И что вы посулите русским в этом случае? Чего вы, собственно, добиваетесь? Какую продуктивную идею вы способны принести русскому народу? Или вы сгноите его в лагерях? Только не надо мне рассказывать сказки про хваленую американскую демократию.

Костя решил затянуть Майка в философскую беседу, чтобы отделаться от него на первый день и получить время подумать.

Кельвин вздохнул, заложил ногу на ногу и сцепил руки на коленях. Немного подумав, он начал отвечать. Катя усердно переводила:

— Нет, я не буду кормить вас россказнями о нашей, как вы говорите, хваленой демократии. Я скажу честно. Мы несем вам освобождение. Ведь вы так и не научились пользоваться своими богатейшими природными ресурсами. На вашей земле есть столько добра, что можно сто лет кормить весь мир. А у вас даже собственные люди за несколько десятилетий оставались не прокормлены. Но теперь жадная Москва, бросавшая вам объедки, теперь она уничтожена. И мы несем вам новый разумный порядок. Скажу больше — мои предки когда‑то жили в России. (Костя приподнял брови.) И они были изгнаны нерадивой властью. Ваши правители всегда получались отвратительными. Мы дадим вам возможность пользоваться своими богатствами. Их хватит на всех, поверьте. Мы ратуем за плодотворное сосуществование всех наций, всех народов в новой международной России, где русские не будут притесняться, а заживут еще лучше, на равных со всеми нациями.

— Ага, думаешь, я такой наивный? Слышали мы эту песню. Пришел медведь и нечаянно разрушил теремок.

Катя перевела. Кельвин что‑то переспросил.

— Он не понял последнюю фразу, — пояснила девушка.

— Ну как же? Сказка такая есть. Русская народная сказка. Тук–тук, кто в тереме живет? — Костя отдышался секунду и добавил: — Я, мышка–норушка, лягушка–квакушка. Короче, как- нибудь потом расскажу. Ты лучше вот что. Объясни, какая конкретно информация вам нужна.

Услышав перевод, Майк просветлел.

— Вот это уже деловой разговор, — ответил он. — В первую очередь необходимы инструкции по приведению в действие «Минипы». А то наши спецы пока не могут разобраться. В перспективе же вы должны будете вернуться на Урал и оттуда передавать нам сведения.

— Понятно, я так и думал. А если я вас обману, уеду и не буду ничего передавать?

— Не беспокойтесь. Мы найдем рычаги давления. В этом смысле у нас изобретательности хватает.

— Ну–ну… Ладно, что‑то я устал, — протянул Костя.

— Можете пока отдохнуть, подумать до завтра, — смилостивился Майк. — Вам все равно надо окрепнуть. А к завтрашнему утру я жду уже конкретных предложений от вас.

«Ишь ты, как быстро уцепился!» — подумал Костя.

— О'кей. Так и быть, я подумаю до завтра. — Костя подтянулся ногами вперед и лег головой на подушку, тем самым дав знать, что он будет отдыхать.

— До свидания, Муконин, — отчеканил Майк, вставая и протягивая руку Косте.

Муконин удивленно посмотрел на американца. Тот белозубо улыбался, чуть наклонившись над постелью. Интересно, когда это его предки жили в России? До революции?.. И тут Костя впервые с некоторым содроганием заметил, что левое ухо у Майка ущербное — мочка уродливо подмята, точно скомканный фантик. Высунув руку из одеяла, Костя принял теплую ладонь Кельвина. После вялого рукопожатия тот глянул на Катю и молча вышел.

Девушка задержалась на несколько секунд.

— Катенька, извини за столь щекотливый вопрос, — сказал Костя. — Могу я сходить в уборную? Не хотелось бы, чтоб кто‑то подсовывал под меня утку.

Катя задумчиво прикусила нижнюю губу. Затем проговорила:

— Хорошо, пойдемте попробуем.

— Мы же вроде на «ты» перешли?

— То есть пойдем.

Костя снова принял полусидячее положение, затем повернулся и выпростал ноги на холодный пол. Ему удалось сесть на краю кровати, свесив ноги. Легкий приступ головокружения нахлынул волной. В глазах ненадолго помутнело. Отошло. Катя терпеливо ждала на стуле.

— Сам встанешь или тебе помочь? — благодушно поинтересовалась она.

