Впереди открывался маяк мыса Песчаный. Справа от маяка торчали какие-то холмики. Три, четыре… По мере приближения «Заморы» холмики увеличивались. Подплыли ближе — и своим глазам не поверили: это были жилые балки на санях! Из трубы одного балка шел дым. Вскоре показался вездеход. Он мчался по мелководью навстречу. На его борту был нарисован белый медведь.

Через час Дима и Володя оказались в компании двух сотрудников Диксоновской гидробазы. Ребята с жадностью набросились на жареную картошку с олениной и крепкий чай с персиковым джемом.

Очень им не хотелось уезжать с гостеприимного мыса Песчаный, но подгоняло время. Предстояло еще добраться до острова Олений, потом — Сибирякова, наконец, пересечь Енисейский залив…

К вечеру следующего дня «Замора», лавируя между бесчисленными мелями, подошла к Оленьему. Здесь переночевали у рыбаков, заправились горючим и тронулись к острову Сибирякова.

Уже издалека Володя Савельев увидел избушку промысловика, о котором слышал на Песчаном. Красная ракета приглашала подойти к берегу. У избы стоял человек и знаками показывал проход между льдами.

Дом Ивана Афанасьевича Рыбникова был построен по типу старых русских зимовий, где под одной крышей помещались жилые помещения, кладовые, хлева, мастерская. Вокруг дома ходила дюжина некогда диких серо-коричневых уток. Шесть ездовых псов встретили мореходов громким лаем. Невдалеке стоял собранный собственноручно хозяином вездеход.

Поутру, попрощавшись с Рыбниковым, Дима и Володя сели в катер и в последний раз вышли в море. На этот раз они уже дошли до Диксона.

…А я тем временем лежал в маленькой больничке на мысе Каменный. Врач колол меня антибиотиками, не решаясь оперировать. Во рту было противно и сухо от таблеток.

Длинными ночами я думал и думал об одном и том же: почему от путешествия на «Заморе», как от таблеток, остался такой неприятный привкус. Что ж, попробую разобраться, благо времени сколько угодно…

История арктических походов и зимовок знает много примеров, когда теснота, изоляция, суровая обстановка, ощущение постоянной опасности, тоска по дому и близким объединяли людей, а проявление доброты и душевной ласковости (по выражению известного полярного исследователя Ричарда Бэрда) в самые трудные дни озаряло окружающий мрак лучами тепла и света.

Знает история и другое. Те же самые условия, наоборот, разъединяли людей, приводили к постоянным стычкам и конфликтам.

Опыт показывает, что, как бы хорошо технически ни была организована та или иная экспедиция, успех ее невозможен без духа товарищества, сплоченности, взаимной поддержки. Иван Дмитриевич Папанин в книге «Жизнь на льдине» писал: «…везде воды по колено. Даже в жилой палатке чувствуется противная сырость. А настроение плохое из-за дождливой и ветреной погоды… Интересно, что каждый из нас не подает вида и старается шутками показать свое якобы хорошее настроение. У нас установился такой обычай: если у кого-либо на душе кисло, то переживать втихомолку и не портить настроение другим».

А вот на бельгийском судне «Бельжика», которое в 1898 году осталось на зимовку у берегов Антарктиды, в закопченных каютах очень скоро поселились недовольство, подавленность, раздражительность. Два человека из экипажа этого судна сошли с ума. Один перепрыгнул через борт и убежал в снежную пустыню, а второй чуть не убил топором Руаля Амундсена, который был штурманом на этом корабле.

Когда Ричард Бэрд готовился к своей первой экспедиции в Антарктиду, то Амундсен посоветовал ему проявить крайнюю осторожность в выборе людей: ведь самая тщательная подготовка, самый образцовый план могут быть сведены на нет неумелым или недостойным человеком. Показательно, что страх перед «экспедиционным бешенством», якобы связанным с полярными зимовками, побудил Бэрда в имущество первой экспедиции включить дюжину смирительных рубах.

