наоборот, крупная, высокая, но танцующая легко, точно в ней не семьдесят килограммов, а тридцать пять. Лицо миловидное, красивые сочные плечи; крепкие бедра стянуты превращенными в шорты джинсами. Но особенно держит взгляд ее маечка. Легкая короткая маечка, такая, что при каждом вскидывании рук на секунду обнажаются снизу крупные шары грудей. Эта девушка часто помахивала танцующей публике, чтобы та шевелилась активней.