***

   Пока громкие завывания Марка Наварры развлекали собравшихся на финише зрителей пересказом полученных по телефону новостей о перипетиях гонки, рядом с аэродромом кипела работа. Спешно нагнанные из ближайших мест дислокации саперы, выстраивали в трех местах сбоку от аэродрома невысокие подобия парашютных вышек и помостов для отработки группировки перед приземлением. Корявые схемы этих тренировочных убожеств Павла успела накатать, пока армейская машина везла ее от института до Лэнсинга. Встреченный в диспетчерской аэродрома майор Риджуэй, тут же уловил мысль о полезности презентованных недавним арестантом учебных сооружений. Отдав строгий приказ лейтенанту Моровски бегом бежать на старт гонки, и защищать там честь армии, он с фермерской основательностью приступил к реализации очередных безумных затей.

   На пути к старту, пока озадаченный Павлой майор Риджуэй раздавал команды штабным офицерам, Павлу отловил восторженный Луиджи Мортано. Который, неоставая ни на шаг от быстро идущего к машине гонщика, умудрился прожужуать ему все уши о своем жгучем желании поучаствовать в завтрашних армейских учениях, и о том, что Дон Валлонэ был бы признателен за это. На резонный вопрос о своем парашютном опыте, молодой ганстер предъявил любительскую парашютную книжку заведенную в 38-м с записями о тринадцати прыжках на трех типах парашютов. Нахмурив брови Павла быстро дала ему свое согласие, стремительно накатав прямо на ладони Луиджи записку Мэниннгу на прием очередного самостийного контрактника. В нагрузку завербованный волонтер получил ее непререкаемое указание - где угодно найти несколько кинокамер с пленкой для съемки учений. С тем он и был отпущен, когда его будущий командир уже садился на свое гоночное сидение, под нервную скороговорку Терновского. Потом была гонка, сопровождаемая звучными комментариями Наварры. Между которыми, во время недолгого равновесия шоссейной борьбы, сопровождаемого затишьем радиотрансляции, местному аэродрому пришлось исполнять и свою естественную функцию.

   На временно расчищенную от зевак бетонированную полосу, натужно жужжа своими тремя моторами, заходили на посадку пять самолетов. Из всех созданных пионером американской автопромышленности самолетов, эта конструкция была наиболее удачной хоть и далеко не безупречной. Это воздушное зрелище ненадолго отвратило от скандального автошоу бурлящее страстями внимание зрителей, но когда трехмоторные 'Форды' наконец, зарулили на стоянку, все опять вернулось на круги своя. Из репродукторов донеслась очередная тирада страстного ведущего автошоу.

  -- Сейчас гонщики подходят к нашему наблюдателю Бобу Харсту, впереди поворот.

  -- Боб не видит деталей, но, похоже, Моровски готовится к обгону.

  -- Нет, это Шоу...

  -- Снова Моровски.

  -- Тщетно!

  -- В повороте позиции лидеров не изменились, но впереди длинный прямой участок, удобный для обгона.

  -- Борьба разгорается.

  -- Робертс не собирается уступать лидерства. Перекрывает им пути обгона!

  -- Одна машина все же вырывается вперед. Да!!! Это Моровски!

  -- Моровски обошел Робертса! Фантастика! Разрыв уже четыре корпуса!

  -- Шоу тоже обходит старину Флойда. Страсти кипят!

  -- Моровски разгоняется! Успеет ли он затормозить на повороте?

  -- Айяяй! Моровски вылетает с трассы!!!

  -- Авария?!! Не вписался в поворот? Вот она неопытность!

  -- Боб, что там?

  -- Машина не перевернулась! Мчится по траве...

  -- Не может быть!!! Моровски возвращается! Он снова на трассе!

  -- Дамы и господа, это грубое нарушение. Адама Моровски ожидает дисквалификация...

   Толпа замерла в ожидании продолжения откровений местного 'автогоночного проповедника'. На главной трибуне началась суета. Лишь мистер Шевроле подозвал к себе помощника Навары, и стал что-то спокойно доказывать ему, тыкая пальцем в лежащую на его коленях карту гоночной трассы. Из диспетчерской подошел генерал Маккой и включился в дискуссию. А зрители все ждали объяснений, наполнив аэродром взволнованным гамом...