Любой поход начинается с подбора участников и их подготовки, однако если перед коллективом нет цели, то нельзя найти способа его организации. Но ведь и у людей на судне «Бельжика» была общая цель, да еще какая — выжить! Но она не сплотила людей…

Любопытный анализ сделал участник плавания на «Ра» Юрий Александрович Сенкевич. Он много внимания уделил психологическому эксперименту, участниками которого невольно стали все члены экипажа папирусной лодки. Его анализ интересен еще и тем, что на «Ра» собрался интернациональный экипаж, не прошедший никакой предварительной подготовки.

«Даже когда кое-кому из нас казалось, что с „дружбой и кооперацией“ на „Ра-1“ дела из рук вон плохи, центростремительные силы в нашем коллективе все равно были гораздо мощнее центробежных. Что объединяло нас? Конечно, прежде всего единство цели. Цель поначалу была элементарной: дожить, доказать себе и другим, что ты настоящий мужчина, немного прославиться. Некоторую роль играл и материальный стимул».

«Ни для кого из нас не тайна, — продолжал Ю. Сенкевич, — что доплывем мы или не доплывем — зависит только от нас… Вместе, всегда вместе, вопреки стрессу, нелимитированной активности и прочим жупелам, — только вместе, в этом спасение, и победа, и торжество концепции, которую мы взялись доказать».

И дальше: «Последнее и самое главное. Для того, чтобы эффективность группы была наивысшей, каждый ее участник должен четко осознавать общественную значимость как своих действий, так и действий товарищей, действий всей группы в Целом… Чем престижнее задача, тем здоровее — при прочих равных — психологический климат. Причем престижность подразумевается не только логически расчлененная — этого мало, — но и „пропущенная сквозь сердце“».

Юрий Александрович говорил о степени «прижимного усилия». Отшлифованные диски превосходно скользят друг по другу, пока их не сдавишь сильнее допустимого, — это наблюдал всякий, кто, например, лазил с отверткой в магнитофон. Человеческие отношения, пусть и весьма близкие, всегда предполагают дистанцию: она может быть предельно малой, как между бритвенными лезвиями, плашмя сложенными в стопку. Но вдруг дистанция исчезает, наступает сверхсжатое состояние: в каютке (например, нашей «Заморы») не уединишься, не спрячешься, ты весь на виду, постоянно бок о бок с товарищами, хочешь того или не хочешь. А если к тому же у тебя обыкновенный, отнюдь не идеальный характер, да и у твоих спутников тоже?..

Проблема психологической совместимости существует, никуда от нее не денешься. В грозной своей прямоте она вставала перед поморами, зимовавшими на Груманте, перед моряками «Святого Фоки», перед исследователями Арктики и Антарктики. С ней сталкивались и сталкиваются работники высокогорных станций, геологи, экипажи подводных лодок и космических кораблей — все, кто исполняет свой долг в отрыве от привычной, повседневной жизни. Просто прежде этой проблемой как-то стыдились заниматься…

В этом отношении небезынтересно вспомнить поучительный поход в 1871 году американского парохода «Полярис».

Хороший, крепкий пароход, построенный из дуба и обшитый железом, с быстрым ходом и прекрасной оснасткой, направлялся в высокие широты Ледовитого океана. На носу его стоял особый ледорез, разбивающий крепкие льды. Экипаж подобрался весьма разношерстный. Капитан Холл — американец, первый помощник Тисон — француз, второй помощник Беддингтон — ирландец, повар — англичанин, матросы и группа ученых — немцы. Кроме того, на пароходе были два эскимоса с женами и детьми.

При первых же испытаниях на пароходе началась вражда. Сначала взбунтовались ученые, которых «лягушатник» Тисон во время шторма заставил работать на насосах. Затем стали роптать матросы, прослышав о войне Германии с Францией.

«Полярис» тем временем вошел во льды, но скоро наступившая зима заставила его лечь в дрейф. От тоски и безделья люди стали ссориться еще больше. Порой ссоры заканчивались потасовками. Скоропостижно скончался Холл, и капитаном стал Тисон. Но его никто не хотел слушаться, кроме ирландца, англичанина и эскимосов. Все хотели вернуться домой, а Тисон готов был идти вперед к цели — Северному полюсу.