— Можно мне его подержать? — спросила она.

— Конечно. Он твой.

Мария передала ей младенца, грудь которого при каждом вдохе слегка приподнималась.

— Ой!

Катя расплакалась.

Мария положила виниловую сумочку на столик.

— Это принадлежало роженице. Больше при ней ничего не было.

Катя ни о чем не спрашивала. Ее молитвы были услышаны. Посмотрев на младенца, она поцеловала его в лобик. Не желая разрушать идиллию, Мария терпеливо ждала свой «гонорар». Сзади послышались шаги Федора. Катя повернулась и протянула малыша мужу.

В электронном почтовом ящике для входящей корреспонденции Дрю обнаружила сообщение, в котором говорилось, что Анны Яков не будет на работе до начала следующей недели, и расстроилась. Отыскав телефонный номер Анны Яков, она, к своему разочарованию, обнаружила, что он подсоединен к почтовому ящику. В понедельник Дрю получила факс: «Думаю, это то, что вы искали. Извините за задержку». К нему прилагалась фотокопия страницы из бухгалтерской книги-реестра. Написанный от руки текст помещен в разные колонки. Буквы выведены толстым пером, но во время копирования четкость уменьшилась. Впрочем, разобрать написанное не составит большого труда, но Дрю не умела читать по-русски. С минуту она пристально смотрела на текст, словно это могло помочь ей понять содержание факса.

— Добрый день, мой лейтенант! Есть хорошие известия.

Дрю оторвалась от факса и увидела в двери своего кабинета Ленору.

— Я уже получила три похвальных отзыва на сопроводительную брошюру, — продолжала та.

Дрю с такой силой сжала факс, что тонкая бумага помялась.

— Правда, авторы всех отзывов — дамы в возрасте, — засмеялась Ленора.

Дрю отложила факс в сторону с таким видом, словно это заурядный, ничего собой не представляющий документ. В обычных обстоятельствах она в ту же секунду начала бы докладывать начальнице последние полученные данные. Но странное дело: сейчас Дрю казалось, что факс, какую бы информацию он ни содержал, не имеет ни малейшего отношения к аукциону. И она вовсе не горела желанием посвящать Ленору в это дело.

— Знаешь, мне кажется, настало время прекратить называть меня так, — немного насмешливым тоном сказала Дрю.

У Леноры от удивления брови полезли на лоб.

— Называть тебя лейтенантом? — переспросила она.

Улыбнувшись, Дрю кивнула головой. Как хорошо не бояться высказывать свои мысли, свои чувства! Прежде она никогда не видела свою начальницу такой растерянной.

— Да, конечно. Я и не думала… Извини, Дрю. Если бы ты сказала мне раньше…

— Я говорю это сейчас, — непринужденно заявила Дрю.

Ленора уже справилась с собой.

— Отлично, — выдавив из себя профессиональную улыбку, сказала она и, сообщив Дрю, что ждет ее в половине одиннадцатого на совещании, ушла.

Чувствуя необыкновенное воодушевление, Дрю вновь пробежала глазами факс, а потом, взволнованная и полная тревожного предвкушения, подняла телефонную трубку и набрала номер Григория Солодина.

В графе «Следующий по степени родства» заполненного в больнице документа значилось «Виктор Ельсин».

Это не давало Нине ни секунды покоя. Подписав нужные бумаги, она выскочила из больницы.

«Не мое имя, а имя моего мужа… Незаполненная графа с именем отца… Мы, конечно, ссорились, но… Следующий по степени родства…»

Она направилась в свою прежнюю квартиру… мамину квартиру… Верину квартиру. Надо все посмотреть, найти подсказку, чтобы понять, что означает «Следующий по степени родства: Виктор Ельсин».

Без маминых вещей комната выглядела иначе. Все та же старая кровать, деревянный сундук, в котором раньше хранилась Нинина одежда. Сейчас там — одеяла, варежки, шарфы и едва уловимый запах зимы. А вот большой дорожный Верин чемодан. Нина осторожно открыла его и тут же захлопнула. Смотреть на вещи умершей подруги было больно.

Потом она решила заглянуть под раскладушку и увидела небольшую шкатулку, запертую на защелку в виде крючка. Вытащив шкатулку, Нина смахнула пыль и отперла ее. Там лежали бумаги, которые она просмотрела в надежде найти любовные письма или записки. Но попадались ей только документы, связанные с Вериной работой, и расчетные листы с размером ее заработной платы. На самом дне находилась связка корреспонденции, имеющей отношение к судьбе Вериных родителей. Положив бумаги обратно в шкатулку, Нина задвинула ее под раскладушку.

