Слэнг в ее устах звучал так забавно, что Стивен расхохотался, запрокинув голову. Дуэль для графа была делом обычным.

– Лэтроп, одержимый идеей защитить честь Эмили и положить конец распускаемым о ней слухам, решил вызвать на дуэль одного из ее предполагаемых любовников, которых хватило бы на целый легион. До сих пор никак не пойму, почему выбор пал именно на меня.

– Трудно сказать, но уверена, что это возраст сыграл с ним такую злую шутку.

– Что ты имеешь в виду? – не без любопытства спросил Стивен.

– Твои способности дуэлянта, ведь о них ходят легенды.

– Да Лэтропа мог бы победить даже ребенок, – пропустив ее похвалу мимо ушей, сказал Стивен, – до того он был дряхлым. Прицелиться и то был не в силах, а пистолет держал обеими руками.

– Поэтому ты в него и не выстрелил?

Стивен кивнул:

– С моей стороны это было бы просто нечестно.

– Но он вызвал тебя на дуэль при свидетелях, и ты поступил в высшей степени благородно, сделав вид, будто промахнулся, и тем самым пощадив его гордость.

– Ошибаешься, Элен, – возразил он и, отчеканивая каждое слово, добавил: – Я просто выстрелил в воздух.

Выстрелить в воздух означало принести извинения, то есть признать свою вину. Втайне надеясь, что есть какое-то иное объяснение этому факту, Элен в раздумье промолвила:

– Ты хочешь сказать, что действительно был любовником Эмили Лэтроп и, выстрелив в воздух, признал свою вину?

– Именно так.

– Можно я задам тебе еще один вопрос?

– Задавай, – ответил он, едва сдерживая досаду и про себя возмущаясь этим беспрецедентным вмешательством в его личную жизнь.

Она в смятении отвела глаза, что случалось с ней крайне редко, затем посмотрела на него с той самой улыбкой, перед которой он обычно не мог устоять, но не сейчас, когда вслед за улыбкой посыпались вопросы, противоречившие даже его понятиям о нормах отношений между полами.

– Интересно, что привело тебя в постель к Эмили Лэтроп?

И если от ответа на этот вопрос он просто уклонился, то следующий вызвал в нем бурю негодования.

– Что она делала с тобой или для тебя, неужели искуснее меня вела любовные игры?

– Было, признаться, кое-что, от чего я приходил в восторг, – произнес Стивен.

Жажда выведать любовную тайну другой женщины помешала Элен уловить в словах Стивена сарказм.

– И от чего, позволь узнать?

Он в раздумье устремил взгляд на ее губы.

– Хочешь, продемонстрирую? – Женщина кивнула, и тогда Стивен, склонившись над ней, обеими руками уперся в подушку так, что его бедра оказались почти на уровне ее головы. – Ну что, не раздумала? Показать, как это делается? – спросил он наигранно страстным шепотом.

Она снова кивнула, причем так игриво и энергично, что раздражение его стало спадать, и он уже не знал, то ли смеяться, то ли сердиться.

– Покажи мне то, что тебе особенно нравилось, только скорее, – произнесла она тоже шепотом, ласково поглаживая его плечи.

И Стивен показал, как это делается. К немалому ее удивлению, он зажал ей рукой рот и с соответствующей его тону улыбкой произнес наставительно:

– Она никогда не задавала мне подобных вопросов, не интересовалась ни тобой, ни другими женщинами, и именно это мне в ней особенно нравилось.

Трудно описать отразившееся на лице Элен разочарование, однако на этот раз она уловила в его вкрадчивом тоне угрозу.

– Надеюсь, мы поняли друг друга, моя любопытная красавица?

Она мотнула головой и сделала отчаянную попытку изменить баланс сил в свою пользу, нежно лизнув его ладонь…

Стивен усмехнулся, разгадав ее хитрость, и убрал руку, не имея ни малейшего желания ни заниматься сексом, ни тем более болтать, и, быстро запечатлев на ее лбу легкий поцелуй, почел за лучшее ретироваться.