— Да ладно, сам.

Муконин отыскал на полу простые пляжные сланцы, заботливо приготовленные кем‑то для него, просунул ноги в тапки. Носкам стало теплее. Наклонившись к нему, девушка изящно отцепила присоски. Один рывок, и Костя встал. Покачнулся. Катя поднялась со стула и предусмотрительно поддержала его. Муконин ощутил легкий аромат каких‑то приятных недорогих духов, что‑то давнее, лавандовое, промелькнуло в памяти. Он нахмурился, пытаясь понять, что это, но ощущение быстро ушло.

Взяв медсестру за руку, Костя вместе с ней пошел к двери. Показалось необычно и приятно держать в этом логове врагов передающую тепло хрупкую ручку, почти воздушную.

И так они вышли в коридор.

По всей видимости, миротворческие силы НАТО оборудовали под свой военный госпиталь одну из городских больниц. Длинный широкий коридор тянулся к лифтовому отсеку, везде по бокам были глухие двери, иной раз с непрозрачным стеклом. Таблички над ними, конечно, давно поменяли на англо–американские, а так все выглядело по обычаю, как и полагалось в русских больницах.

Костя с тлеющим девичьим угольком в руке медленно двигался вперед и мотал головой по сторонам, стараясь запомнить расположение палат, ходы и выходы из коридора. Где‑то в двадцати шагах от его двери, примерно посередине коридора, располагался пост дежурного. Там сидел за столом военнослужащий в форме, с пилоткой на голове, и пялился в журнал с полуголой смазливой моделью на обложке. Когда они прошествовали мимо, сержант, судя по погонам, — Костя знал их знаки различия, — поднял глаза и подозрительно поглядел на русскую парочку. Из вооружения у стражника имелся лишь штурмовой карабин «Colt Commando» с укороченной пистолетной рукояткой и маленьким прикладом, такие Костя щупал когда‑то давно на занятиях в академии. Да и тот находился не в боевой готовности — стоял стволом к стене. При случае можно резко пнуть его ногой в сторону, подумал Костя. Правда, сам сержант имел недюжинную комплекцию, это было заметно, даже несмотря на то, что он сидел на стуле. Надеяться, что можно с ним справиться, да еще не окрепнув после операции, очень глупо. Но ведь он не вечно будет тут, резонно предположил Костя, несомненно, кто‑нибудь сменит его через несколько часов. Пока они с Катей удалялись от постового, мысли заводили Муконина все дальше. А если, к примеру, ночью захотелось в туалет? Катя не должна круглосуточно находиться в больнице. Значит, дверь Костиной палаты на ночь закроют? И ежели чего, нужно будет долбиться. Тогда и подойдет этот самый дневальный. Карабин прихватит с собой, наверняка. Допустим, удастся олуха каким‑то образом разоружить. Но ведь дальше нужно бежать на улицу, а там, на выходе, обязательно еще один патруль плюс снаружи посты. Да и камеры везде развешены. Бесполезная трата сил. Впрочем, впереди еще самое главное — туалет. Излюбленный способ побега в кинофильмах. Посмотрим, как обстоит дело в жизни.

Они добрели до конца коридора, почти до самых лифтов. На двери мужского туалета висела классическая табличка с перевернутым треугольником под кружком.

— Я надеюсь, здесь нет ни камер, ни ушей! — тихо проговорил Костя, неожиданно прижав девушку к двери. — Помоги мне, и я забуду, что ты на них работаешь.

— Ты что, спятил? — возмутилась вполголоса Катя, покосившись на часового (тот не отрывался от журнала). — Я работаю, так как мне не на что жить, сестру и бабку кормить, понимаешь? Перевязывать и мерить давление каждый дурак умеет. А их язык я в универе учила. Я помогу тебе, но только из‑за детства.

— Какого еще детства? — удивился Костя, отстранившись от медсестры.

— А ты не помнишь? — Ее глаза сверкнули, прожгли его насквозь.

— Что я должен помнить? — Перед Костей поплыло ее лицо.

— Лето две тысячи девятого в Геленджике, — полушепотом выпалила Катя, глядя на него снизу вверх, — двухэтажный домик на горе, хозяйка бабка, и мы на втором этаже: в одной комнате я с сестрой, а в другой ты один. Две недели я торчала от тебя без ума, но ты этого не замечал.