— Что я могу сделать? — спросил он.

— Охраняй её, — сказала я. — Это теперь твой единственный пост.

Он кивнул — а что ему ещё оставалось?

После этого я направилась прямиком в изолятор. В камере было темно, и я, стоя в приглушённо освещённом коридоре, могла разглядеть только очертания фигуры, сидевшей с ногами на койке с тлеющей сигаретой между пальцев. Дежурный, стукнув по решётке, приказал:

— Задержанная, встать! С тобой хочет поговорить Аврора.

Фигура поднялась с койки и подошла к решётке. Свет озарил её лицо, и я узнала Эйне. Она была спокойна, уголки её губ были чуть приподняты — не то насмешливо, не то дружелюбно, не разберёшь. Как всегда, растрёпанная, с седой прядью, в потёртом кожаном костюме, она смотрела на меня сквозь сверхпрочные прутья решётки своими загадочными глазами.

— Ты? — пробормотала я.

— Привет, — сказала она.

Я смотрела на неё, а она посасывала докуренную уже почти до фильтра сигарету, выпуская дым в сторону.

— Это ты спасла её?

Она усмехнулась.

— Да никого я не спасала, — сказала она. — Девчонка так билась и царапалась, что эти идиоты уронили её. Одному она своей игрушкой глаз выбила. Мне оставалось её только подхватить. Я ничего не делала — в смысле героизма. Как она там?

— Не очень хорошо, — сказала я. — Она не просыпается.

Эйне нахмурилась.

— Не просыпается, говоришь? Значит, кто-то из этих ребят обладал искусством погружения жертвы в летаргию.

— И как её можно разбудить? — спросила я.

Эйне покачала головой, впилась губами в свой дотлевающий бычок.

— Дело плохо… Она может проснуться, а может и не проснуться. Всё будет зависеть от неё самой. Ничего сделать нельзя, можно только ждать и надеяться, что она выкарабкается.

Я шагнула к ней, взявшись руками за прутья решётки.

— Она моя дочь, — сказала я тихо. — Я люблю её. Если она не проснётся… — Я умолкла.

Эйне бросила окурок на пол и притоптала.

— Будем надеяться, что она проснётся. Слушай, у меня курево кончилось. Ты здесь командир? Так вот, если ко мне нет претензий, то либо прикажи меня выпустить отсюда, либо, если я застряла здесь надолго, обеспечь меня хотя бы сигаретами.

Я достала свои, проверила пачку — она была почти полная — и протянула Эйне.

— Вот спасибо, — усмехнулась она, сунув пачку в карман. — Это, как я понимаю, значит, что я тут застряла?

— Послушай… Как насчёт того, чтобы перейти к нам? — сказала я. — Ты ещё не в «Авроре», как я понимаю? Сейчас самое время сделать выбор.

Она усмехнулась, ковыряя ногтем одного пальца подушечку другого.

— Звучит заманчиво… Только вот я сама по себе. Ничей мундир надевать я не хочу.

— Аделаида говорила так же, — сказала я. — Ты знаешь, что с ней стало?

Эйне смотрела на меня иронически.

— Полагаю, вы её… — И она прочертила большим пальцем поперёк шеи.

Я рассказала ей, что сделала Аделаида, и что было сделано с ней. Эйне слушала, прислонившись к стене, достала из подаренной мной пачки сигарету и чиркнула зажигалкой.

— Она просто старая, выжившая из ума идиотка, — сказала она. — Нехорошо так о покойных, но всё-таки это было глупо с её стороны — настучать и пребывать в святой уверенности, что «Аврора» ей не отомстит. Жалко старушку… Она была забавная.

— Если ты не с «Авророй» — значит, ты с Орденом, — сказала я. — Следовательно, ты наш враг. Здесь делается так: захваченный член Ордена, не пожелавший перейти к нам, подлежит уничтожению.

— Вот как, — хмыкнула Эйне. — Радикально. И что ты посоветуешь?

— Переходи к нам. Твой поступок вполне в духе члена «Авроры».

Она выпустила длинную струю дыма, прищурившись.

— Да это и вышло-то вроде как случайно, — сказала она сквозь зубы. — Смотрю — летит девчонка, а сверху в небе — два каких-то типа. Ну, значит, уронили или бросили. Я только подставила руки и сделала ноги, то есть, крылья. Ничего такого я не сделала.

