— Это ты не у меня, у бога проси, Михаил, — горько усмехнулся Тензоров.
— Прощай и прости за все, что было и чего не было у нас с тобой…
Комментарий к несущественному
Последняя шифровка, полученная Канарисом от агента абвера, служившего в испанском посольстве в Лондоне, гласила: «Сэр Генри Уиллафби выехал из Грэнджа сегодня, 6 ноября, в одиннадцать утра в Кингс-Линн, где у него назначен завтрак с премьер-министром. Обратно они выезжают в 3.30 на двух машинах в сопровождении четырех офицеров военной полиции на мотоциклах. Премьер-министр выразил желание проехать через Уолсингем, сказав при этом, что не опасается диверсантов…»
— Видит бог, я совсем не этого хотел, — сказал Канарис своему помощнику по абверу — подполковнику Крогелю. — Но так уж расположились на небе звезды.
— Уинстон Черчилль назвал похищение Муссолини, организованное Скорцени, истинным подвигом, — напомнил Крогель. — Может, потому и звезды так стали. Он предвосхитил свою судьбу.
Вечером того же дня рейхсфюрер Гиммлер получил из Лондона другую шифровку. В ней коротко сообщалось, что группа из тринадцати немецких парашютистов, именуемая «Свободные охотники», приземлившись на побережье, почти сразу попала в засаду, устроенную английскими коммандос на минном проходе, и была полностью уничтожена. Группой командовал полковник Курт Штайнер, застрелившийся после приземления.
— Штайнер? Кто такой Штайнер? — не сразу вспомнил Гиммлер, а когда вспомнил, вызвал старшего адъютанта Росмана. — Возьмите с собой не слишком болтливых офицеров, поезжайте в Потсдам и арестуйте там семью полковника Радла. Всех до единого.
— Слушаюсь, господин рейхсфюрер! Будет исполнено. Какие предъявить основания для ареста?
— Основания? Государственная измена, Росман. Какие еще могут быть у меня основания для ареста?.. Самоубийство полковника Радла ничего не меняет…
Полтора столетия назад Эдгар По обронил начало загадки: «Величие принадлежало Риму, а слава — Греции…» И предоставил человечеству додумать, что поместилось на разделяющем пространстве того, что не может существовать раздельно. А там поместилась любовь, сопровождающая величие и сопутствующая славе.
Год, когда будет найдена короткая математическая формула взаимозависимости любви, величия и славы, подобно эйнштейновской формуле превращения материи в энергию, станет, вероятно, началом пути к новой цивилизации. Но важна не цель, а процесс…
«И Маргарита, спотыкаясь на словах, заговорила:
— Так я, стало быть… могу попросить… об одной вещи?
— Потребовать, потребовать, моя донна, — отвечал Воланд, понимающе улыбаясь, — потребовать одной вещи!
Маргарита вздохнула еще раз и сказала…»
Роман Мастера все еще пишется, старея приметами ушедшей эпохи и одновременно омолаживаясь провидением будущей. Внутренняя воля к жизни остается нерастраченной и по-прежнему сильной: «Бог нашей драмой коротает вечность — сам сочиняет, ставит и глядит».
Природу тоже интересует не конечная цель мироздания, которой, скорее всего, не существует, а сам процесс. Только этим интересом можно объяснить, что параллельно созданию романа «Мастер и Маргарита» в одно и то же время, хотя и на другом конце света, в мастерской Мастера смеялась прекрасная Маргарита…
Роман Мастера остался неоконченным, и снились Маргарите в Нью-Йорке русские сны, и чужая печаль посещала ее, и прозревшие нобелевские лауреаты порознь и врозь каялись в создании сверхбомбы, основанной на принципе расщепления атомного ядра, ибо безумная идея Лео Сцилларда, теоретически обосновавшего управляемую цепную реакцию деления ядра урана, оказалась достаточно безумной, чтобы воплотиться в секретном проекте «Манхэттен».
Маргарита смеялась. И рассеялись бурями миллионы забытых зим человечества, и закапризничали звезды, исправно мерцавшие одиноким путникам, и взбесились быстрые нейтроны, летящие мимо цели, и только Бернард Шоу пытался убедить мир, что даже заблудшие псы могут найти дорогу домой, если женщины выйдут их встречать.
