Ее спокойный голос вывел Стивена из этих мучительных раздумий, однако он по-прежнему презирал себя.

– Не важно, что это было, – не то в шутку, не то всерьез заявила она, – но надолго оно здесь не задержится.

– Простите? – уставился на нее Стивен.

– Вы что-то пристально разглядывали за моей спиной целую минуту, – пояснила она. – Так вот, я полагаю, у этого «что-то» есть ножки и оно быстро бегает.

Он невесело усмехнулся:

– Простите. Я просто задумался.

– О, пожалуйста, не извиняйтесь! – нервно рассмеялась она. – По крайней мере не мои вопросы испортили вам настроение, а что-то другое. Даже на душе стало легче.

– Боюсь, я напрочь забыл, что за вопросы.

– Мой возраст? – напомнила она, приподняв свои тонкие брови. – Мое имя?

Тон у нее был беззаботный, однако он видел, что она пристально наблюдает за ним, и чувствовал себя очень неловко, пытаясь сосредоточиться на ее вопросах. Она вздохнула, нарушив воцарившуюся тишину, и, строго глядя на него, сказала:

– От доктора Уайткомба я узнала, что моя болезнь называется ам-не-зия и что она незаразная. Так что не притворяйтесь, будто тоже потеряли память, не огорчайте меня, я хочу быть единственной в своем роде. Ладно, начнем с самых простых вещей. Не будете ли вы любезны сказать, как вас зовут и сколько вам лет? Не торопитесь, подумайте, прежде чем ответить.

Стивен обязательно рассмеялся бы, не презирай он себя за притворство.

– Мне тридцать три, а зовут меня Стивен Дэвид Эллиот Уэстморленд.

– Вот теперь все ясно! – не переставала она шутить. – Столько имен сразу не вспомнишь.

С трудом сдерживая улыбку, Стивен, напустив на себя суровый вид, произнес:

– Вы забываетесь, дерзкая девчонка! Я требую к себе уважения!

Она склонила голову набок и без тени раскаяния с любопытством спросила:

– Потому что вы граф?

– Нет, потому что я выше ростом.

Она рассмеялась так звонко и заразительно, что Стивену стоило немалых трудов сохранить непроницаемое выражение лица.

– Итак, после того, как мы установили, что я дерзкая, а вы ростом выше меня, – сказала она, бросив на него из-под ресниц лукавый взгляд, – есть ли у нас основания полагать, что вы старше меня?

Боясь рассмеяться, Стивен лишь кивнул.

Она тотчас ухватилась за это:

– И намного?

– Да вы просто назойливая девчонка! – воскликнул он, не то потешаясь, не то восхищаясь ее хитростью и умением повернуть разговор в нужное ей русло.

Вдруг посерьезнев, она устремила на него полный мольбы взгляд.

– Прошу вас, скажите, сколько мне лет, и назовите мое полное имя. Но может быть, вы не знаете?

Он не знал. Не знал даже возраста и имени тех женщин, с которыми делил постель, не говоря уже об этой девушке. И он решил, что безопаснее и вообще во всех отношениях лучше сказать ей правду, тем более что она так мало времени провела со своим женихом.

– Признаться, у нас и разговора об этом не было.

– А моя семья – какая она?

– Ваш отец вдов, – вспомнил Стивен слова дворецкого Берлтона, радуясь, что хоть это ему известно. – Детей у него больше нет. Вы единственная дочь.

Она кивнула и с улыбкой задала очередной вопрос:

– А как мы встретились?

– Думаю, ваша мама представила вас ему вскоре после вашего рождения.

Она рассмеялась, полагая, что он шутит. Однако Стивену было не до шуток. Не говоря уже о том, что подобных вопросов он не ожидал, любой его ответ оказался бы ложью.

– Я имею в виду как мы встретились с вами?

– Как это обычно бывает.

– То есть?

– Нас представили друг другу. – Избегая взгляда ее больших проницательных глаз, он поднялся и подошел к буфету, где еще раньше заметил хрустальный графин.

– Милорд?

Наливая бренди в бокал, он оглянулся через плечо:

– Да?

– Мы по-настоящему любим друг друга?