Она поднялась и отряхнула пыль с колен. На ночном столике — флакон духов и большая палехская шкатулка. Выдвижной ящичек стола Нина сначала приняла за декоративное украшение, но все же потянула за ручку. К ее удивлению, ящичек приоткрылся. Он был неглубоким, и в нем лежали маникюрные ножницы и плоская маленькая металлическая коробочка с крышкой. Открыв крышку, Нина обнаружила крошечные клочки пожелтевшей бумаги. Пытаясь прочесть напечатанные на бумаге слова, она поняла, что это когда-то было. Телеграмма! Ей стало тяжело на сердце. Нина закрыла крышку, положила коробочку на место и задвинула ящичек. Она чувствовала себя виноватой перед Верой.

Потом продолжила поиски. Открыв палехскую шкатулку, Нина увидела, что верхний лоток пуст. Не особо надеясь на успех, она подняла его и, к своему огромному удивлению, увидела украшения.

Она взяла их в руки. Серьги и браслет. Те самые серьги и браслет, что ей показывала Мадам. Не хватало только кулона. От осознания того, что за этим кроется, сердце Нины екнуло.

«Нет! Нет! Конечно же, нет! Как такое возможно? Это немыслимо!»

Нет, как раз вполне возможно. О чем только она думала, оставляя их вдвоем на даче?

Браслет выпал у Нины из рук.

Нет! А если она ошибается? Как они могли?! Как они посмели?!

Ее била нервная дрожь.

«Недостаточно было настроить Мадам против меня… Недостаточно было настроить Виктора против меня… Не удивительно, что она не разговаривала со мной, не смела посмотреть мне в глаза».

А Виктор? Где он сейчас? Не на даче в Переделкино, а в больнице с Верой? Нет, тогда ему не звонили бы домой. Они бы встретились в больнице… Нет. Они держали свою связь в секрете. Никто о ней не знает. Незаполненная графа с именем отца… Секрет. Их секрет. Оказывается, пока она работала, словно лошадь, и хранила верность мужу, он… Нина чувствовала, что сердце ее разрывается на части. Вот именно, разрывается, словно сделанное из бумаги.

В голове промелькнула мысль: «Жизнь окончена». Как ей жить дальше? Куда возвращаться?

Она задушит его! Она ударит его ножом, ударит тысячу раз! Теперь Нина понимала, как люди из-за ревности становятся способными на убийство. Ярость пылала в ней, лицо горело.

Два человека предали ее. Два человека, которых она любила больше всего…

«Вместе… За моей спиною… Вот, значит, что чувствует человек, которого предали! Они вырвали мое сердце…»

Нина ощущала уже не душевную, а физическую боль. Потом она услышала какой-то звук и не сразу поняла, что плачет.

Она плакала долго. Голос ее охрип, глаза саднило. Наконец, окончательно измотанная, Нина глубоко вздохнула и присела на стул.

Она никак не могла собраться с мыслями. Она должна бросить Виктора, уехать от него. Но ей некуда переезжать, кроме как в эту комнату, полную вещей, принадлежавших Вере. Здесь они втайне встречались… Виктор и Вера…

«Я хочу уехать отсюда, начать новую жизнь».

«Тебе не позволят. Никто не имеет права уезжать из страны».

«Я ненавижу их всех, ненавижу лютой ненавистью, ненавижу всей душой! Слава богу, завтра мы уезжаем на гастроли. Я не хочу их больше видеть. Я уеду и не вернусь».

«Они найдут тебя и переломают ноги».

«Я уеду навсегда».

«Невозможно. Как ты сможешь сбежать? И потом… Они все равно найдут тебя и переломают ноги. На что ты будешь жить, если не сможешь танцевать?»

Взглянув еще раз на браслет и серьги, Нина сунула их себе в сумочку.

Поспешно покидая мамину комнату, она испытывала странное чувство нереальности происходящего. Словно все это сон или кинофильм. Как в тумане Нина шла мимо скучающих постовых на перекрестках, то и дело свистящих в свои свистки, мимо торговцев мороженым, водкой и арбузами, мимо старухи с весами, зазывающей желающих узнать свой вес. Казалось странным, что мир может существовать как ни в чем не бывало, если вокруг происходят такие ужасы…