Вскоре, глядя на Принца и Одетту, я опять забыла обо всем на свете.

Когда занавес опустился, мой сосед вдруг повернулся ко мне.

— Замечательно, не правда ли? — сказал он. — Играли сегодня просто неподражаемо.

У него оказался очень приятный голос. Было понятно, что передо мной воспитанный, интеллигентный человек. Я вдруг увидела, что он красив, темные волосы зачесаны назад, высокий лоб, очень аккуратные черты лица. Возможно, губы немного тонкие и чуть напряженные. Под глазами лучиками разбегались мелкие морщины. Все это, но особенно выражение глаз, говорило, что этому человеку знакомо слово «страдание».

Меня заинтересовал этот мужчина. К тому же его манера разговаривать, доброжелательная и спокойная, сразу же позволяла почувствовать себя с ним так, словно мы уже были давно знакомы. И я невольно расслабилась, от моей привычной скованности и зажатости не осталось и следа.

— Да, было замечательно, — согласилась я.

— Просто блестящий спектакль.

— Знаете, я смотрю «Лебединое озеро» не первый раз, но оно мне все так же нравится. От него невозможно устать, — рискнула я продолжить разговор.

Он быстро кивнул в знак согласия и улыбнулся.

— Совершенно с вами согласен, — сказал он и добавил: — Я должен извиниться за то, что опоздал и потревожил вас. Простите… Хотя это непростительно. Я торопился и все равно не успел вовремя.

— Ничего, ничего, все в порядке, — сказала я.

— Но вы так строго на меня посмотрели, — возразил он, и в его карих глазах появился веселый огонек.

Его замечание немного смутило меня, и я сказала:

— Честно говоря, я не… не хотела выглядеть так… строго.

Он засмеялся:

— Ничего страшного, не обращайте внимания на мои слова… Вы ведь одна сюда пришли?

Я кивнула.

— Давайте немного пройдемся и выпьем по бокалу вина.

— Извините, но я не пью, — сказала я.

— Но тогда, может, просто немного кофе?

Он поднялся. Я все еще колебалась. Мой новый знакомый оказался высоким, на голову выше меня. Я никогда не знакомилась с мужчинами на улице или в театрах, но этот человек показался мне таким открытым и очаровательным, что я не могла ему отказать. Честно говоря, я поняла, что не хочу ему отказывать.

Мы пришли в буфет, он закурил, потом заказал мне чашку кофе, а себе виски с содовой.

— Вообще-то я сегодня так и не успел пообедать. Весь день провел на конференции и приехал сюда прямо из офиса.

— О, вы, вероятно, голодны…

— Ну не то чтобы очень. Вот это помогает, — сказал он и одним глотком выпил содержимое своего бокала.

Мои глаза с привычной наблюдательностью продолжали фиксировать различные детали. При ярком свете я поняла, что мужчина гораздо старше, чем мне показалось сначала, что пальцы его рук изящны и хорошей формы, на мизинце кольцо с печаткой, на руке часы в слегка продолговатом корпусе. Мужчина то и дело бросал на них взгляд. В его движениях чувствовалась некоторая нервозность. Позже я узнала, что порой он превращается в комок нервов, а этот постоянный взгляд на часы — привычка жить по расписанию и желание уложиться в определенную заданную схему.

В свою очередь я почувствовала, что он тоже разглядывает меня. Затем мой спутник сказал:

— Вероятно, вы очень любите балет, раз пришли сюда одна. Люди, которые приходят в театр, чтобы отдать дань общественным традициям или просто из-за того, что им скучно и нечем заняться, обычно приводят с собой приятелей и перешептываются в течение всего представления.

Я улыбнулась в ответ:

— Вполне с вами согласна. Я люблю балет. Я смотрела «Лебединое озеро» раз десять. Это мой любимый спектакль. И еще «Жизель».

— И мой тоже, — кивнул он. — Но я бизнесмен, а значит — раб времени, а поэтому мне не так часто удается прийти на спектакль. Обычно хожу в воскресенье, когда начинается сезон, и если я, конечно, в городе. Однако если я хочу услышать свою любимую музыку, то вполне способен на подвиги.

— И какая же ваша любимая?..

— Ну, например, Девятая соната Бетховена, фортепианные концерты Брамса. Особенно номер два, — сказал он после паузы.