  ***

   В голове разведчика даже мелькнула мысль, что, не справившись с управлением, она просто сойдет с дистанции, и это будет, в общем, нормально. Никому ведь и не обещана победа польского 'дорожного рыцаря'. Но тут ей молниеносно вспомнились восторженные глаза девушек, и уверенные в ее победе взгляды генерала Маккоя, майора Риджуея и прочих офицеров штаба второй армии. Армия явно желала блеснуть этой победой перед гражданскими, не зря же ради Адама Моровского были затеяны все эти хлопоты. Павле на мгновение даже стало стыдно за свое малодушие, и в мозгу зажегся безумный план, дающий мизерный шанс на победу.

  Внутри дорожной петли в том месте, где трасса делала этот неудобный левый крючок радиусом метров двадцать, были чахлые кусты, выросшие на заболоченном лужке. Сам лужок питался ручейком, бегущим через бетонную трубу, проложенную под дорогой. Правее пересекающей его по малой хорде тропинки были болота. Когда в первый день приезда Павла осматривала трассу, то сама не понимая для чего, прошла по тропинке, срезая этот 'аппендикс'. Пробираясь 'хошиминским маршрутом', она заметила, что из-за жаркого лета ручей совсем зачах, и болотистая низинка превратилась в заросшую кустарником сухую ровную площадку, которая была отделена от выворачивающей из 'аппендикса' трассы неглубокой и узкой канавой. За этой площадкой шоссе не вырастало преградой, а поворачивало вправо и шло немного под уклон.

   Сейчас все эти моменты быстро пронеслись в ее памяти, и Павла решила рискнуть. Нормально сбросить скорость она все равно не успевала, поэтому единственным шансом для нее становился прорыв через это микродефиле. 'Хадсон' почти не сбавляя скорости, ввинтился между двумя стогами сена, явно предназначенными на роль амортизаторов при заносе машин. Весь окружающий мир сузился для Павлы до размеров несущейся под капот узкой тропинки. В уши ломанулся грохот подвески, треск ломаемых крыльями машины кустов, сопровождаемый дерганьем на курсе, и щелчками камешков рикошетящих от днища. Руки в перчатках резко парировали движениями руля нервные попытки машины уйти в занос. Придорожную канаву Павла даже не заметила. Когда после невысокого прыжка и безумного рысканья с визгом покрышек, колеса снова спокойно зашуршали по асфальту, Павла услышала стук собственных зубов.

   По счастью, пересохший язык гонщика так и не стал неожиданным дорожным десертом. Но гонка была еще не закончена, и мужественно отбросив не вовремя накатившие переживания, Павла устремилась к финишу. Теперь от преследователей ее отделяли уже четверть мили, и это расстояние лишь увеличивалось. И хотя после четырех последних поворотов дистанция отрыва все же сократилась втрое, но до финиша она шла в гордом одиночестве. Вот только превышены ли ею те самые указанные в правилах сто футов Павла не знала. А это имело значение. Ведь для возврата на трассу вылетевшей с нее машины, гонщик должен был вернуться на дорогу не далее чем в ста футах по прямой, от того места, где он покинул асфальт, иначе ему засчитывалось нарушение. На этой-то нечеткости правил, она и решила сыграть. Если бы сто футов считались по кривой, идущей вдоль обочины, весь этот риск стал бы бессмысленным. Но Павле было, в общем-то, все равно, признают это нарушением или нет, она должна была быть первой на финише, остальное ей было неважно. Впереди около финишного транспаранта тряпкой свисал ожидающий лидера гонки шахматный флаг, до него оставалось совсем чуть-чуть...

   Когда плохо соображая, что там с ней происходит, она уже взлетала на руках что-то восторженно кричащих людей, зрение затуманилось. Слезы снова, как тогда после первого мото-реактивного боя с разведчиком, заполонили глазницы. Голова была тяжелой. Подбежал Терновский и сорвал с лица победителя бестолково мотающий гофрированной трубкой противогаз.