Все, что Булгаков писал о ней, было сущей правдой. Она красива, обаятельна и умна. Многие женщины все что угодно отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь на жизнь Маргариты: «Бездетная тридцатилетняя Маргарита была женою очень крупного специалиста, к тому же сделавшего важнейшее открытие государственного значения. Муж ее был молод, красив, добр, честен и обожал свою жену. Маргарита Николаевна с мужем занимали верх прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное место!..»
Да нет же! На Манхэттене находилось это очаровательное место. Там рождалась драма независимого авторского коллектива «Мастер, Маргарита и Воланд». И создавалась она по заказу высших космических инстанций, которым давно известна формула взаимозависимости любви, величия и славы.
Урановый венец королевы
Не совсем по Булгакову развивался параллельный роман. Внутренне управляемые ассоциации как бы слегка сместились, кто-то переписал роли классическим персонажам эпохи — что-то усложнил, а что-то, наоборот, упростил, и неизвестно стало, кто нужен был этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек.
Конечно, ей нужен был Мастер, она любила его, она говорила правду, но не могла, не имела права порывать с Воландом. И Мастер знал это. И знал, что однажды вечером не застанет ее дома. Маргариты не будет почти всю ночь, и он почти всю ночь просидит неподвижно и молча, пока не забрезжит сероватый рассвет. Мягко щелкнет замок, и он встретит ее на пороге, в полоске света, выпавшей из приоткрытой двери, они посмотрят друг другу в глаза и все поймут друг о друге, и никто не станет никого упрекать в том, что должно было произойти и произошло. В Нью-Йорке это произошло.
Маргарита любила Мастера, и Мастер любил свою Маргариту — все остальное было за пределами их любви. Свою лучшую работу Мастер назвал «Обнаженная фигура в рост». Моделью для нее служила, конечно же, Маргарита, и тот, кто писал ей наивные стихи о любви, отдал бы за этот шедевр все свое немалое состояние, однако хорошо понимал, что такое не продается. Это был дар Природы-Бога, который, увы, достался не ему.
Перед тем, как случилось то, о чем Маргарита с Мастером никогда не заговаривали и чего не касались до конца своих дней, она увидела странный сон. Земля — безнадежная, унылая, под пасмурной дымкой ранней весны, клочковатое, куда-то бегущее серенькое небо, а под ним — беззвучная стая грачей. И корявый мостик над мутной речонкой, полуголые деревья на том берегу, за которыми темнел сырыми бревенчатыми углами знакомый дом — знакомый от крыльца до конька на крыше, хотя она никогда не бывала в том доме, и память ее хранила совсем другое, и дом другим помнился — просторной усадьбой с деревянными, облупившимися колоннами на веранде и скрипучими ступеньками в сад.
Возле дома в том сне она увидела Воланда, всклокоченного и небритого. Ветер отбрасывал на его лицо пышную, седую шевелюру. Глаза были больными и встревоженными. Он звал ее захлебываясь неживым воздухом, и Маргарита, вскрикнув, рванулась навстречу… Не так все было, как привиделось во сне, вот в чем дело.
— Я могу спросить тебя об одной вещи?
— Потребовать, Марго, потребовать!.. — засмеялся он. — Просить — несовместимо с достоинством королевы. Я слушаю.
— Уран? — спросила она.
— Да, но природный для этого не годится.
— А какой же еще существует на свете, если не природный?
— Из природного необходимо выделить активный изотоп урана-235. Затем требуются различные замедлители реакции — тяжелая вода, гелий, углерод… Без этого процесс не будет управляемым. Ваш Курчатов это прекрасно знает.
— А чего он не знает?
— Пожалуй, вот этого… — он достал из кармана «паркер», поискал взглядом, на чем писать, вырвал из какой-то подвернувшейся книги форзац — и цифры формул устремились вдогонку за золотым пером. — Вот, — сказал он спустя минуту, — здесь дана грубая оценка массы урана-235, которая нужна для осуществления ядерного взрыва. Не тонны, а всего лишь от пяти до десяти килограммов обогащенного урана. Но самое сложное заключается именно в извлечении из урана изотопа-235. Отсюда и скептицизм многих ваших ученых, считающих, что практическое использование атомной энергии — дело невероятно дорогостоящее и неосуществимое до двадцать первого века.