— Но ты передала её «волкам», — сказала я.

— Только потому что это их работа, а я спасением людей не занимаюсь. — Она присела на корточки, прислонившись спиной к стене. — Нет, детка, не соблазняй меня. Можешь отправить меня на гильотину, если хочешь… Мне по барабану.

— Это было бы плохой благодарностью за спасение Карины, — сказала я. — Я дам тебе время подумать.

— Пустая трата времени, — сказала она. — Я уже сказала, что ни под чью дудку не пляшу и до «Авроры» мне нет дела. Я кошка, гуляющая сама по себе. Поступай со мной, как знаешь. Либо казни, либо отпусти.

С ней ничего нельзя было сделать, невозможно было её подчинить. Я отдала приказ выпустить её — на свой страх и риск. Если бы она была членом «Авроры», я бы объявила ей благодарность, а так ограничилась только тем, что отпустила. Стуча каблуками ботфорт, она прошла мимо меня с сигаретой в зубах на свободу, насмешливо отсалютовав мне рукой.

Док Гермиона встретила меня радостной вестью:

— Проснулась спящая красавица!

Сквозь прозрачный купол на её волосы падал золотистый луч. Док Гермиона с чашкой в руках сидела рядом на круглом табурете и подносила к её рту ложку, а она, послушно открывая рот, ела что-то кашицеобразное. В её руках, сложенных на одеяле, был зажат фарфоровый ангел с отбитым крылом. Не чувствуя под собой ног, я подошла. Док спросила:

— Узнаёшь, кто это?

Карина, шевеля перемазанными пюре губами, сказала:

— Мама…

Я присела на край её постели и крепко поцеловала в обе щеки и в лоб.

— Привет, красавица. Ну и вздремнула же ты, скажу я тебе!

В горле у меня стоял ком, но я улыбалась ей, а она улыбалась мне. Я взяла у дока Гермионы чашку, зачерпнула пюре и поднесла ложку ко рту Карины. Она доверчиво открыла рот и приняла ложку.

В состоянии Карины настал переломный момент, после которого она пошла на поправку — медленно, но верно. Её глазки прояснились, она немного приободрилась и уже сама поднимала голову от подушки. Поначалу она была очень слаба, но постепенно силы возвращались к ней, и, когда я к ней входила, она протягивала ко мне свои тонкие руки и могла приподняться и обнять меня.

— Мамочка… Я хочу на свежий воздух, — просила она.

Она бредила свежим воздухом, тоскливо смотрела сквозь купол на небо, и я не могла не выполнить её желание. Закутав её в одеяло, я вынесла её на улицу, и мы погуляли минут сорок. Сама идти она ещё не могла, и я несла её на руках. А после возвращения она съела свой обед: у неё вдруг проснулся аппетит.

Её аппетит радовал: она ела всё, что ни давали, а зачастую даже просила добавки. Силы к ней возвращались поразительно быстро. Через неделю она уже могла сама садиться в постели, а через полторы встала. Она стояла, пошатываясь на тонких ножках, как новорождённый жеребёнок, но когда попробовала пойти, всё-таки не удержалась и упала бы, если бы мы с доком не подхватили её.

«Волки» на протяжении всего периода болезни Карины живо интересовались её самочувствием. Док частенько жаловалась, что они приходили по несколько раз на дню, по трое, а то и по пятеро-шестеро — справиться о здоровье Карины и оставить ей букет цветов или мягкую игрушку.

— Уйми ты своих дьяволов, — просила док. — Объясни им, что девочке нужен покой, что её нельзя так дёргать!

Но «дьяволы» считали, что девочке нужен не покой, а внимание и поддержка. По инициативе Алекса «волками» был организован пост охраны у палаты Карины, хотя её также охраняла и служба безопасности «Авроры», главой которой был Каспар.

Признаюсь, я больше доверяла моим «волкам», хотя оснований сомневаться в людях Каспара у меня также не было. Но как бы то ни было, Карина оказалась под двойной охраной.

Карина хлопала в ладоши и смеялась. Открыв дверь палаты, я увидела болтающиеся в воздухе подмётками кверху ботинки. Чуть ниже поблёскивала пряжка ремня, ещё ниже отливал голубизной тщательно выбритый подбородок, а на том месте, где при нормальных обстоятельствах и должны были располагаться ботинки, находились руки.