Стивен пролил на золотой поднос добрую половину бренди и, чертыхнувшись про себя, подумал, что независимо от того, как он ей ответит на этот вопрос, она потом, когда к ней вернется память, почувствует себя обманутой и возненавидит его как виновника гибели ее возлюбленного. Но не настолько, насколько он сам себя сейчас ненавидел за то, что собирался сделать. Подняв бокал, он проглотил оставшийся в нем бренди, повернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Это Англия, а не Америка. – Он знал, как низко падет в ее глазах после этого, но у него не было выбора.

– Да, знаю. Доктор Уайткомб говорил мне.

Стивену стало не по себе. Ведь это он, а не доктор должен был ей сказать, где она находится.

– Это Англия, – повторил он. – И когда в высшем обществе вступают в брак, то руководствуются главным образом соображениями целесообразности. Не то что некоторые американцы, у которых сердца нараспашку, а на языке вертится слово «любовь». Это пошлое чувство – удел бедняков и поэтов.

Она была ошеломлена, словно ей дали пощечину, и Стивен, сам того не желая, со стуком поставил бокал на место.

– Надеюсь, я не огорчил вас своей прямотой, – сказал он, чувствуя себя последним ублюдком. – Уже поздно, вам пора отдыхать.

Он слегка поклонился ей, дав понять, что разговор окончен, подождал, пока она поднимется с дивана, и вежливо отвернулся, когда распахнулись полы халата и появилась изящная ножка.

– Милорд?

– Да? – не оборачиваясь, спросил он, уже взявшись за ручку двери.

– Но оно у вас есть, ведь правда же?

– Что?

– Сердце.

– Мисс Ланкастер, – начал было он, проклиная судьбу за то, что оказался в таком ужасном положении, повернулся и увидел, что девушка стоит в ногах кровати, грациозно опираясь на стойку.

– Меня зовут… – она помедлила, и чувство вины снова захлестнуло его при мысли, что лишь ценой невероятных усилий ей удалось вспомнить собственное имя, – Чариз. Прошу вас, называйте меня так.

– Конечно, – сказал он, вовсе не собираясь этого делать. – А теперь извините, я должен идти. Дела.

Как только дверь за ним захлопнулась, Шеридан почувствовала головокружение и тошноту и обеими руками ухватилась за стойку, чтобы не упасть. Затем осторожно опустилась на шелковое покрывало. От охватившей ее слабости и страха сердце колотилось, как бешеное.

Что она за женщина, если согласилась связать свою жизнь с таким мужчиной? Что он за человек? У нее засосало под ложечкой при одном воспоминании о его холодном взгляде и странных, мягко выражаясь, рассуждениях о любви.

О чем она думала, вверяя ему свою судьбу? Зачем сделала это?

Ответ пришел сам собой: ее очаровала его ласковая улыбка.

Но сегодня он даже не улыбнулся ей на прощание, раздосадованный разговором о любви. Завтра она извинится перед ним. Или же поведет себя так, будто этого разговора вовсе не было, и попробует развеселить его какой-нибудь пустой болтовней.

Она забралась в постель и натянула одеяло до самого подбородка. Однако уснуть не могла – хотелось плакать – и лежала, устремив взгляд на балдахин. Нет, она не позволит себе лить слезы, ничего страшного не произошло. В конце концов они помолвлены. Да и вряд ли для него так уж важны ее взгляды на любовь. Но стоило ей вспомнить свой дурацкий вопрос, есть ли у него сердце, как рыдания стали душить ее с новой силой.

Утром случившееся будет выглядеть в ином свете, утешала она себя. А сейчас она очень устала. Слишком много всего: купание, одевание, мытье головы. Завтра он придет, и все будет по-прежнему.

Тремя днями позже приехал Уайткомб и в сопровождении дворецкого, улыбаясь, вошел в кабинет Стивена. Через полчаса, посетив больную, он снова спустился вниз, но уже без улыбки и озабоченный.

– Уделите мне несколько минут, я должен поговорить с вами наедине, – сказал он, – отмахнувшись от перепуганного дворецкого, пытавшегося доложить о его приходе.

Стивен догадался, о чем пойдет речь, и, с досадой вздохнув, откинулся в кресле.

– Разве я не говорил вам, – начал доктор, как только дверь за секретарем закрылась, – что мисс Ланкастер нельзя нервничать. Специалист по амнезии, с которым я консультировался, придерживается того же мнения. Надеюсь, вы это помните?