Согласно книге этот вид герб имел на ювелирных изделиях, выпускаемых с 1880 по 1889 годы. Этот же период времени не так давно назвала Ленора. Только она определила его на глаз, без справочной литературы.

Дрю сузила область поиска, но не слишком. Точную дату изготовления янтарных украшений установить так и не удалось. Она решила быть оптимисткой: если удастся отыскать записи ювелира, просмотреть данные за девять лет будет не так уж трудно. Немного разочарованная, Дрю вернула книгу и поспешила на работу.

До свадьбы оставалось около недели. Нина сидела за столом в квартире Виктора. До этого она еще ни разу не была у него дома днем. За перегородкой спала его мать. Как только она проснется, Нина познакомится с будущей свекровью. Виктор вышел в коридор обсудить что-то с членом жилищного правления. По звуку голосов за дверью девушка поняла, что обсуждение переросло в горячий спор. Прихлебывая теплый чай, она разглядывала просто обставленную комнату, в которой Виктор жил вот уже три года. Как и у нее дома, пол здесь был выкрашен в темно-оранжевый цвет. У стены, граничившей с общим коридором, стояли буфет и буржуйка. Широкая полка на стене была заставлена посудой и кухонной утварью. У другой стены стояли канапе и кровать, которую Виктор делил с Ниной. Под окном — огромная батарея парового отопления. Рядом низкое кресло, маленький столик и сушилка, на которой висели мокрые носки. С них капало на расстеленные внизу газеты. У фанерной перегородки стояли стол, высокий деревянный платяной шкаф и узкий шкафчик с выдвижными ящиками.

За перегородкой раздался громкий кашель. Впервые за все время, что Нина бывала в комнате Виктора, его мать подала признаки жизни. Девушка даже несколько опешила от осознания того, что она на самом деле здесь живет.

Кашель был глубоким, надрывным. Нина отставила чашку с чаем в сторону. Кашель все усиливался и усиливался, пока внезапно не оборвался.

Нина испуганно посмотрела на дверь.

— С вами все в порядке?

Молчание.

Нина подождала, потом поднялась с места и, подойдя к двери, приложила к ней ухо. Прислушалась. Ни звука. Только испуганно колотится сердце в груди. Выйти в коридор и поискать Виктора? Нет! В воображении ее рисовалось, как он открывает дверь и видит… что-то ужасное.

Нина постучала в дверь.

Тишина.

Вдруг Нина вспомнила, что ее будущая свекровь глухая. «Добровольно оглохла», так сказать. Она изо всех сил забарабанила в дверь.

— Что?

От сердца отлегло. За дверью раскашлялись. Потом замолчали. Нина тихонько толкнула дверь. В нос ударил затхлый воздух. Девушка заглянула в щелочку.

В кресле перед окном сидела женщина в черном платье, сатиновый подол которого доходил ей до самых лодыжек. Солнце светило Нине прямо в глаза, и сначала она смогла различить лишь темный силуэт на голубом фоне окна. Но вскоре глаза ее привыкли к свету, и девушка увидела, что волосы пожилой женщины собраны на макушке в тугой узел, на ногах поношенные замшевые туфли, а платье не черного, а темно-синего цвета.

Нина взвизгнула. По туфле старухи ползла маленькая крыса. Нет, не крыса. Свет и тень сыграли с девушкой злую шутку. Птица, а вовсе не крыса, пронзительно вскрикнула, перепуганная Нининым визгом. Бело-зеленое оперение, на коротких крыльях — голубые крапинки.

— Я только хотела удостовериться, что с вами все в порядке, — громко сказала Нина.

Птица совсем не по-птичьи полезла по пышной юбке: она хваталась клювом за ткань и, перебирая лапками, поднималась все выше и выше.

— Ты не Лилия, — с подозрительным видом заявила старуха.

— Я… Виктор должен был вам сказать…

— Ваше превосходительство!

— Он должен был вам сказать… Ваше превосходительство.

— Я — мадам Екатерина Петровна Ельсина, жена Его превосходительства Алексея Николаевича Ельсина.

Тон ее был преисполнен гордости, граничащей с больным самолюбием.

— S'il vous plait[20].

Птица наконец забралась к ней на колени.

Будущая свекровь снова зашлась в мокром кашле. Нина подскочила к ней и легонько похлопала по спине. Она опасалась стучать слишком сильно: а вдруг кости у старушки хрупкие, как стекло? В груди ее все свистело. Наконец она прокашлялась и глубоко вздохнула.