Я прикусила губу. Он назвал то, что и мне очень нравилось. Я сказала ему об этом. Бетховен — мое давнишнее пристрастие, а в последнее время я стала часто слушать Брамса и, надо признаться, очень полюбила его музыку. О да, я знала, что такое Концерт номер два. Изящество, страсть, волшебство! Я поймала себя на мысли, что слишком красноречиво говорю о музыке с этим мужчиной, которого совершенно не знаю. Такого со мной не случалось раньше.

Он слушал меня внимательно и, я бы сказала, с интересом. Потом мы стали обсуждать то, что нам больше всего нравилось в музыке этих двух великих композиторов. Мужчина вдруг заговорил с энтузиазмом, почти не спорил, больше соглашался. Удивительно, но наши вкусы, пристрастия в музыке, ощущения, вызываемые ею, оказались очень похожими.

Прозвенел звонок. Мой спутник погасил сигарету, и мы вернулись в зал. Я вдруг почувствовала, что мужчина смотрит на меня с интересом, в его взгляде чувствовалось нечто сродни любопытству.

— Похоже, мы одинаково смотрим на эти вещи. Очень вдохновляет. Не позволите ли вы узнать, как вас зовут?

— Браун, — ответила я. — Розалинда Браун.

Он осторожно скосил взгляд на мою левую руку, но я заметила это и засмеялась:

— Мисс Браун.

— Очень приятно, мисс Браун, — торжественно сказал он. — Позвольте и мне представиться. Меня зовут Ричард Коррингтон-Эш.

Когда мы вернулись на свои места, мне вдруг стало неожиданно легко, казалось, мы старые друзья и можем с легкостью обмениваться впечатлениями от музыки, танца, изучать вместе программку… И еще меня вдруг посетило непонятное, незнакомое раньше, но в то же время очень приятное чувство внутренней свободы. Я могла быть сама собой, не нужно было притворяться, можно было говорить все, что испытываешь на самом деле, и знать, что твои ощущения поймут. Никогда еще я не получала большего удовольствия от «Лебединого озера».

И еще меня теперь не покидало странное, почти физическое ощущение близости с этим мужчиной.

В «Лебедином озере» есть место, которое невольно, сколько бы раз я это ни смотрела, вызывает у меня на глазах слезы, к горлу подступает комок. Это когда Одетта смотрит в окно и видит, как Принц танцует с ведьмой, принявшей облик Одетты. Я смотрела на сцену и ощущала, что это у меня самой бьются мои белые крылья о стекло. Это я звала моего Принца оглянуться, узнать меня.

Ричард посмотрел на меня в этот момент и увидел слезы на ресницах, на коленях — крепко сжатые руки, на лице — такое молчаливое горе, словно это я сама потеряла своего любимого, сама сошла с ума. Он был потрясен и позже сказал, что на меня в ту минуту было невозможно смотреть. Тогда же он взял и накрыл своей ладонью мои руки, чуть сжал, словно хотел сказать, что понимает мои эмоции, что так же чувствует, как и я.

— Я, честно говоря, был потрясен, — говорил он уже потом, когда мы вспоминали тот вечер в театре. — Я тогда понял, как ты сильно можешь чувствовать… какое у тебя нежное сердце… как ты не похожа на Марион, которая зевает рядом со мной. Я почувствовал, что меня так сильно тянет к тебе, как ни к одной женщине в моей жизни. И как бы то ни было, я просто не мог не дотронуться до твоей руки в тот момент.

Когда я почувствовала его сильные, нервные пальцы на своей кисти, то вдруг поняла, что не могу шевелиться. Мое сердце как-то странно редко и глухо стучало в груди, непонятные, незнакомые эмоции переполняли все мое существо. Слезинки высохли. Чувство острой боли отступило, но ком в горле стоял по-прежнему. Мои губы чуть приоткрылись, казалось, мне просто не хватает воздуха, чтобы дышать. Это было похоже на транс, магию, гипноз.

Он молчал. Я тоже. Нам не хотелось разговаривать. Казалось, стоит заговорить, и сразу же исчезнет та загадочная пелена очарования, которая окутала нас обоих.

Наконец последние такты музыки смолкли и занавес опустился. Включили свет, и раздался гром аплодисментов. Я повернула голову и встретилась глазами с Ричардом. Глубокий, теплый, дружеский взгляд. Я не чувствовала ни смущения, ни неловкости за то, что только что плакала, а он держал мои руки в своих. В этот момент я поняла, что с нами случилось нечто особенное, что вспыхнуло пламя, которое уже никогда не погаснет.