— Лет двадцать, пусть двадцать пять, не больше».

— Как тебя зовут?

— Маша.

— Маша? Какое странное имя.

— Почему же странное?

— Ну, редкое.

— Обычное русское имя.

— Н–да, русское, — задумчиво протянул Муконин. — А меня Костей зовут.

— Тоже нормально.

Он почему‑то усмехнулся.

— Откуда ты?

— Из радиационной зоны. Из Иваново.

— Город невест.

— Что?

— Город невест — когда‑то так говорили про Иваново.

— А. Да, я слышала.

Поезд жутко завывал. В окнах мелькали лампочки туннеля. Станции не объявляли. Вагон просто останавливался, раздвигал створки, являя безлюдную платформу, запуская с ветерком холодные запахи бетона и смолы шпал, и долго и монотонно жужжал осами. Затем створки закрывались, и поезд снова завывал и разгонялся.

— Как ты оказалась одна? Ведь беженцы обычно приезжают группами.

Он чуть наклонился к Маше, повеяло слабым запахом духов. Что‑то цветочное, притягивающее. Черт возьми, какая редкость в наше время!

— Вся моя семья погибла. Я уехала из зоны сама по себе.

Он хотел сказать что‑нибудь вроде: «сочувствую» или «это ужасно». Но любые слова казались ни к месту, выглядели банальными до неприличия и ненужными. И он промолчал. Только тупо уставился на ее руки. Тонкие изящные пальцы с ухоженными малиновыми ногтями нервно теребили краешек платка. Спиральное колечко на мизинце — короткая серебряная пружинка.

Муконин жил рядом со станцией метро, в районе, удаленном от центра города. Здесь он чувствовал себя уверенно, даже без старого «Макарова». Последний пришел в негодность после пожара, охватившего неделю тому назад рабочий кабинет. Причина огня оказалась прозаической — короткое замыкание.

Было темно и тихо. Снегопад кончился так же неожиданно, как начался. Патрулями и не пахло. Маша шла рядом, по правую руку, понуро глядя под ноги, на снег.

Он уже жалел, что взял ее с собой. «И зачем мне это?» — вертелось в голове. Когда долго живешь один, к одиночеству привыкаешь, и оно уже не кажется трагическим, ты даже начинаешь бояться его нарушить. Но, может быть, это‑то и страшно?

Ему показалось — что‑то присутствует. Легкая тень метнулась впереди. Костю кольнуло. Он взял спутницу за руку и тихо сказал:

— Что бы ни случилось, главное — не бойся. Слушайся меня.

Затаив дыхание, они зашли в арку длинного дома. Впереди материализовались два болвана, и сзади синхронно выплыл один, преграждая пути к отступлению. Один из тех, что встал на пути, тихо свистнул.

— Эй, тормози‑ка!

Костя остановился. Ему показалось, что девушка вцепилась в него ногтями, словно кошка.

— Телка, сумочку гони. А ты — лопату.

Муконин на секунду оглянулся, чтобы оценить обстановку. Тот, который сзади, остановился у входа в арку и двигаться, по всей видимости, не собирался. Другие двое угрожающе приближались. Костя слегка отстранил девушку и достал зажигалку. Огонек выхватил вязаную шапочку, смуглое лицо со скулами, напоминающими лошадиный оскал, пустые пьяные глаза. Этот остановился напротив Кости и навел пистолет. Второй преспокойно держал руки в карманах, очевидно чувствуя превосходство. Его чернобровое лицо имело характерные черты. Башкир или казах, что‑то в этом роде. Жадно разглядывал Машу.

В эти несколько мгновений Костя быстро соображал, как выкрутиться. Он чувствовал к ним лишь ненависть, как к обычной дворовой шпане.

Похоже, просто безработная шайка. Не беглые зэки и не малолетки. Есть шанс справиться и с тремя. Не силой, конечно, а хитростью. Если успею.

Но он не успел. Точнее, успел лишь совершить главное. Тип с лошадиным оскалом, как и предполагалось, не знал или просто не ожидал классического приема против пистолета. Костя резко отступил влево и левой же рукой захватил запястье бандита. В одно мгновение оружие оказалось в правой руке Муконина. А парень с лошадиным оскалом, натужно воя, согнулся в три погибели, получив одновременно пинок в живот. Костя тут же навел пистолет на второго.

Но он не успел. Не успел, чего и боялся, уследить за третьим, который сторожил сзади. Раздался короткий визг. Третий уже обнимал Машу со спины, она как‑то странно задирала голову, и под маленьким точеным подбородком блестело лезвие ножа.

— Эй, мудила, бросай пистолет, или я ей глотку перережу!

Времени раздумывать не было.

— Ну и что, режь, — спокойно сказал вдруг Костя. — Она мне никто. А я вас тут всех перестреляю до полусмерти. А потом патруль вызову. Потому что у меня чип. Знаешь новую фишку? Сейчас гребут без суда и следствия. Мне даже превышение не пришьют.

Это подействовало.

— Белый, оставь, уходим, — бросил башкир.

Белый убрал нож и выпустил Машу. Но напоследок все‑таки дернул за сумочку. Девчонка оказалась не промах, удержала. Костя выстрелил в стену для острастки. Бандиты, матерно ругаясь, рванули вперед из арки и скрылись.

* * *

Костя пропустил девушку вперед. «Умный дом» включил свет в прихожей. Запахло картофельными очистками и рыбьими головами. Костя поморщился. «Лучше бы ты умел перерабатывать отходы». Маша остановилась посреди прихожей, стянула с плеч платок, поглядела на хозяина. Взглядом щенка, вопрошающего, можно ли прилечь на коврик.

— Не стесняйся, чувствуй себя как дома, — бодро сказал Муконин.

До чего глупая фраза, тут же подумал он. Разве может сравниться чужое с собственным углом? Даже в дружеских хоромах не так уютно, как в родном шалаше.

Он помог Маше снять полушубок. Гостья оказалась в красивой кофточке, зеленой с белыми полосками, с приятной выпуклостью на груди, на ногах были черные брюки, — нагнувшись, Маша сдернула сапоги.

Он разоблачился сам, и тут они встретились нос к носу.

— Постой‑ка, — Костя свел брови. — У тебя царапина от ножа.

Положив руку на ее холодный лоб, он аккуратно, словно умелый парикмахер, приподнял девичью головку.

— Сейчас обработаем.

Ее губы, пухленькие и чистые, оказались теперь так близко, что ему вдруг сильно захотелось поцеловать. Глаза ее, почудившиеся просветлевшими, забегали туда–сюда.

Когда прошли в комнату, он достал туалетную воду и ватные палочки.

— Садись.

Маша послушно опустилась в кресло.

Он запросто встал на колени и, заглядывая снизу, обработал царапину на шее. Потом, выпрямившись над ней, положил руку на костлявое плечо.

— Ба, да ты все еще дрожишь!

— Я так испугалась. Там, в арке. До сих пор не могу отойти.

— Ну ничего, сейчас выпьем коньяка, и все пройдет.

Костя подошел к бару, достал пузатую бутылку, купленную в правительственной лавке, и два хрустальных бокала.

— Он, правда, теплый, — посетовал Муконин, наполняя бокалы. — Но, впрочем, коньяк так и пьют.

— Мне чуть–чуть, всего один глоток.

Протянув ей бокал, Костя сел на диван.

— Выпей сразу до дна. — И сам показал пример.

Приятное тепло быстро спустилось по пищеводу. Маша некоторое время раздумывала, прежде чем проглотить свой коньяк. А когда выпила, то по–детски сморщилась, ему даже стало забавно.

Тут он вспомнил про пистолет. Достал оружие из кармана, покрутил в руках. Щелкнул, разрядил.

— Однако. Неплохая игрушка, — хмыкнул он.

— Что? — испуганно сдвинула брови Маша.

— Ничего, забудь.

Костя засунул пистолет в полость между подлокотником и подушкой дивана. Маша вопросительно поглядела на него.

Муконин как ни в чем не бывало взял пульт и включил панель на стене.

На большом экране крупным планом возникло круглое, с большим ртом, лицо полпреда Громакова. Точнее, бывшего полпреда, провозгласившего себя ныне и. о. президента Уральской Республики. Лысеющий и. о., облаченный в черный костюм, сидел за круглым столом в уютной студии.

— Сегодня мы подготовили ряд новых директив, касающихся, прежде всего, отношений со странами, проявляющими, эм–м, крайне нездоровый интерес к нашей новой республике, поддерживаемой дружественным Китаем. А также это несколько директив, затрагивающих внутренние проблемы, в основном, экономического характера, — вещал и. о. — Что касается последних, это, например, директива Чрезвычайного Правительства под номером сто двадцать три, где четко прописывается порядок обмена валюты на уральские боны в местных органах управления. Этот процесс мы, наконец, жестко регламентировали, исключили всякие льготные списки, и теперь каждое предприятие, какой бы то ни было формы собственности, обязано немедленно ввести в оборот уральские боны.