— Нет, — сердито отрезал Григорий. — Тогда бы это значило… — Он запутался. — Извините. Все это сбивает меня с толку.

— Допустим, Герштейн подарил кулон Вере Бородиной. Значит, сумка с вещами ее, а не Нины Ревской. Из этого следует, что и письма писались Вере.

Григорий помнил, что, передавая ему сумочку, Катя упомянула, что его мать была балериной.

— Но стихи… — Он зажмурился. — Мне надо подумать.

— Похоже, вам следует еще раз заняться письмами, проверить, не мог ли Герштейн быть их автором, — не выражая ни малейшего разочарования, предложила Дрю. — А я позвоню Нине Ревской на случай, если она знает о семейных связях между Ельсиными и Герштейнами. Но вряд ли. Как насчет того, что Вера Бородина, в свою очередь, отдала драгоценности на хранение Нине?

Григорий еле сдерживался.

— Извините, но мне надо выйти на свежий воздух.

— Вам нехорошо?

— Немного.

На лице Дрю были написаны беспокойство и крайнее удивление.

Григорий встал и направился к двери.

Еле добравшись на трясущихся ногах домой, Нина застала Мадам спящей на стуле. Голову старуха положила на стол и громко храпела. Лола спокойно сидела на ее собранных в тугой узел волосах и клевала черепаховый гребень.

«Сидела здесь такая довольная. Виктор купил их. Это, должно быть, сюрприз. А в улыбке — злоба».

Нина зашла за своим дорожным чемоданом.

«Такая у меня судьба, — сказала она себе. — Другого выхода нет».

Она побудет пока в театре, а оттуда на машине поедет прямо в аэропорт. А потом… Ее била нервная дрожь.

Они найдут тебя и переломают ноги…

Она сможет. Другие ведь смогли. За большие деньги, за крупные взятки доступно все. А ума ей не занимать. Нина открыла шкатулку, в которой хранила драгоценности, вдела изумрудные серьги в уши, а золотые часики нацепила на руку.

Потом взглянула на Мадам, чтобы удостовериться, что старуха не проснулась. Это ее вина. Свекровь виновата в том, что Виктор вернулся к своим старым привычкам. Это она настроила его против Нины.

Уехать из страны… Больше никогда не видеть этих людей…

Подаренную на свадьбу брошь и алмазные серьги она спрятала в косметичке, в маленькой баночке с охлаждающим кремом, янтарные украшения и маленькую малахитовую шкатулку засунула в шерстяные носки толстой вязки, которые бросила в чемодан.

Лола молча наблюдала за ней, поклевывая усеянный крошечными бриллиантами черепаховый гребень. «Спасибо за подсказку!» Нина подошла к столу и вынула гребешок из волос свекрови. Пригодится.

Лола вскрикнула:

— S'il vous plait!

Осколок прошлого.

Мадам не подняла головы, продолжая громко храпеть. Вдруг Нине в голову пришла одна мысль…

Никогда не трогай мои волосы!

И она принялась терпеливо раскручивать узел прядь за прядью. Большого труда на это не требовалось. Сначала Нина нашла один камень, потом другой… Почему она додумалась до этого только сейчас?

Вскоре у нее на ладони лежало пять драгоценных камней. Один — очень крупный. Мадам захрапела громче прежнего. Нина взяла себе три, похожих на алмазы. Один из камней имел форму слезы, другой отличался желтоватым оттенком. Она засунула бриллианты себе под одежду, о большей конспирации будет время подумать позже. Два оставшихся камня она положила на стол перед Мадам.

Надев пальто, Нина схватила чемодан и сумку с балетными принадлежностями. Теперь в Большой, а оттуда на машине в аэропорт.

— Почему вы спрашиваете меня об этом? — поинтересовалась Нина.

Телефонная трубка казалась сегодня особенно тяжелой. Ее вес давил на каждый сустав.

— Потому что в тысяча восемьсот восемьдесят втором году Авраам Шломович Герштейн купил в Москве янтарный кулон, браслет и серьги, по описанию идентичные тем, что выставлены сейчас на аукцион. В наборе, кроме того, значились брошь и заколка для волос. — Голос Дрю слегка дрожал от внутреннего напряжения. — Если одного из предков вашего мужа звали Герштейн, мы с полной уверенностью можем сказать, что ваши янтарные украшения и кулон первоначально входили в один ювелирный набор.

В ушах Нины раздалось назойливое жужжание.