Густой туман окутал ночь своим серым покрывалом, сквозь которое с трудом пробивался тусклый свет фонарей. Стивен взял у лакея поводья и ласково заговорил с парой гнедых, которые били копытами и потряхивали гривами. Эти кони впервые попали в город и, когда Стивен ослабил вожжи и пустил их рысцой, бежавший у обочины тротуара конь вел себя как-то нервно, пугаясь в тумане даже стука собственных копыт по булыжной мостовой и теней, отбрасываемых уличными фонарями. Когда слева хлопнула дверь, он шарахнулся в сторону и понес, однако Стивен привычным движением натянул поводья и повернул на Мидлбери-стрит. Лошади как будто немного освоились и теперь бежали крупной рысью. Но тут вдруг где-то поблизости завопил кот, он спрыгнул с тележки, а следом за ним на мостовую лавиной обрушились яблоки. В тот же момент из открывшейся двери трактира хлынул поток света. Началось настоящее светопреставление: завыли собаки, поднялись на дыбы кони, из трактира кто-то вышел шатаясь, исчез на миг между остановившимися на тротуаре двумя экипажами и вынырнул прямо перед экипажем Стивена.

Стивен закричал, но было поздно.

Тяжело опираясь на трость, Ходжкин, дворецкий, в убогой гостиной молча, с почтением слушал рассказ важного господина, лорда Уэстморленда о безвременной кончине хозяина. Слушал бесстрастно, как и положено слуге, и даже потом, когда господин закончил, никак не выказал своих чувств, лишь старался успокоить лорда.

– Как печально, милорд, для бедного лорда Берлтона и для вас. Но ничего не поделаешь, несчастный случай есть несчастный случай, и вам не в чем себя упрекать.

– Думаете, мне от этого легче? Ведь под колесами моего экипажа погиб человек! – с горечью произнес лорд, обращаясь скорее к самому себе, чем к дворецкому.

Неудивительно, что пьяный барон угодил под колеса, но факт остается фактом – правил экипажем не кто иной, как Стивен. И вот он жив и здоров, а молодой Берлтон погиб, и, как оказалось, даже некому его оплакивать. Такой несправедливости Стивен не мог стерпеть!

– Уверен, у вашего господина есть где-то семья – кто-то, кому я мог бы рассказать о случившемся.

Ходжкин отрицательно покачал головой, в полном отчаянии оттого, что снова потерял работу и вряд ли найдет ее до конца дней своих. Барон нанял его потому лишь, что больше не нашлось охотников выполнять одновременно обязанности дворецкого, камердинера, лакея и повара, да еще за такую смехотворную плату.

Боже! Как же он посмел нарушить правила и подумать о собственной судьбе? И, откашлявшись, Ходжкин быстро добавил:

– Как я уже вам говорил, у лорда Берлтона нет близких родственников. Его друзей и знакомых я не знаю, потому что прослужил у барона всего три недели… – Тут он оборвал свою речь и на лице его отразился ужас. – Господи! – воскликнул старик. – Я был так потрясен, что совсем забыл о его невесте. На этой неделе должна была состояться свадьба.

На Стивена опять нахлынуло чувство вины, однако, исполненный решимости, он спросил:

– Кто она и где ее можно найти?

– Она американка, барон познакомился с ней за границей, и завтра она прибывает на судне из наших колоний. Отец ее тяжело болен и не смог сопровождать дочь, так что скорее всего она приедет либо с родственницей, либо с компаньонкой. Вчера вечером лорд Берлтон как раз прощался со своей холостяцкой жизнью. Вот все, что мне известно.

– Но вы должны знать имя девушки. Как Берлтон ее называл?

Напористость лорда Уэстморленда и стыд за свою старческую забывчивость довели несчастного старика до полного изнеможения.

– Я ведь уже вам говорил, что поступил в услужение к барону недавно и еще не успел войти к нему в доверие, – стал он оправдываться. – При мне он называл ее «моя невестушка» или «моя наследница».

– Напрягите память! Ведь упоминал же он хоть когда-нибудь ее имя!

– Нет… я… Постойте-ка! Что-то припоминаю… Ее фамилия навела меня на мысль о графстве Ланкашир, где я очень любил бывать в детстве. Ланкашир. Ланкастер! – завопил он вне себя от восторга. – Вспомнил! Ее фамилия – Ланкастер, а имя – Шарон… Впрочем, нет! Чариз! Чариз Ланкастер!

Усилия Ходжкина были вознаграждены одобрением лорда. И тотчас же последовал новый вопрос: