Они пересекли узкий мост над одним из многих прямых каналов, которые связывали пруд за прудом на протяжении гулкого зала. Джил на секунду задержалась на лишенном перил пролете, глядя на быстрый черный поток внизу,

– Именно поэтому он провел такое исследование? – тихо спросила она. – Потому что знал, что их мастерство может пригодиться снова?

Ингольд покачал головой.

– О нет, это было много лет назад. Как все колдуны, Лохиро ищет понимание ради него самого, рада своего развлечения. Иногда я думаю, что все колдовство – это страсть к знанию, жажда понять. Все остальное – иллюзии, превращения, гармония духа и стихий вокруг нас, способность спасти, изменить или разрушить мир – это побочные явления, и они приходят после основной потребности.

– Проблема в том, – ворчал Ингольд много позже, когда они поужинали со стражниками и им отвели маленькую комнату рядом с помещениями гарнизона, – что я могу повлиять лишь на то, что знаю. И совершенно бесполезно спорить, если чего-то не знаю, – он взглянул мимо Джил, треугольные искры света, отброшенные его магическим кристаллом, рассыпались, как звезды, на фоне его грубого, покрытого шрамами лица. Они разожгли небольшой огонь в очаге, чтобы согреть помещение. К удивлению Джил, в комнату не попало дыма – тут должна была быть вентиляция, как в высотном доме. Ее уважение к строителям возросло.

Ингольд некоторое время разглядывал кристалл. Джил, подкрепленная кашей и теплом, сонная и довольная присутствием колдуна, сидела, усердно натачивая свой кинжал методом, который показал ей Ледяной Сокол. С самого начала она чувствовала, будто знала Ингольда всю жизнь. Теперь невозможно было представить себе время, когда это было не так.

Она поднесла лезвие к свету и провела по нему большим пальцем.

При всем ужасе, который она испытывала, при всей тяжести постоянной физической усталости и непрекращающейся боли в полузажившей левой руке, при том лишении единственного мира, который она знала, и единственного дела, которым честно хотела заниматься, она осознавала, что получила какое-то возмещение. Она никогда не ощущала тяжести изгнания, если он был с ней.

И скоро он уйдет. Она останется здесь на долгие бесконечные недели, а он будет прокладывать свой одинокий путь через равнины в Кво в поисках колдунов, своих друзей, единственных людей, по-настоящему понимавших его. Джил спрашивала себя, что он там найдет, вернется ли вообще.

«Он вернется, – говорила она себе, глядя на неподвижный профиль и спокойные, внимательные глаза старика, – он крепкий, как старый башмак, и скользкий, как змея. Он вернется в лучшем виде и прихватит с собой других колдунов».

Она поудобнее подоткнула свой подбитый мехом плащ под ноющие плечи и закрыла глаза. После ночного перехода по голому хребту даже сторожевой костер у дороги был бы хорош, а эта семь-на-девять комната, в которой она едва могла стоять, казалась уголком рая.

Если повнимательней взглянуть на это место, то его можно было бы назвать даже грязным: теплый золотой огонь, высвечивающий трещины грубо оштукатуренных стен и каменного пола, безжалостно обнажал неровности, строительный хлам, пятна и налет копоти, выбоины и царапины, оставленные сотнями поколений обитателей и тысячелетием запустения. Комната будет жутко переполнена какой-нибудь семьей, размышляла Джил. В сознании непрошено всплыла картина дома, где провел детство Руди, пронзительный крик бранящихся желчных женских голосов. Она ухмыльнулась, спрашивая себя, какого размаха достигали братоубийства в лучшие дни Убежища.

Тени от огня качнулись, когда Ингольд отложил свой кристалл и лег в другом углу комнаты, завернувшись в мантию, как в одеяло. Джил приготовилась сделать то же, спросив его между тем:

– Вы видели конвой?

– Да. Они останавливаются на ночлег под двойной охраной. Я не вижу никаких признаков Тьмы. Случайно кристалл показал мне Логово в долине Тьмы, оно все еще замуровано.

