Виктор, который как раз раздевался перед сном, рассмеялся.

— Тогда она шпионка из шпионок. — Глубоко вздохнув, он добавил: — Не могу представить себя на ее месте. — Вздрогнув, он нырнул под одеяло. — Не могу представить, что ты бросаешь меня и уходишь к другому мужчине.

Нина удивленно подняла брови:

— Ты прекрасно знаешь, что любви без ревности не бывает.

Она верила в любовь Виктора, но порой ей было ужасно трудно не задаваться вопросом, с кем муж встречается, когда она на работе, и что он делает по вечерам, когда она в театре. В конце концов, она отдавала себе отчет в том, насколько Виктор притягателен для других женщин и как ему льстит их внимание.

Забравшись в кровать, Нина натянула на себя одеяло и прижалась ступнями к его теплым ногам.

— Я сплю с сосулькой, — пошутил Виктор.

Нина хотела сказать что-то смешное в ответ, но так устала, что уснула, едва положив голову на подушку.

Миниатюрные женские золотые наручные часы. Проба золота — 18 каратов. Золотой циферблат со стрелками. 17 драгоценных камней в корпусе. Ручной завод. Овальный корпус белого золота. Серийный номер — 9138 FA. Ушки для браслета украшены двумя рубинами грушевидной формы. Кнопка завода — на задней стороне корпуса. На циферблате — три рубина и фирменный знак. Золотой браслет, длиною 7 дюймов и весом 34,7 пеннивейта[36]. Цена — $ 4.000—6.000.

Несколько лет — вначале в Норвегии, а затем во Франции — воображение Григория находило богатую пищу в переливающейся на солнце виниловой женской сумочке. Юношеские фантазии превращали его биологического отца в модернизированную версию Робина Гуда, а мать-балерину — в тайную пособницу в его благородных преступлениях. Потом Григорий поступил в лицей, и все его мысли сконцентрировались вокруг рыжеволосой девочки со школьного двора. Он старательно учился, с трудом выводя буквы в маленьких клеточках прописи или записывая explications de texte[37] на разграфленной бумаге тетради. Целью его было стать своим среди одноклассников, влиться в компанию, с которой можно покурить втихаря после занятий, обменяться пластинками или пойти в кино. Он откликался на имя Грэгоруа и подражал своим товарищам, набрасывая свитер на плечи. И только Григорию стало казаться, что он нашел свою нишу в этой жизни, как родители объявили о переезде в Соединенные Штаты.

На новом месте пришлось осваивать еще один язык и с головой погрузиться в зубрежку предметов, знание которых могло обеспечить ему стипендию. Григорий больше не думал о своих биологических родителях. У него были другие интересы: он научился водить машину, ездил на выходные в Нью-Йорк и, как ни странно, нашел себе подружку, веселую рыжеволосую девушку, с которой вместе играл в школьной шахматной команде. Окончив школу, Григорий поступил в колледж. На втором году обучения произошло несчастье, и его срочно вызвали в Тенафли. У отца случился инсульт, от которого спустя два года он умер. Григорий остался с мамой и каждый день навещал прикованного к больничной койке отца. Он поселился в своей прежней комнате, в которой провел всего лишь два года перед отъездом в колледж. Сердце его разрывалось от незнакомой прежде боли. Нестерпимо было смотреть на немощного отца и вмиг постаревшую маму…

Тогда, толком не осознавая, что делает, Григорий подошел к стенному шкафу, в который после переезда из Парижа засунул старую виниловую сумочку. Он разложил ее содержимое на кровати, словно музейную экспозицию или инструменты хирурга. Григорий разглядывал их, размышляя над тем, чьи руки прикасались к этим вещам. Прежнее любопытство не возвращалось. Он не стал перечитывать письма, которые, впрочем, знал наизусть, только бросил рассеянный взгляд на людей, запечатленных на двух фотографиях. Опустившись на кровать, Григорий почувствовал под собой что-то твердое, и, вскочив на ноги, увидел, что сел на сумку. Подняв ее, он провел рукой по гладкому винилу, и его пальцы наткнулись на небольшую выпуклость. Григорий заглянул в сумку. Подкладкой служила ткань, похожая на сатин. В одном месте шов был чуть распорот. Григорий вывернул сумку и вытянул из-под подкладки, словно лису из норы, золотую цепочку, с которой свисал оплетенный золотой сеткой янтарный камень.