— Не прикасайся к моим волосам! — вдруг истерично вскрикнула старуха.

Нина удивилась. Ей и в голову не приходило, что эта женщина способна так громко кричать.

— Я не прикасаюсь…

— S'il vous plait! — крикнула птица, взмахнула крыльями и уселась на полную грудь хозяйки.

— Никому не позволено прикасаться к моим волосам!

Нина отступила на шаг.

— Я только хотела…

И тут до девушки дошло, что никакие объяснения не помогут.

— Извините… Мадам, я ухожу.

Она попятилась к двери, не сводя глаз с сидящей в кресле, словно гора, старухи. По бокам ее обрамляли пыльные шторы, словно рама картину. Старуха кашлянула. Птица вторила ей. Не удержавшись, девушка бросила последний взгляд на будущую свекровь. Теперь птица сидела на ее плече, склонив голову набок, словно прислушиваясь.

Нина притворила за собой дверь.

Через пять минут вернулся Виктор. Когда девушка рассказала ему о неприятном инциденте, он посоветовал ей не беспокоиться.

— Такая уж у меня мама! Ничего не поделаешь. Жаль, что ваше первое знакомство не удалось.

Нина нахмурилась.

— Твоя мама сначала приняла меня за Лилию, а потом выразила разочарование из-за того, что я — не она.

— Не беспокойся, — устало улыбаясь, попытался отшутиться Виктор. — У моей мамы слабость к девушкам из Ленинграда.

Нина отвернулась. Не надо прятать голову в песок.

— Она называет себя «Ваше превосходительство», — почти шепотом произнесла она.

Виктор вздохнул и с вымученной улыбкой сказал:

— Мама так и не привыкла к «гражданам».

Он пристально посмотрел Нине в глаза. Таким серьезным она его еще не видела, даже когда он делал ей предложение.

— Ты будешь моей женой… Думаю, настало время рассказать тебе правду. Мой отец служил в императорской гвардии.

Нина слегка кивнула, словно уже знала об этом.

— Потом он перешел во флот и дослужился до адмирала, — тихим голосом продолжал Виктор. — Отец матери был видным банкиром, как и ее брат. Их расстреляли в первые дни революции. Мой отец погиб вскоре после того, как мама поняла, что беременна мною.

«Интересно, а кто еще об этом знает?» — пронеслось в Нининой голове.

— Не твоя вина, кто твои родители, — тихо, но твердо сказала она.

Виктор опустил голову, потом снова взглянул на невесту.

— Маме тогда было около сорока лет. Ее близкие или погибли, или уехали из страны… Почти все, кого она знала, спасались бегством.

— А она почему не эмигрировала?

— Мама упрямая женщина. Ты уже могла в этом убедиться. Я не уверен, что она отдавала себе ясный отчет в том, что творится в стране. И до сих пор не понимает. Ее спасла экономка. Такая удивительная преданность… Эта женщина служила в доме уже не одно десятилетие и знала мою маму в буквальном смысле с пеленок. Она помогла отсидеться ей вместе с моей бабушкой и тетей в лесах. Там я и родился в затерянной среди чащи избе. Вот почему я называю лес своим настоящим домом. Мы прожили в лесной сторожке около года, но лес навсегда вошел в мою кровь. Меня вырастила бабушка. Мама не знала, что делать, она была так беспомощна. Она только сидела перед окном и ждала. Душевная травма от потери мужа оказалась слишком сильной. Она и сейчас больна.

— А твоя бабушка?

— Она из другого теста. Старушка делала все возможное, чтобы вырастить и воспитать меня.

— А тетя?

— Соня лучше всех приспособилась к новой жизни. Она нашла место переводчика с французского и английского языков. Мама тоже свободно владеет ими. Мы жили на Сонину зарплату. Бедно, конечно, по сравнению с тем, как мои родители жили до революции.

Виктор вздохнул. Он, казалось, был рад сбросить с плеч тяжкий груз, рассказав всю правду о своей семье. Нине было знакомо это чувство. Ее дядя сидел в тюрьме, и девушка старалась об этом лишний раз не говорить. За сокрытие своего социального происхождения можно было угодить в тюрьму. Нина знала таких людей. Она подумала, что фанерная перегородка сделана Виктором не только ради комфорта матери, но и чтобы скрыть ее от чужих глаз.