– Им это нравится, да? – Джил завернулась в плащ, глядя на переменчивые узоры пламени и тени, пляшущие на шаткой стене, с давних пор отделявшей эту комнату от другой, больших размеров. Ее мысли вращались вокруг мира, заключенного в эти узкие стены, вокруг огромного черного монолита Убежища, хранившего свой мрак, свое молчание, свои тайны – тайны, которые были забыты даже Ингольдом, даже Лохиро, главой всех колдунов мира. Эти мрачные, тяжелые стены хранили лишь темноту за собой.

Она повернулась на бок и подперла голову рукой.

– Вы знаете, – мечтательно сказала Джил, – все это место похоже на ваше описание Логова Тьмы.

Ингольд открыл глаза.

– Очень похоже, – согласился он.

– Это то, к чему мы пришли? – спросила она. – Жить, как они, чтобы быть в безопасности от них.

– Возможно, – сонно согласился колдун. – Но тогда можно спросить, почему Дарки живут так. Все, что нам нужно, – безопасность; и мы останемся в безопасности до тех пор, пока ворота закрыты на ночь, – он перевернулся на другой бок. – Спи, Джил.

Джил щурилась на отражение огня, размышляя об этом. Ей пришло в голову, что если однажды Тьма проникнет сюда, здешняя безопасность превратится в удвоенную угрозу. В стенах Убежища царил вечный мрак, как в лабиринтах ночи в чреве земли, которых никогда не касался солнечный свет. Она встревоженно позвала:

– Ингольд?

– Да? – в его голосе чувствовалась усталость.

– Что это за Закон Убежища, о котором говорила капитан? Какое это имеет отношение к тому, что мы ночуем здесь?

Ингольд вздохнул и повернул к ней голову, угасающий огонь играл на линиях и шрамах его лица.

– Закон Убежища, – сказал он ей, – гласит, что безопасность Убежища – превыше всего, превыше жизни, чести, жизней родных или любимых. Он не зависит от того, что люди останутся за воротами после наступления темноты, и когда ворота закрыты на ночь, правилом Убежища есть и всегда должно быть то, что никто не пройдет через них до рассвета. В древние времена в наказание за открытие ворот – какой бы ни была причина – между заходом и восходом солнца виновного приковывали к колоннам, стоявшим на маленьком холме напротив дверей через дорогу, и оставляли на ночь Тьме. Теперь спи.

На этот раз он, должно быть, вложил чары в свои слова, потому что Джил сразу уснула, и слова колдуна последовали за ней в темноту сна.

Тьма вышла на охоту. Джил могла чувствовать ее, воспринимать темное движение через крутящуюся изначальную темноту, смутное шевеление невыразимых бездн, которых никогда не касался свет. Неясно, сквозь свинцовый туман сна, Джил пыталась вспомнить, где она. Убежище, Убежище Дейра. Быстротечные спутанные образы приходили к ней, скользя через ночные коридоры и приближаясь к избранной добыче. Она чувствовала это молчаливое выжидающее недоброжелательство, запах, ибо они сильно пахли, горячую пульсацию крови и через густой дрожащий мрак – багровую темноту, отблеск жертвы, эпицентр кружащегося вихря страсти и ненависти...

Но ее окружало вовсе не замкнутое Убежище, а ветер, страшный, до костей пробирающий холод, шум воды вокруг каменных колонн, белая волна, блики брызг и леденящее прикосновение воздуха над рекой. Жадная сила грызла камень, прожорливые души пересчитывали сияющие бусины четырехмильной цепи запутанного сна и смеялись злорадным смехом.

Она открыла глаза, пот выступил на лице при воспоминании об этом злорадном смехе. Она прошептала:

– Ингольд... – почти не желая издавать звук из боязни, что они могут услышать.

Колдун уже проснулся, седые волосы были растрепаны, взгляд насторожен, словно он прислушивался к какому-то далекому звуку, который Джил не могла расслышать. Тусклый голубой шар колдовского света висел у него над головой; огонь в комнате давно погас.

– В чем дело? – мягко спросил он. – Что тебе приснилось?

Она глубоко вздохнула, собирая быстро тающие обрывки ощущений, которые слышала и чувствовала.

– Тьма...

– Я знаю, – мягко сказал он, – я тоже ее чувствовал. Что именно? И где?

Она села, заворачиваясь в плащ, словно это все еще заставляло ее дрожать.