— Гэ-е-эр-ша-тэ-э-й-эн, — по буквам медленно произнесла Дрю, словно считала Нину умственно отсталой.

Дал ли Герш украшения Виктору, или тот купил их у приятеля? Нина до сих пор помнила, как довольно улыбалась Мадам, шепча «Виктор хотел спрятать их в моей комнате»; помнила притворное смущение старухи, которая выбалтывала чужой секрет. А что, если Виктор не прятал эти украшения от Нины, а просто взял их на хранение до освобождения друга? Не исключено, что они предназначались Вере.

— Миз Ревская!

Нина зажмурилась. Конечно же, Виктор не прятал янтарные драгоценности от нее. Скорее, он опасался других жильцов большой коммуналки. Все, помнится, прятали ценные вещи друг от друга. Но почему он не поделился своим секретом с ней? Возможно, Виктор сделал бы это, будь Нина дома в тот день, когда он привез драгоценности от Герша. А потом началось: арест Герша, приговор, перевод в психиатрическую тюрьму-лечебницу…

Боль в груди стала просто чудовищной.

«Если ребенок был от Герша, то это может объяснить все странности ее поведения. Значит, она на самом деле ездила навещать Герша в тюрьме. На свидания она ходила одна, следовательно, Виктор говорил правду… Виктор! Виктор! Как Вера смогла получить разрешение на свидания с Гершем? Наверняка ей помог Сергей. Какую же опасную игру она вела! Нет, нет, если бы ребенок был от Сергея, Вера не стала бы рожать. А вдруг она не была уверена, от кого забеременела? А если ребенок от Герша…»

— Миз Ревская!

Ребенок Веры и Герша… А Нина ничего не сделала для него. Просто развернулась и убежала из роддома, бросила его там…

«А ведь я дружила с его родителями! Виктор и я оставались для ребенка единственным связующим звеном с ними».

— Я вешаю трубку и вызываю «скорую помощь», — сказала Дрю.

— Нет. Не надо «скорой помощи».

Сердце Нины билось как сумасшедшее.

Такова судьба. Ничем уже не поможешь.

«Бедная Вера… Милый Герш… Виктор…»

— С вами точно все в порядке?

— Пожалуйста, не торопите меня. Дайте подумать.

Нет, это не судьба. Как она могла быть настолько слепа! Сергей… Это не судьба, а роковое стечение обстоятельств. Трудно оставаться нормальным человеком, живя в обстановке вечных слухов, сплетен, маленьких секретов и ежедневного мелкого предательства. Она так до конца и не научилась доверять Виктору, а он — ей. Червь сомнения постоянно точил ее душу. В той стране никто не мог до конца доверять даже самому близкому человеку.

Это не судьба, это неизбежность.

— Вы уверены? — умоляюще спросила Дрю. — А может, лучше все-таки вызвать врача?

— Скоро придет моя медсестра. В пять часов, если уж быть совсем точной, — слабым голосом откликнулась Нина.

Силы покинули ее.

— Хорошо, — раздалось в трубке. — До свидания.

Весь день Григорий размышлял. Если предположения Дрю верны, его отцом является не Виктор Ельсин, а композитор Герштейн, а матерью — не та женщина, на которую он думал все эти годы. Но откуда у Нины Ревской драгоценности из янтарного набора? И почему она так странно вела себя с ним? Не говоря уже о том, что Ревская сказала в интервью Четвертому каналу о происхождении янтарных украшений! Зачем ей лгать, заявляя, что драгоценности — фамильная реликвия семьи Виктора Ельсина?

Быть может, муж не сказал Нине о том, что янтарные украшения попали к нему через Герштейна? Вот только неизвестно, насколько добровольно композитор расстался с ними. Не исключено, впрочем, что драгоценности подарил Нине Ревской сам Герштейн. Тогда, выходит, они были любовниками… Нет, нет… Он был влюблен в ту, другую красивую женщину с фотографии. Как она прижималась к нему! Каким радостным и влюбленным было его лицо!

От всех этих мыслей и предположений голова еще больше разболелась. Григорий принял таблетку тайленола и сел за стол. Он снова перечитал письма, которые прежде считал написанными Виктором Ельсиным. Одно письмо начиналось словами «Дорогая! Извини меня…». Григорий всегда считал, что только муж может так извиняться за размолвку, возникшую в отношениях с женой. «Огромная сеть, из которой невозможно освободиться…» Явная параллель с паутиной из последнего стихотворения, написанного Ельсиным…