Секрет. Тайное послание. Казалось, кулон ждал своего часа, чтобы быть найденным нужным человеком в нужное время. Отец, которого Григорий знал, умирает, но у него остается второй, биологический отец, который, возможно, еще жив. В самом янтаре был заключен намек на тайну: в нем навеки застыл паук, сидящий на белом шарике. Молодой человек долго рассматривал его.

Григорий решил не рассказывать о своей находке матери, ей и так плохо. Не нужно, чтобы она страдала еще и из-за того, что ее приемный сын опять интересуется своими биологическими родителями. Да и что она будет делать с кулоном? Разве что продаст его. Наверное, покойная балерина была знаменитой и богатой. А может, кулон — ее единственная драгоценность? И Григорий понял, что кулон ставит перед ним слишком много вопросов, на которые нет ответов.

Вернувшись в том же году к учебе в университете, он получил еще одну подсказку из прошлого. Просто удивительное совпадение!

Читая в университетской библиотеке книгу под названием «Социалистический реализм и русские писатели», Григорий наткнулся на фотографию, подписанную «Пленум Союза писателей. 1949 год». На снимке были запечатлены ряды солидных мужчин в темных костюмах. В первом ряду стоял человек, чьи черты лица показались ему знакомыми. Да, это был тот самый мужчина, что и на фотографиях из виниловой сумочки.

Сердце Григория учащенно забилось. Он нагнулся над страницей, рассматривая фотографию. Сомнений не оставалось. Это он! Григорий торопливо перелистывал книгу в поисках других снимков. Он уже почти отчаялся, когда наткнулся на фотографию с тремя мужчинами. Справа стоял его знакомый. В подписи указывалось, что на снимке изображены редакторы «Литературной газеты». Их имена и фамилии значились чуть ниже.

Его звали Виктор Ельсин. Высокий мужчина с глазами миндалевидной формы, Имя это показалось Григорию знакомым. Только гораздо позже он вспомнил, что встречал его среди имен других поэтов, которые вошли в антологии, прочтенные им в прошлом семестре. После этого он часами напролет сидел в темном полуподвальном помещении библиотеки, прокручивая на микрофильмирующем аппарате пленку за пленкой, с энтузиазмом просматривая на освещенном экране микрофиши старых газетных и журнальных статей. Из них он узнал то немногое, что было известно о судьбе Виктора Ельсина, а также (какая невероятная удача!) то, что поэт был женат на балерине Нине Ревской, проживающей в настоящее время в Бостоне, штат Массачусетс.

— Она переставила мебель в квартире, — сказала Вера.

Прошел уже месяц со дня свадьбы Герша и Зои. Вера, Нина и Полина уехали в Берлин на гастроли с частью коллектива Большого театра. Нина впервые была в этом разрушенном городе: темные коробки сгоревших зданий, разбомбленные площади, кучи строительного мусора… Их поселили в едва отапливаемой гостинице, одиноко стоящей на странно пустом бульваре. Денег не хватало, поэтому балерины предпочитали питаться тем, что привезли из дома. Даже Нине, несмотря на повышение, платили скудные командировочные. Уезжая из Москвы, она набила чемодан сухим галетным печеньем, консервированными горошком и фасолью, квашеной капустой и несколькими палками вяленой колбасы. Все ради того, чтобы сэкономить хоть немного. В номере, который занимали Вера с Полиной, Нина разогрела на плитке банку консервированной фасоли, и сразу запахло костром. Ее поселили отдельно, в двуспальном номере вместе с молодой ведущей балериной. Там было куда просторнее и тише, но, поедая фасоль с печеньем в компании Веры и Полины, Нина словно утоляла тоску по ушедшим временам, когда они были амбициозными первыми солистками, делившими маленькую полупустую гримерную.